Эллис Питерс - Выкуп за мертвеца

Элиуд снова замолчал, собираясь с силами, чтобы закончить свой рассказ.

— И все это зря, все ни к чему! Я стал убийцей совершенно напрасно, потому что вскоре Элис сказал мне, что любит дочь лорда Жильбера и хочет расторгнуть помолвку с Кристиной. И что он собирается просить руки Мелисент у ее отца… Я пытался остановить его… Мне надо было, чтобы кто-нибудь туда вошел, обнаружил мертвеца и поднял крик, но не Элис — нет, только не Элис! Но он все-таки пошел. И даже тогда все думали, что лорд Жильбер жив, только спит. Так что мне пришлось идти за плащом, но с кем-нибудь… Мне нужен был свидетель. Я все еще надеялся, что Элиса задержат, а я уеду домой. Он жаждал остаться, а я — уехать… Этот узел завязал сам дьявол, — вздохнул Элиуд. — Теперь из-за меня страдают все трое. И тебе, брат, я тоже причинил зло…

— Выбрав меня в свидетели? — мягко спросил Кадфаэль. — И все-таки тебе пришлось опрокинуть табуретку, чтобы я заметил. И твой дьявол опять вмешался, потому что если бы ты выбрал кого-то другого, то убийство бы не заподозрили и вас обоих не оставили бы в плену.

— Значит, то был мой ангел, а не дьявол. Я рад, что с ложью покончено. И я бы никогда не допустил, чтобы обвинили Элиса или кого-нибудь другого. Но я всего лишь человек, я боялся и надеялся выбраться на свободу. Теперь все разрешилось. Так или иначе, я заплачу жизнью за жизнь. Я бы не свалил это на Элиса… Скажи ей это!

В этом не было необходимости: она уже все знала. Но кровать стояла изголовьем к выходу, и Элиуд видел только свод кельи и лицо склонившегося над ним Кадфаэля. Мелисент тихо исчезла, осторожно прикрыв за собой дверь.

— Мою веревку унесли, — заметил Элиуд, обводя взглядом пустую келью. — Теперь придется искать другую.

Закончив рассказ, Элиуд лежал опустошенный, ослабевший и послушный. Он позволял себя лечить, но при этом очень грустно улыбался, как бы говоря, что все усилия тщетны. Раненый стойко переносил боль, когда ему промывали раны и делали перевязку. Он принимал лекарства и благодарил за малейшую услугу. Когда он забылся беспокойным сном, Кадфаэль послал одного из людей, оставленных ему Хью, в Шрусбери с сообщением, чтобы Хью поскорее приехал к Броду Годрика. Когда Кадфаэль вернулся в дом, на пороге его ждала Мелисент. Прочитав на его лице испуг, что придется рассказывать ей то, что было так тяжело слушать, она сразу же успокоила монаха на этот счет:

— Я все знаю. Слышала, как вы разговаривали, его голос… Я подумала, вам что-нибудь нужно, и поэтому зашла. Я слышала то, что рассказал Элиуд. Что же теперь делать? — Несмотря на внешнее спокойствие, девушка мучилась сомнениями. Ее отец был убит, возлюбленный спасся, и эти молочные братья так безумно любили друг друга. Полная безнадежность и никакого выхода. — Я сказала Элису. Лучше нам всем знать, на каком мы свете. Видит Бог, я совсем растерялась и не знаю, где добро, где зло. Ты зайдешь к Элису? Он горюет об Элиуде.

Кадфаэль пошел вместе с девушкой. Он тоже был в замешательстве. Убийство есть убийство, но если платить жизнью за жизнь, оставался еще Элис, и его надо было брать в расчет. Неужели нужна еще одна смерть? Кадфаэль сел вместе с Мелисент у кровати и взглянул на Элиса, который был в полном сознании. Юношу слегка лихорадило.

— Мелисент мне сказала, — вымолвил Элис, взволнованно цепляясь за рукав Кадфаэля. — Но правда ли это? Ты не знаешь его так, как я! Уверен ли ты, что он не придумал всю эту историю, чтобы выгородить меня? Это так похоже на него! В детстве он столько раз брал на себя мою вину, что вполне может поступить так и сейчас. Ты же сам видел, на что он пошел ради меня! Разве был бы я сейчас жив, если бы не Элиуд? Я не могу так просто поверить…

Кадфаэль дал ему остыть, занявшись повязкой на руке. Повязка была сухой и без кровавых пятен. А вот повязка на груди, наложенная из-за сломанного ребра, оказалась туговатой, и пришлось ее немного ослабить. Элис рассеянно проглотил снадобье, не отрывая взгляда от Кадфаэля и ожидая ответа на свои отчаянные вопросы. Но едва ли правда принесла бы ему утешение.

— Сын мой, — обратился к нему Кадфаэль, — не следует избегать правды. Рассказ Элиуда совпадает со всем, что я знаю, и, как ни печально это признавать, он сказал правду. Выкинь из головы все сомнения.

Его слова были приняты спокойно, и возражений больше не последовало.

— Думаю, ты знал это и раньше, — помолчав, сказала Мелисент.

— Я знал с того самого момента, как увидел чепрак Эйнона аб Ителя. Именно им задушили Жильбера, а заботы о лошади Эйнона были возложены на Элиуда. Да, я знал. Но он исповедался добровольно, не ожидая моих вопросов. Это должно быть учтено в его пользу.

— Один Бог знает, на чьей я стороне, — сказала побледневшая Мелисент, сжав руками голову. — Я просто разрываюсь! Единственное, что я понимаю, — Элиуд не может быть виновен один. Кто из нас в этом деле без вины?

— Ты! — пламенно заявил Элис. — В чем твоя вина? Если бы я хоть немного задумался о том, как обстоят дела у него с Кристиной… Я был слишком легкомысленным, слишком самовлюбленным. Я и не представлял себе такой любви, я не знал… Мне пришлось всему учиться…

Урок дался Элису нелегко, но зато теперь юноша знал его назубок.

— Если бы я больше верила в себя и своего отца, — сказала Мелисент, — мы с Элисом честно сообщили бы в Уэльс Овейну Гуинеддскому и моему отцу, что любим друг друга и просим разрешения пожениться…

— Если бы я вовремя сообразил, что мучает Элиуда, когда он отводил несчастья от меня…

— Если бы никто из нас никогда не оступался, — печально заметил брат Кадфаэль, — все было бы прекрасно в этом большом мире. Однако мы спотыкаемся и падаем, все до единого. Ничего уж тут не поделаешь, что сделано, то сделано. Сделал Элиуд, а вину следует разделить на всех.

— Что с ним будет? — спросил Элис. — Пощадят ли? Неужели ему придется умереть?

— Тут будут решать по закону, а я к закону не имею отношения.

— Мелисент сжалилась надо мной, когда еще не знала, что я неповинен в смерти ее отца…

— Я и так знала! — быстро возразила девушка. — Просто я была не в себе.

— И за это я люблю ее еще больше. Но ведь Элиуд признался, когда его ни в чем не обвиняли, и, как ты сказал, это должны учесть в его пользу.

— Равно как и все остальное, что говорит в его пользу, — с жаром пообещал Кадфаэль, — Я позабочусь об этом.

— Голос у тебя не очень-то обнадеживающий, — заметил Элис, пристально вглядывавшийся в лицо монаха.

Кадфаэлю хотелось бы это отрицать, — но зачем? Ведь сам Элиуд со смирением и покорностью говорил о смерти. Кадфаэль как мог утешал их, не сказав ни слова лжи, и оставил их наедине. Закрывая дверь, он бросил на этих двоих последний взгляд Они пристально следили за ним затуманенными глазами, и у них явно что-то было на уме Молодых людей выдавали их сцепленные руки, лежавшие поверх одеяла.

Хью Берингар прибыл на следующий день, в мрачном молчании выслушал рассказ Элиуда, который терпеливо повторил его еще раз (он уже поведал свою историю старому священнику, который приехал к сестрам, чтобы отслужить мессу) Кадфаэль заметил, что, хотя душа Элиуда уже приготовилась покинуть этот мир, тело его понемногу стало исцеляться. Раны были чистые, а молодой здоровый организм боролся за жизнь.

— Ну что же, я слушаю, — устало произнес Хью, шагая рядом с Кадфаэлем по берегу ручья. — Говори, что собирался.

Никогда еще Кадфаэль не видел его таким угрюмым.

— Он добровольно сделал полное признание, когда почувствовал, что может умереть, — начал монах. — Тогда еще никто его ни в чем не обвинял. Он отчаянно спешил, желая оправдать всех, кто был под подозрением, а не одного только Элиса. Ты знаешь меня, а я знаю тебя. Я действительно собирался ему сказать, что знаю, кто убийца. Клянусь тебе, он просто опередил меня. Он хотел исповеди, искупления, отпущения грехов. А больше всего он хотел отвести подозрение от Элиса и всех остальных.

— Я нисколько не сомневаюсь в твоих словах, — заверил Хью. — Да, он признался. Но достаточно ли этого? Это не убийство в пылу ссоры, перед ним лежал израненный и больной старик, спавший в своей постели.

— И все же это убийство не было предумышленным. Элиуд пришел за плащом Эйнона аб Ителя. Я уверен, что это правда. И если ты полагаешь, что он совершил убийство хладнокровно, то глубоко заблуждаешься! Юноша обезумел от безнадежной любви. И лишь тонкая ниточка жизни, которую он берег, повинуясь долгу, отделяла его от столь необходимой отсрочки. Да простит ему Бог, он надеялся, что Жильбер умрет! Он в этом честно сознался. Случай показал ему, что эта ниточка так тонка, что порвется, стоит только дунуть на нее. И не успев подумать, он дунул! Он говорит, что с той минуты постоянно раскаивается в содеянном, и я ему верю. А разве ты, Хью, повинуясь порыву, никогда не совершал ничего такого, в чем бы тебе приходилось раскаиваться впоследствии?