Шаги во тьме - Александр Михайлович Пензенский

«тпру» у маленького двухэтажного деревянного домика, извозчик принял деньги, благодарственно приподнял шляпу и поинтересовался:

– Вы, господа хорошие, тут с ночлегом али как? А то ведь, ежели уеду, на этой улице вам экипаж ни в жисть не сыскать, придется до самого Сосновского бульвара топать. А то могу обождать.

– Обожди, голубчик. – Филиппов протянул вознице гривенник. – Мы быстро.

В доме светилось всего одно окошко во втором этаже, поэтому на стук в дверь отозвались не сразу. Прошло, должно быть, минут десять, когда подмороженные окошки крылечка тоже осветились, на одном отдернулась тюлевая занавеска, и дрожащее пятно керосиновой лампы недружелюбно проскрипело старушечьим голосом:

– Кого надо? Кому не спится?

Аркадий Францевич, нисколько не смутившись такому холодному приему, грозно рыкнул в ответ:

– Сыскная полиция! Алена Степановна Козина здесь жительствует? Имеем сведения об ее племяннике, Александре Алексеевиче Прилуцком! Извольте отворить!

Из-за двери донеслось взволнованное «батюшки-свят», задергался ламповый свет, загремели ключи, дверь опасливо приоткрылась. Из-за нее выглянула низенькая пожилая дама в ночном чепце и накинутой на плечи пуховой шали.

– С Сашенькой что-то неладно? – совершенно другим голосом пробормотала она. – Проходите, господа, проходите. Вот сюда, направо. Я посвечу.

В крохотной гостиной хозяйка зажгла еще одну лампу, согнала с одного кресла роскошную пушистую кошку сибирской породы, со второго переложила на стол брошенное вязанье, выслушав представления, усадила гостей, а сама примостилась на краешке стула. При лучшем освещении выяснилось, что старухой ее называть определенно еще рановато: Алене Степановне оказалось немногим за сорок, и выбивающиеся из-под чепца волосы были угольно-черными, без проблесков седины. Переводя взгляд с одного визитера на другого, она не выдержала:

– Ну не томите же, ради бога! Что с Сашей?

Владимир Гаврилович кашлянул в кулак, переглянулся с коллегой. Самым трудным в своей профессии он считал такие вот моменты, когда нужно сообщить любящим родственникам о смерти близкого человека.

– Видите ли… У нас есть основания полагать, что Александр Прилуцкий, ваш племянник, был убит в Петербурге.

Руки Алены Степановны метнулись ко рту, из глаз брызнули слезы, плечи под шалью задрожали.

– У нас есть подозрение, что виновен в гибели господина Прилуцкого его наниматель, некто Андрей Гилевич. Сложность в том, что нам нужна помощь в опознании покойного. У вас не найдется карточки Александра Алексеевича?

Хозяйка кивнула, указала на маленькое бюро в углу комнаты. Аркадий Францевич поднялся, взял фотографию в рамке, протянул Филиппову. На портрете были сняты Алена Степановна с приятным молодым господином, и судя по тому, что Прилуцкий, сидя на стуле, был выше ростом стоявшей рядом тетушки, стати он и впрямь был гренадерской.

– Как это произошло? Почему? Зачем он так с Сашенькой? Он так радовался этой службе.

– Тут довольно сложная и циничная схема. Как часто бывает, дело в корысти. Его наниматель планировал выдать вашего племянника за себя, присвоить его документы и получить страховку из-за собственной смерти.

Козина решительно поднялась, вытерла слезы.

– Где Саша? Я должна его видеть! И похоронить здесь, рядом с родителями!

Сыщики тоже поднялись.

– Тело вашего племянника у нас в полицейском морге, уже больше месяца. После опознания мы, разумеется, его вам выдадим.

Алена Степановна нахмурилась.

– Как больше месяца? Этого не может быть. Когда… когда, вы говорите, это случилось?

– Третьего октября.

Козина решительно мотнула головой:

– Этого не может быть! – Она сама подошла к бюро, открыла ящик, порылась внутри, протянула Филиппову конверт. – Это письмо от Саши. Получила позавчера.

Владимир Гаврилович вгляделся в штемпель, показал Кошко – письмо было принято парижским почтамтом полторы недели назад, 26 октября. Раскрыл конверт, достал сложенный втрое листок, развернул. Быстрым почерком было написано буквально несколько строк:

«Милая тетушка, здравствуй. Мои новые коммерческие дела занесли меня в Париж, потому к Рождеству не жди, встречу его здесь – дел невпроворот. Благо церкви православные наличествуют. У меня же к тебе имеется просьба: переведи из папенькиного наследства мне 8000 тысяч в банк Credit Lyonnais. Намечается очень выгодное вложение, расскажу по возвращении. Как переведешь, непременно напиши на главный почтамт на мое имя. Твой Саша».

– Что за наследство?

Алена Степановна пожала плечами:

– Обыкновенное. Отец положил на его имя в Московском кредитном банке восемь тысяч рублей. Мечтал, чтоб сын после института продолжил образование в Европе.

Кошко кивнул:

– Там было в письме, про которое я вам говорил. Упоминалось про эти деньги. Что, мол, хорошо, что тратиться не будут.

Филиппов снова повернулся к тетушке:

– И вы что? Неужто перевели всю сумму в Париж?

– Не всю. Только то, что просил. Но там еще почти четыреста рублей процентов набежало. Про них я его в ответном письме спросила, я же им не хозяйка, может, он их на черный день приберегает.

Сыщики переглянулись, и в разговор вступил Аркадий Францевич:

– Скажите, а вы уверены, что письмо писал ваш племянник? Почерк его?

Алена Степановна с беспокойством перевела взгляд с Филиппова на Кошко:

– Ну, написано будто бы в спешке, но это его рука. Да вот, если изволите. – Она достала из бюро еще несколько писем, протянула Аркадию Францевичу. – Сличайте. Да, письмо не похоже на обычное, слишком короткое. Но он же пишет, что занят делами.

* * *

На вокзал ехали молча. «Ванька» нахлестывал по заиндевевшим бокам свою каурую лошадку, та бойко отстукивала подковами и иногда всхрапывала на месяц, стряхивая по-собачьи снежинки с блестящей гривы. Лишь в вагоне Аркадий Францевич не выдержал:

– Ну не бывает таких совпадений, Владимир Гаврилович! Не верю! Чтоб имена с отчествами оказались одинаковыми! Ну ладно у одного – так ведь у обоих! Чтоб в одном городе два Александра Алексеевича в одно и то же время встретили двух Андреев Серафимовичей, да еще и работать к ним подрядились! Это же не дешевый роман, а жизнь!

Филиппов снял пальто, бросил на диван. Туда же полетела и шляпа.

– Жизнь, дорогой мой Аркадий Францевич, подчас удивительнее романов оказывается. Но согласен, слишком мудрено для совпадения. Даже для жизни. Так что, вероятнее, труп у нас в мертвецкой все-таки Гилевича, брат его ни в чем не виноват, а убийца и впрямь беглый студент. Такие дела, голубчик.

Кошко тоже снял шляпу, но разбрасываться одеждой не стал, аккуратно повесил на крючок поверх шарфа и пальто.

– Но мотив? Что с мотивом?

– Да черт его знает! – не сдержался Филиппов. – Может, Гилевич и в самом деле задумывал то, что мы с вами нафантазировали. Достал ножи свои, а студент проснулся, стал сопротивляться. Мы же видели его фотографию – огромный детина! Вот и не Гилевич осуществил свой план, а наш Прилуцкий прикончил Андрея