Макс Коллинз - Синдикат

Я оглядел комнату. В изголовье под пологом висела бледная электрическая луна с человеческим лицом. Она была выключена.

Мэри Энн вернулась в комнату, села рядом.

– А вы тоже это зелье курите? – спросил я, указав жестом на другую комнату.

– Марихуану? Нет. Я даже не пью. Я выросла в порядочном доме; мы такого рода вещей и близко не видали, и я никогда этим не интересовалась, только один раз попробовала.

– Но вы позволяете ему этим заниматься?

– Алонсо не пьет.

– Я имею в виду – курить марихуану.

– Да, я не возражаю. Алонсо не наркоман, как вы думаете. Он курит изредка, для расслабления. Когда рисует или перед тем, как идет... в общем, поискать себе «подружку».

– И он... приводит приятелей сюда?

– Иногда. Но обязательно говорит мне, если собирается привести. Я могу оставаться в своей комнате и учить тексты, если я задействована в пьесе, или просто-напросто читать, или спать.

– И вас не беспокоит то, что делается за стеной?

– С какой стати?

У меня не было ответа на этот вопрос.

– Живи своей собственной жизнью – вот девиз, принятый здесь, – объяснила она. – Живи, а не только существуй.

– Сейчас многие люди и простое существование находят достаточно трудным. Она молчала.

– Приятно было побывать в вашей спальне, – продолжал я. – Вы красивая девушка, и это кимоно красивое, и чай вы приготовили вкусный. Но я по-прежнему не собираюсь больше разыскивать вашего брата.

Я ожидал, что при этих словах она на меня набросится с кулаками, но этого не случилось.

– Я понимаю, – сказала она довольно холодно.

– Тогда зачем вы меня сюда привели?

Она наконец немного рассердилась, но только чуть-чуть.

– Не подкупить вас, если вы так думаете. В городе масса других детективов...

– Это правда, и некоторые более крупные агентства могут искать вашего брата по всей стране, если вы дадите для этого «бабки».

– Я психологически связана с братом.

– Что?

– Мой психиатр говорит, что большинство проблем у меня связано с тем, что я из близнецов. Я чувствую свое несовершенство из-за того, что потеряла брата.

– Вы ходите к психиатру?

– Да.

– И он говорит, что вы чувствуете свое несовершенство из-за того, что вам недостает брата?

– Нет. Это я так сказала. Он же говорит, что большинство моих проблем связано с тем, что я из близнецов.

– Каких проблем?

Она пожала плечами.

– Он не сказал.

– А почему вы к нему ходите?

– Алонсо посоветовал.

– Почему?

– Он думает, что я стану лучше как актриса, если вступлю в контакт со своим примитивным подсознанием.

– Это теория Алонсо, не психиатра?

– Да.

– И сколько стоит психиатр?

– Немало.

– И все-таки, сколько?

– Пять долларов в час.

Я как на угли сел: пять долларов за час! Я для нее снизил срою ставку с двенадцати долларов в день до десяти – ради нее, потому что мне было жалко страдающую молодую актрису, пытающуюся устроиться в большом городе, – и за пять дней прочесал все Гувервилли и эту проклятую Северную Кларк-стрит с ее ночлежками, а она платит пять долларов за час какому-то шарлатану с Мичиган-авеню!

Она сказала:

– А почему вы так разъярились из-за этого?

– Из-за чего?

– Что я хожу к психиатру. Почему вы из-за этого так вышли из себя?

– Только потому, что на ночь глядя насмотрелся на тьму-тьмущую небритых лиц, вот и все.

– Не понимаю.

– Люди продают яблоки на перекрестках и Бога благодарят, если заработают доллар в день, а вы пять баксов пускаете на ветер из-за какой-то чепухи.

– Это жестоко.

– Возможно. В конце концов, это ваши пять баксов. Можете делать с ними, что хотите.

Она ничего не ответила, разглядывая свои руки, сложенные на коленях.

– Выступая на радио, вы, похоже, хорошие «бабки» делаете, – добавил я.

– Неплохие, – согласилась она. – И я могу еще попросить денег из дома, если будет нужно.

Мы посидели некоторое время молча. Я сказал:

– В самом деле, не мое это дело, что вам делать со своими деньгами. Парни, торгующие яблоками на перекрестках, – это не ваша вина... И ваши пять баксов не решат проблемы. Забудьте, что я вам наговорил. Как я уже сказал, я увидел слишком много небритых лиц, пока бродил по Гувервиллям, разыскивая вашего брата.

– Думаете, что я живу одними пустяками, ведь так?

– Я не знаю. Мне Тауер Таун не нужен. Вся эта свободная любовь, о которой вы тут толкуете, кажется мне не очень правильной.

Она, поддразнивая, улыбнулась.

– Вы охотнее за нее заплатите, не правда ли? Я тоже улыбнулся – против желания.

– Я не это имел в виду.

Она поцеловала меня. Долгим поцелуем, и, между прочим, очень сладким. Губы у нее были нежные. Теплые. Губная помада возбуждала.

– Ты вкуснее, чем засахаренные яблоки, – сказал я.

– Возьми еще кусочек, – ответила она, и я поцеловал ее, а мой язык скользнул в ее рот, что, казалось, ее удивило, но понравилось – она проделала то же самое с моим ртом.

Кимоно соскользнуло с ее плеч, а мои руки – на ее прохладное, белоснежное тело. Оно было нежным, – как и ее губы, – но в то же время мускулистым, почти как у танцовщицы. Груди у нее были небольшие (но приятно заполнили ладони) с маленькими девичьими сосками и ободком вокруг размером с монету.

Не без моей помощи и не переставая целоваться, она раздела меня, и мы оказались под балдахином. Мы лежали, целуясь и лаская друг друга, а потом, когда я уже собирался ее взять, она остановила меня:

– Подожди.

– Ты хочешь, чтобы я что-нибудь переменил? – спросил я. У меня был припасен презерватив.

– Нет, – ответила она, выбираясь из постели, и выключила на туалетном столике лампу. Она вышла в ванную и вернулась с полотенцем, постелила его на кровать и, устроившись на нем, с завораживающей улыбкой дотянулась и включила электрическую луну.

Я старался войти в нее нежно, но это было трудно: она была маленькой и тесной.

– Тебе не больно?

– Нет, – ответила она, целуя меня, похожая на призрачного ангела.

И я прошел путь до конца.

Это продолжалось всего несколько минут, но каких удивительных! И когда она кончила, то застонала, и в стоне были и боль, и наслаждение; я кончил минутой позже, выйдя и выпустив все на полотенце, на котором она лежала.

– Не надо было, – сказала она грустно, коснувшись моего лица. – Тебе надо было остаться во мне. Приподнявшись, я посмотрел на нее.

– Я подумал, что ты хотела, чтобы я....

– Нет, это не для этого...

Она свернула полотенце и выбралась из постели; она не хотела, но я увидел: полотенце запачкалось кровью.

Я лежал на спине, ожидая, когда она вернется.

«У нее как раз то самое время», – подумал я.

И только теперь вдруг сообразил.

Вскоре она вернулась в мои объятия.

Я поглядел на нее, она все еще улыбалась так же загадочно.

– Ты была девственницей, – уточнил я.

– Кто это сказал?

– Я говорю. Ты была девственницей!

– Это имеет какое-нибудь значение?

Я ласково ее отодвинул и сел.

– Конечно, имеет, – сказал я. Она тоже села.

– Что тебя так разволновало?

– У меня никогда не было...

– Вот почему я тебе и не говорила.

– Но ты не могла быть девственницей!

– А я и не была.

– Ладно, хватит шутить.

– А я и не шучу.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать три.

– И ты, актриса, живущая в Тауер Тауне, делящая жилье с каким-то голубым, встречающаяся с психиатром и говорящая о свободной любви, «живущая, а не существующая», ты была девственницей?

– Может быть, я ждала настоящего мужчину...

– Если ты это сделала, чтобы я продолжал искать твоего брата... Нет, такого в Чикаго еще не было!

– А это не взятка.

– Так ты любишь меня или как, Мэри Энн?

– Думаю, это несколько преждевременно. А ты что думаешь?

– Думаю, лучше мне найти твоего брата.

Она прижалась ко мне.

– Благодарю, Натан.

– Несколько недель я не смогу искать его. Мне нужно сделать еще кое-какие дела – одну работу для «Ритэйл Кредит», а потом съездить во Флориду по делу.

– Хорошо, Натан.

– Тебе не больно?

– О чем ты?

– Ну, сама знаешь. Там, внизу...

– А почему бы тебе не проверить?

Электрическая луна улыбалась.

Глава 14

Холода ударили по Чикаго, как кулаком. К низкой температуре добавился ветер, и город обратился в ледышку. Потом навалило двенадцать дюймов снега, и все побелело. Те люди, с которыми я не так давно разговаривал в Гувервиллях, возможно, и пережили холода, потому что, по крайней мере, у них были лачуги, а временами и бочонок с каким-нибудь горючим. А вот несчастные в парках замерзли. До смерти. Не все, но многие, – хотя об этом в газетах писали мало. Не больно-то хорошая реклама для города в год проведения Выставки. Конечно, по мнению газет, главную роль в гибели неудачников сыграло отсутствие изоляции: покрывайте свое сердце если хотите проснуться утром. Мне было интересно знать, проснулся ли утром тот парень, который преподнес мне в подарок эту житейскую мудрость.