Амурная примета - Евгений Евгеньевич Сухов

суда подозреваемые в свершении преступлений, особенно таких, как убийство, находятся в следственной тюрьме.

– Вы ее что, арестуете? – уставился профессор на Воловцова.

– Непременно, – заверил Иван Федорович профессора Сиротина.

– Это произвол! – едва не вскричал профессор. – Я буду жаловаться.

– Как вам будет угодно, – не стал спорить судебный следователь по особо важным делам и добавил, взглянув на девицу, вжавшуюся в угол дивана: – А теперь можете попрощаться.

Прощались они долго и пылко.

Эмилия осыпала ординарного профессора страстными поцелуями, и отвернувшиеся в сторону Воловцов с помощником пристава Колымагиным слышали, как она называла Сиротина «любимым, дорогим и моим милым». А Александр Тимофеевич заверял «свою девочку», что он «все это так не оставит» и «добьется справедливости, пусть хоть придется обращаться в Сенат или к самому государю императору». Последние слова, очевидно, предназначались для Воловцова и стоявшего рядом с ним Колымагина.

Наконец профессор ушел, гордо вскинув голову и опалив негодующим взором Воловцова.

– Ох, спасибо вам, даже не знаю, что бы я с ним и делал, – поблагодарил его помощник пристава, которому не удалось бы так ловко выпроводить из полицейской части ординарного профессора Московского университета.

– Да не за что, – усмехнулся Иван Федорович, внимательно наблюдая за девицей Бланк, которая, как только профессор ушел, тотчас забыла о нем, достала зеркальце и стала внимательно себя разглядывать, после чего черным карандашиком принялась подводить брови.

«Ай да мерзавка», – подумал Иван Федорович, приготавливаясь к допросу. Сев напротив, он задал первый вопрос:

– Это господин профессор надоумил вас прийти в полицию?

– Нет, он только подтолкнул меня. А так я сама хотела это сделать, – последовал вполне исчерпывающий ответ.

– И что вас побудило прийти в полицию? – поинтересовался Воловцов.

– Я вдруг поняла, что стою на краю пропасти, – столь же искренне ответила Эмилия. И добавила уже с потугой на открытость: – Этот Вершинин вот-вот был готов упасть в нее и меня бы за собой потащил…

– Говоря, что ваш друг вот-вот готов был упасть в пропасть, вы имели в виду его арест? – не без доли сарказма произнес Иван Федорович.

– Нет, – сделав вид, что не услышала в последней фразе следователя недоверия, уверенно ответила Эмилия. – Он вовсе мне не друг. Он силой и угрозами удерживал меня возле себя. И я была вынуждена ему подчиняться…

– Как вы познакомились? – задал вопрос Воловцов.

– Я пришла к Вершинину наниматься на службу, – последовал ответ.

– В качестве кого? – поднял брови Иван Федорович.

– В качестве управляющей новым магазином, – уверенно произнесла Эмилия Бланк.

– У вас что, был опыт подобной службы и имелись рекомендательные письма? – резонно поинтересовался судебный следователь.

– Нет, – ответила Эмилия.

– Имелось необходимое для такой должности денежное залоговое обеспечение? – задал новый вопрос Воловцов.

– Нет, – снова ответила Эмилия.

– Тогда на что вы рассчитывали? – в упор посмотрел на девицу Александр Федорович.

Последовало недолгое молчание, после которого Эмилия негромко произнесла:

– Я рассчитывала, что понравлюсь Вершинину. И он даст мне место управляющей магазином. А что тут противозаконного? – подняла взор на судебного следователя Эмилия.

– В том, чтобы понравиться мужчине – ничего противозаконного нет. Как нет преступных намерений жить за счет мужчины, – произнес Иван Федорович и добавил: – А вот быть соучастницей убийства – это дело подсудное.

– Я ничего не знала об убийстве, – ответила Эмилия и посмотрела на Воловцова столь жалостливо, что он после этого непременно должен был растаять, проникнуться к допрашиваемой состраданием и отпустить на все четыре стороны. – И действовала под страхом расправы. Понимаете?

Иван Федорович, конечно, все понимал. Да и понимать особо было нечего: подозреваемая пыталась всю вину в содеянном свалить на своего подельника, тем самым выгородить себя, убедить, что действовала по неведению и под принуждением с угрозой расправы. Как там гласит статья девяносто девятая «Уложение о наказаниях»? «Кто учинит что-либо противное закону от случайной ошибки, вследствие обмана или неведению тех обстоятельств, от коих именно деяние его обратилось в противозаконное, тому содеянное им не вменяется в вину». Максимум, что грозит по суду, – это принуждение к церковному покаянию. А по статье сотой «Уложения» «Учинившему противозаконное деяние вследствие непреодолимого к тому от превосходящей силы принуждения и токмо для избежания непосредственно грозившей его жизни в то самое время неотвратимой другими средствами опасности содеянное им не вменяется в вину». Потому Эмилия Бланк и пришла в полицию, чтобы, пока не поймали Вершинина, упредить обстоятельства и свалить всю вину на него, а самой подпасть под действие девяносто девятой и сотой статей «Уложения о наказаниях». Что ж, в уме этой девице не откажешь…

– Хорошо, расскажите мне вашу версию того, как был убит судебный пристав Щелкунов, – предложил Воловцов.

– Я расскажу вам не мою версию, а то, что произошло на самом деле, – парировала Эмилия Бланк. – Так вот, не так давно Рудольф Вершинин заставил меня под чужим именем нанять жилье где-нибудь подальше от центра Москвы. Под именем Глафиры Земцовой я наняла квартиру в Хамовниках на Малой Царицынской улице в доме мещанки Балантьевой, что наискосок от Казенных винных складов. Для чего Рудольфу была нужна квартира на окраине Москвы, я не ведала…

– А почему он просил вас нанять квартиру под вымышленным именем – ведали? – не без нотки сарказма поинтересовался Иван Федорович.

– Ведала, – вскинула голову Эмилия, изображая благородное негодование незаслуженно обиженной барышни. – Чтобы его не нашли кредиторы и судебные приставы, поскольку его комиссионерскую контору «Гермес» объявили обанкротившейся, а его самого начали разыскивать как злостного неплательщика долгов. И если бы я ослушалась его, то была бы жестоко избита. Как это уже неоднократно случалось…

Сказав последнюю фразу, Эмилия замолчала, вновь рассчитывая вызвать у Воловцова сочувствие, а следом за ним и расположение. Однако судебный следователь по особо важным делам был настолько толстокож, что никакой жалости, равно как и расположения к прехорошенькой гражданке не испытывал. Более того, интуиция опытного судебного следователя подсказывала ему, что под личиной юной особы, старающейся подать себя лишь невольной и бессознательной пособницей преступника, скрывается расчетливая, порочная и лживая мерзавка. Доверять такой – совершать несусветную глупость.

– Продолжайте, я жду, – несколько раздраженно прервал тягостное молчание Эмилии Иван Федорович.

– После того как я наняла квартиру, Вершинин объявил мне, что не намерен более влачить нищенское существование и готов к большому делу, – продолжила Эмилия свой рассказ. – Задуманное должно было поправить его финансовое положение и позволить жить на широкую ногу.

– И что же это означает «большое дело»? Убить судебного пристава Щелкунова, надо полагать?

– Я думала, что он замыслил какое-то новое коммерческое предприятие… Поэтому, когда он велел мне как бы нечаянно повстречаться с судебным приставом Щелкуновым и пригласить его к себе