Филип Гуден - Бледный гость

– Так всегда и бывает, отступники всегда получают по заслугам, – согласился я, припоминая похожую беседу с Кутбертом. – Или почти всегда. Хотя чаще достается невинным.

– Остается только верить, что на небесах им воздастся за их добродетель, мастер Ревилл.

– Согласен. Сейчас вам, похоже, приходится много времени проводить в Инстед-хаусе.

– Бедный дом.

– Бедный? Ах да, я понимаю…

Какой бы рубленой ни была манера речи Брауна, тон его был исполнен глубокого сострадания. Человек, который провожал Робина в последний путь. Он сказал:

– Людям крайне необходимо утешение.

– У моего отца не было столь… э-э… разноликой паствы. Ваши прихожане живут и в особняке, и в деревенских лачугах, одни знатны, другие совсем простого происхождения.

– Возможно, он просто не делал между ними различий.

– Вы хотите сказать, потому что все мы равны перед Богом. – Я хотел показать, что благочестивые помыслы мне не чужды.

– Я так не думаю, – возразил этот странный священник. – Кто сказал, что Господь покинул этих простых людей в их лачугах. Расскажите мне о прихожанах Мичинга.

Я рассказал, что помнил. О могильщике Джоне, о Молли, жившей в конце аллеи Спасения, о друзьях моего детства, в частности о Питере Эгете. Пока я рассказывал, мы дошли до конца улицы и повернули обратно.

– У меня был похожий приход. На севере, – сказал Браун, когда я замолчал.

Это проясняло вопрос относительно его акцента. Дальнейшее развитие беседы было прервано все тем же Томом, вывалившимся из кабака. Похоже, он счастливо пропил полученный от меня пенни и теперь вернулся на улицу в поисках очередной милостыни. В его руке по-прежнему была зажата пустая бутылка. Будто какой-то талисман.

Том ковылял и выкрикивал свой боевой клич:

– Это нещесно!

Поравнявшись со мной и Брауном, он брякнул:

– Этт нещесно, прподобный, неправильно!

Удивительно, какие чудеса проворства и скорости проявил священник, несмотря на свои бочкообразные формы. Он подскочил к пьяному и примирительно промолвил:

– Ну конечно, неправильно. А вот ты прав.

Внезапно он выхватил у Тома бутылку, по-дружески взял его под руку и, стоически перенося спиртные пары, чуть ли не клубившиеся вокруг пьяницы, кротко повел его по улице, что-то приговаривая тихим голосом. Перед этим, правда, он помахал мне на прощание рукой.

Куда они направились, я не знаю. Может, Браун обойдет с Томом всю деревню, а потом пихнет в самый центр вонючей мусорной кучи у въезда, а может быть, как и полагается доброму христианину, отведет напившегося домой.

Но каков бы ни был конечный пункт этого путешествия, я не мог не поразиться той покорности, с которой Том позволил священнику себя куда-то увести. Как сказал Браун, людям крайне необходимо утешение.

Похороны Элкомба стали мрачным событием. Хочу сказать, крайне мрачным, учитывая страшные обстоятельства его кончины и то, что его старший сын до сих пор томится в тюрьме в ожидании суда. День его стремительно приближался, но прежде, чем наследника должны были обвинить и повесить, предстояло похоронить отца в семейном склепе. И все обитатели поместья должны были отдать последнюю дань памяти своему умершему хозяину. Утром в день похорон мы выстроились во впечатляющую своей длиной вереницу, тянувшуюся от парадной лестницы до апартаментов четы Элкомб. Гроб с телом лорда, укрытый черным бархатным покрывалом с вышитым на нем семейным гербом, стоял в дальней комнате. Все ведущие к ней покои также были декорированы черной тканью, зеркала в них были отвернуты к стенам.

Пока мы медленно продвигались к дальней комнате я вспомнил, как вместе с Филдингом шел тем же путем на беседу с Элкомбами. Тогда на носу была свадьба; теперь – похороны. Некоторые из знатных особ, прежде приглашенные на потерпевшее крушение бракосочетание, теперь вернулись в Инстед-хаус, чтобы присутствовать на погребении. Впрочем, их очередь почтить память Элкомба наступала после работников и слуг. Однако среди именитых особ я не приметил ни Марианны Морленд, ни ее родителей. То ли они почтительно остались в стороне, не желая обижать чувства скорбящих, то ли их отсутствие было знаком того, что с Элкомбами их связывало все, что угодно, только не любовь.

Леди Пенелопа и Кутберт стояли рядом с гробом, солнце светило им в спину. Чуть подальше – преподобный отец Браун. Легким кивком он поприветствовал меня, когда увидел. Снова мне подумалось о широте его паствы – от влиятельных лордов и леди до деревенских пьяниц. Тут же поблизости стоял Освальд. Он пристально изучал лица взрослых и детей, подходивших к гробу, чтобы перекреститься или поклониться. На счету его была одна небольшая победа: изгнание Пэрэдайзов. Сразу после стычки с Питером в амбаре братья собрали свой скарб и поколесили прочь из поместья, хотя, как я слышал, далеко они не уехали и остановились где-то в окрестностях. Конечно, дворецкий был прав: у обитателей поместья имелись гораздо более важные дела, чем кривлянье набожных шутов.

Подошла моя очередь, я посмотрел на вдову и ее сына. Лицо леди Пенелопы укрывала вуаль, а обычно спокойные черты Кутберта теперь напоминали скорее непроницаемую маску. Взгляд мой он встретил с абсолютным равнодушием. Браун поджал свои пухлые губы. Я перекрестился над обтянутым бархатом гробом и направился к выходу. Лоренс Сэвидж на эту церемонию не пришел. Очевидно, его давнюю ненависть не могла унять даже смерть Элкомба. Или же он не был уверен, что сможет со всей серьезностью подойти к делу, оказавшись у гроба своего врага, и не удержится от довольной улыбки, радуясь участи человека, убившего его младшего брата.

Едва выйдя из покоев Элкомбов, я столкнулся с Адамом Филдингом и его дочерью, ожидавшими своей очереди. Кэйт была прекрасна. Траур удивительно шел ей. Мы не общались с ней с того дня, как увидели что-то странное на озере.

– Николас, – поприветствовал меня судья.

– Ваша честь.

– Какой печальный долг мы все здесь выполняем. И что нам еще предстоит.

И это были не просто слова. Судья выглядел глубоко потрясенным навалившимся на Инстед-хаус горем.

– Да, – все, что я смог сказать.

– Вы скоро уезжаете?

– Да, как только пройдут похороны. Нам больше здесь делать нечего. Слуги лорд-камергера исполнили свой долг. Мы выедем рано утром.

– Значит, завтра вы будете в Солсбери? – спросила Кэйт.

– Возможно, точно не могу сказать.

– Остановитесь в «Ангеле»?

– Все эти вопросы решает Ричард Синкло.

– В таком случае, где бы ни нашла приют ваша труппа, вы переночуете у нас, в нашем доме, – заявила Кэйт.

– Вы слишком добры ко мне, – сказал я, радуясь ее словам, как младенец, хотя это было не более чем обычное приглашение.

Но сначала, Николас, мне надо кое-что выяснить, – сказал Филдинг, поглаживая бородку и мрачно глядя на меня.

– Сэр?

– Хорошо ли вы знаете ваших коллег?

– Мы работаем вместе, дышим одним воздухом и делим друг с другом кров. Этого достаточно, чтобы ответить утвердительно.

– Тогда, после похорон, не могли бы вы отобрать несколько наиболее надежных ваших приятелей? На которых действительно можно положиться. Включая вас, разумеется.

– Они все заслуживают доверия. Ну, почти все.

– Конечно, Николас, – кивнул Филдинг, и впервые за все это время в его глазах вспыхнула задорная искорка. – Все надежны, на всех можно положиться. Но те, которых вы выберете, должны быть еще и достаточно сильными.

– А вот здесь вы проявляете свое незнание вопроса, сэр, уж простите меня. Чтобы зарабатывать на жизнь, актеру необходимо уметь все: и прыгать, и танцевать, и драться. Сила – одно из первых требований.

– Я рад, что вы с такой гордостью отзываетесь о своей профессии, – сказал судья, но от меня не укрылись ироничные взгляды, которыми обменялись они с дочерью.

– Так, значит, я должен сделать это после похорон?

– Да, за церемонией последуют поминки, на которых ради приличия нам придется присутствовать. Но как только вы соберете своих, мы покинем остальных, предоставив им возможность заесть свое горе.

– И куда же мы пойдем? Для чего мы вам нужны?

– Я бы предпочел сейчас не распространяться о подробностях дела, – уклончиво ответил Филдинг.

На ферме полно сильных мужчин. Вы могли бы выбрать кого-нибудь среди работников, – не унимался я, желая выведать его намерения.

– Я бы предпочел актеров.

– Чтобы разыграть небольшую сценку?

– Возможно, – кивнул судья, – но это не то, к чему вы привыкли.

Понимая, что о цели намечающегося предприятия мне сейчас ничего не узнать, я ограничился тем, что выяснил точное время и место, где мы должны будем встретиться.

Почему-то я не был удивлен просьбой Филдинга. Большого энтузиазма она во мне также не вызывала, но делать нечего. Отступать было поздно.

Поминки были еще более сдержанными, чем сама церемония погребения. Мой личный опыт в таких вещах был весьма скуден. В дни, когда отец читал проповеди на похоронах, я предпочитал уходить гулять в поле или корпеть над учебниками. Но все-таки я замечал, что вопреки тому, что проводы человека в последний путь занятие весьма невеселое, в течение оставшейся части дня преобладало более приподнятое настроение. Всякий раз, наблюдая за людьми, вернувшимися с похорон, особенно когда они были уже сыты и выпили достаточно эля, мне казалось, что я взираю на новоявленную расу бессмертных. Они говорили и вели себя так, будто сами никогда не умрут, такими шумными и чванливыми они становились. Я вспомнил, как однажды, при похожих обстоятельствах в доме новоиспеченной вдовы Блэкмен, желая укрыться от толчеи и гомона, я поднялся наверх и обнаружил эту самую вдовушку, всю такую разгоряченную и энергичную в…