Танец теней - Яков Осканов

на мой взгляд, судьбы трёх несчастных женщин и, предположительно, Степана, мне были известны. Оставалось понять, что произошло со Стужиными, управляющим и двумя работниками.

Я решил не отходить от первоначально намеченного плана и продолжать распутывать тайну исчезновения людей в том порядке, в каком они пропадали, в соответствии с хронологией журнала профессора Вернера.

Соответственно нужно было разобраться с пропажей Савелия и Ивана. В журнале учёного упомянуто, что охотники нашли какие-то горячие ключи на востоке от Ирия и отправились туда по поручению Августа Альбертовича прямо перед своей пропажей. Что ж, пожалуй, стоит совершить вылазку на восток и попробовать найти те чудодейственные термальные источники. А заодно, может быть, и найдутся следы пропавших мужчин.

Я встал, прошёлся по комнате, чтобы размяться, и подошёл к окну. Солнце только село, и наступили сумерки. Вид сонного хмурого луга дышал потусторонним покоем, и я заскользил взглядом по кромке молчаливого леса, окружавшего усадьбу. Тьма пока не окончательно его укрыла, и я, хоть и с трудом, ещё различал силуэты деревьев, медленно тонувшие в чернилах разливающейся ночи.

Внезапно мне показалось, что на дальнем краю луга, в сплетении неясных теней, глаз мой различил какое-то осторожное движение. Я пристально всмотрелся в то место. Действительно, на опушке леса виднелось тёмное пятно, напоминающее очертаниями человека. Сейчас оно не двигалось, и можно было бы подумать, что это просто игра теней, если бы не странное чувство, от которого у меня по затылку и шее пробежали мурашки. На меня смотрели. Я чувствовал это в раз обострившимися инстинктами. И пусть ни зрение, ни слух не подтверждали это наверняка, но я был уверен, что там, на краю поляны, кто-то стоит и разглядывает меня.

Я замер. Фигура вдалеке тоже не двигалась. Впрочем, нельзя было поручиться, что это чья-то фигура, а не просто сгусток сумеречных теней. Да и в том, что я видел движение, твёрдой уверенности не было.

Не знаю, сколько прошло времени, но ночь окончательно опустилась на Ирий, скрыв все детали. Только тогда я позволил себе отойти от окна и присесть на диван, чтобы обдумать, как поступить дальше.

Можно было допустить, что в гнетущей обстановке этого места у меня просто разыгралась фантазия, вызывая в душе первобытные страхи перед темнотой и одиночеством. Но что, если нет?

Тут же вспомнились слова профессора о том, что кто-то убил в усадьбе пса и что убийство было похожим на ритуальное. А что если это какие-то местные враждебно настроенные коренные жители, неизвестный нам туземный народец, который прячется в тайге и не терпит появления в своих землях чужаков? Это могло бы объяснить многое, кроме, пожалуй, болезни женщин и лошадей.

Я постарался рассуждать здраво и, не поддаваясь панике, оценить моё положение. А положение, окажись гипотеза о туземцах правдой, было бы скверным. Я тут один. У меня имеется оружие и приличное количество патронов. Но даже если я забаррикадирую все входы в Ирий, то как долго я смогу продержаться без воды и припасов съестного, да ещё и в одиночку обороняя огромный особняк? К тому же я не знал, чем вооружены эти люди, что у них за цели и какое отношение к чужакам вроде меня.

Разумнее всего было не лезть на рожон. И, если все мои домыслы верны, стоило попытаться познакомиться, наладить общение и убедить их, что я не имею дурных намерений. Но это лишь в том случае, если они и сами не имеют дурных намерений и покажутся мне добровольно.

А что если имеют? Ну, тогда можно попытаться отбиться или бежать. Не зная даже приблизительной численности противника, разумнее всего бежать. Но наверняка они знают эти земли значительно лучше меня. С другой стороны, если отбиться не получится, но я кого-то успею ранить или убить, то замять конфликт переговорами станет невозможно, и своим сопротивлением я обреку себя.

Как ни крути, моя позиция в такой партии была не самой выигрышной. В ней был лишь один утешающий момент: всё это могло быть плодом моей фантазии, отравленной страхами одинокого путника, застрявшего в проклятом месте. Возможно, мне всё померещилось. А тёмная тень на границе зримого ожила лишь благодаря моему воображению, с которым тревога и нервное напряжение сыграли злую шутку.

В итоге я рассудил, что если меня обнаружили, то нет особого смысла дальше таиться. А если никто, кроме моих фантазий, не наблюдал за мной из леса, то смысла таиться было ещё меньше. Я счёл резонным обойти наспех весь особняк со свечой и проверить, все ли окна закрыты, а двери заперты. К моему удовлетворению оказалось, что все. Стёкла в некоторых окнах имели трещины, однако ни одно стекло не выпало, и не было ни одного отверстия, через которое можно было бесшумно попасть в дом.

Последней я запер на засов парадную дверь, после чего поднялся обратно в гостиную. На всякий случай я проверил, как заряжены моя трёхлинейка и наган. Винтовку положил на пол перед диваном, чтобы, проснувшись, можно было мгновенно её схватить. Наган же сунул под свёрнутую куртку, которая служила мне на время сна подушкой. В общем-то, это всё что я мог предпринять.

Конечно, можно было бы не спать и караулить возможных непрошеных гостей. Но это было бы неразумно. Рано или поздно сон сморит меня. Даже если я продержусь без него эту ночь, в следующую мне всё равно придётся поспать. Нет смысла истязать себя из-за возможно мнимой опасности. К тому же сплю я чутко, особенно, когда есть повод быть настороже. Я сомневался, что кому-то удастся забраться в дом через окно или дверь, не потревожив меня. Да и к тому же лестницы в старом доме довольно громко скрипят, как и доски рассохшегося паркета.

Чтобы немного расслабиться, я отхлебнул несколько добрых глотков коньяка, с грустью подметив, что он заканчивается. Потом выкурил трубку, приводя мысли в порядок, и лёг спать. Будь что будет.

Глава 12. Годом ранее. Где-то в Сибири

Костёр догорал. Угольки ещё потрескивали, стреляя в сгустившуюся темноту яркими искрами, быстро гаснущими на лету.

Седобородый старик поднялся от костра и подошёл к куче валежника, заготовленной с вечера для ночлега. Он достал из неё пару толстых веток, с натугой переломил их о колено и бросил в огонь. Умирающие языки пламени ожили, жадно облизывая новую пищу.

Старик снова сел, подобрал с земли две веточки, наклонился над костром и выхватил ими, словно щипцами, рдеющий уголёк. Он раскурил трубку, глубоко затянулся и выпустил