Кража Казанской - Евгений Евгеньевич Сухов

– Проходите. Вас уже ждут.

Александр Шапошников вошел внутрь стесненного прохладного помещения, где его встретил гнетущего вида надзиратель.

– Я вас провожу, господин судебный следователь, – и, указав на короткий узкий коридор, добавил: – Нам сюда. Следуйте за мной.

Внутри здание было еще более сумрачным, нежели снаружи. Через густую светло-серую побелку выпирали швы старинной кирпичной кладки. А еще в здании было до чувствительного прохладно, несмотря на июльскую жару. Но это была та свежесть, что пронизывает до самых костей. Наверняка сидельцам, прозябавшим в стенах темницы, хотелось на солнце, но их ждал только небольшой затененный двор.

– Проходите вот в эту комнату. Сейчас вам его приведут, – произнес старший надзиратель.

Мебель в небольшом помещении с низким потолком была скудная: стол со стулом да короткая лавка, привинченные к дощатому полу. В комнате царил полумрак, и через небольшое оконце в центре стены, вдоль и поперек расчерченное металлическими прутьями, едва пробивался свет.

Александр Шапошников сел на привинченный к полу стул. Он всегда испытывал некоторое беспокойство, когда перешагивал стены Пересыльной тюрьмы, и в этот раз волнение сказалось значительно сильнее прежнего. Стоило только представить себя на месте заключенных, как по коже пробегал неприятный холодок.

Через несколько минут дюжий широкоплечий надзиратель привел в комнату высокого, чуть ссутулившегося мужчину в помятом модном костюме, руки которого были стянуты кандалами, звякавшими при каждом его ленивом шаге.

– Вот, ваше высокоблагородие, привел. Теперь он ваш, можете допрашивать, – сказал надзиратель, встав у дверей. – Ежели чего… Я за дверью буду.

– Спасибо, братец, – поблагодарил и, указав узнику на лавку, предложил: – Прошу вас, присаживайтесь.

– Благодарствую, – покосившись на выходящего надзирателя, произнес Федор Чайкин и опустился на лавку.

Сухощавое лицо окаймляла короткая рыжеватая бородка, на сухих впалых щеках густо проступала трехдневная щетина, взгляд прямой, пронзительный, какой бывает у человека много повидавшего.

– Представьтесь, пожалуйста.

– Звать Варфоломеем, по батюшке Андреевич, а фамилия моя Сорокин.

Неделю назад в полицейское управление пришла розыскная ориентировка на некого Варфоломея Андреевича Стояна, двадцати восьми лет от роду. Кроме подробного словесного описания имелось еще и качественное фото. Следовало, что Федор Чайкин и Варфоломей Стоян – одно и то же лицо. Тот же самый профиль, слегка прищуренные хитроватые глаза, две складки над переносицей, прямой нос; густые темные волосы; небольшие уши, заметно суженные книзу…

– Тогда почему же все ваши знакомые, включая вашу сожительницу Прасковью Кучерову, знают вас под фамилией Чайкин?

– Никаких знакомых у меня нет. А ежели вы про Прасковью спрашиваете, так я ей своего пачпорта не показывал, – добродушно улыбнулся арестованный. – Вот вы, ваше высокоблагородие, когда с барышнями знакомитесь, пачпорт им показываете? – Расценив молчание Шапошникова как согласие, серьезно продолжил: – Вот и мне ни к чему. Кто знает, как там далее с ней сложится. Когда Прасковья фамилию спросила, так я ей Чайкиным назвался. Какая ей разница, кем я для нее буду. Венчаться с ней мы не собирались. Жили во грехе.

– А вот у меня есть основания полагать, что Сорокин – не единственная ваша фамилия.

– Это как же? – удивленно спросил заключенный.

– А вот так… В действительности зовут вас Варфоломей Андреевич Стоян. Еще ваша персона известна под фамилиями Петров, Чернышев, Воронов, Воробьев, – арестованный равнодушно посматривал на следователя. – Мне продолжать?

– Интересно послушать, ваше высокоблагородие.

– Так мне продолжить?

– Извольте.

– Еще Соловьев, Ткачев, Гаркуша… Может, я позабыл какую?

– Вижу, что вы умеете сказки рассказывать, – скривился Чайкин.

– Вот только это далеко не сказки. Вас, оказывается, полиция по всей Российской империи ищет, а вы здесь окопались… В Казани.

– Складно вы говорите, ваше высокоблагородие, только ко мне это не имеет никакого отношения.

– Вот как? Я ведь давно наблюдаю за вашими похождениями, вот только не думал, что придется с вами лично повстречаться… Да еще таким вот образом. Я знаю о вас очень много. Родились вы в селе Жеребец Александровского уезда Екатеринославской губернии. Имя при крещении – Варфоломей Андреевич Стоян, но больше вы все-таки известны как Федор Иванович Чайкин. Вам двадцать восемь лет. Ваша воровская специальность «клюквенник»[62]. Кража Чудотворной Казанской иконы для вас – далеко не первое преступление.

– И которое же? – хмыкнул Чайкин, слегка пошевелив руками; железо на запястьях протестующе дзинькнуло.

– По моим подсчетам, это тридцать четвертая кража… Первое хищение состоялось в Екатеринославле, за что вас посадили в арестный дом в Златоусте. Оттуда вам каким-то образом удалось сбежать, следствию еще предстоит разбираться в этом… Перебрались в Ростов-на-Дону, где по розыскной ориентировке вас опознал городовой и пытался задержать. Однако во время ареста вы его серьезно ранили из револьвера, и вам удалось скрыться. Далее вы крали иконы и церковную утварь в Ярославле, в Рязани. Год назад похитили из Спасского монастыря в Казани митру, потир, сосуд с богоявленской водой[63], плащаницу, хоругвь. В Коврове из кладбищенской церкви выкрали ризу с иконы. В этом году в Туле похитили ризу с иконы Казанской Богоматери стоимостью двадцать тысяч рублей. Узнал вас сторож, которому вы крепко стукнули по голове. Вот мне интересно, с чего вдруг все это началось? Вы не можете не понимать, что совершаете тяжелейший грех против Церкви. Какой же вы веры?

– А какой хоть! – с вызовом отозвался арестованный. Помолчав немного, продолжил: – Верно, зовут меня Варфоломей Андреевич Стоян. Врать не хочу… Правду уже не скроешь. Видно, так суждено. Давно я ворую, лет с пятнадцати. Как ушел от родителей в пятнадцать лет в Ростов-на-Дону, как прибился к «уркаган»[64], так и ворую. Поначалу-то я карманником был, вот только бросил я это дело, как-то не по себе было смотреть в глаза тому, у кого деньги тащишь. Совестно становилось, вот я другим ремеслом и занялся.

– А срывать ризы с икон, стало быть, не совестно? А ведь глаза с икон даже не просто в лицо смотрят, они в глубину души заглядывают! – невольно возмутился Александр Шапошников.

– Заглядывают, – помолчав, согласился Стоян. – Вот только нет у меня души, вместо нее пустота одна! А чтобы они так не смотрели, я тряпицу на икону набрасывал.

– Кому вы продавали церковную утварь?

– Желающих хватает, – довольно произнес Варфоломей Стоян. – Иной раз купчишке какому продам, торговые люди всегда за них хорошие деньги платят, в другой раз староверам предложу. Тоже не скупились. По малолетству не доедал я… Все время есть хотелось. Зато потом от пуза питался! Сейчас меня всеми этими деликатесами не удивишь.

– Вы специально пришли за иконами? Все-таки они стоят немалых денег. В особенности Казанская икона Божией Матери.

– Да на что они мне, ваше высокоблагородие? Меня ризы с камушками интересовали да золотишко! Оно там высшей пробы!

– Если вас