Запретная связь - Геннадий Геннадьевич Сорокин

зародышами и Алексеевым не связан, но кто его знает, куда нас заведет расследование! Кто сейчас живет в комнате, откуда выпал мальчик?

— Изместьева написала заявление на увольнение. До конца месяца комендант общежития разрешила ей жить в той же комнате, а потом вопросом заселения будет заниматься профком завода.

— Профком ли? — усомнился Агафонов. — Я слышал, что там всем Осипова заправляет, а профком только утверждает ее решения. Проработай этот вопрос с Журавлевой. Она должна знать, кто принимает решение о предоставлении отдельной комнаты. В деле о гибели ребенка у нас мало доказательств, на которые можно опереться. Нитка с оконной рамы по структуре и окраске не подходит ни к халату Изместьевой, ни к одежде ее подруг, пьянствовавших в этот день в ее комнате. Она также не подходит к одежде плотника общежития. Подведем итог! Иван, ты отбрось мысль, что Алексеев обманом пробрался в Девичий домик ради любовных побед. Чушь это! У него была другая цель. Я склоняюсь к тому, что он хотел получить свою долю от реализации ворованных ниток. Совещание окончено! Я пошел к Мустафину, сообщу ему о грандиозном провале в оперативной работе. Засветить конспиративную квартиру — это, ей-богу, не шутка.

18

Остаток недели у Абрамова выдался суматошным, происшествия на участке случались одно за другим, но все же он нашел время для Девичьего домика. Первый список из отдела кадров позволил точно установить, кто в день гибели сына Изместьевой работал в первую смену. Журавлеву Иван исключил из числа подозреваемых еще до ответа с завода. В этот день он сам видел ее в цехе «Химволокна». Во втором списке было расписано, кто в какую смену работал в день гибели Алексеева. Журавлева в этот день также работала.

На удивление быстро отреагировали на запрос в градостроительном отделе горисполкома. Иван съездил в управление архитектуры и получил поэтажный план Девичьего домика. Предположения Агафонова подтвердились: под подвалом общежития располагалось бомбоубежище, рассчитанное на кратковременное пребывание в нем ста сорока человек.

К субботе Абрамов разгреб текущие дела и решил увидеться с Абызовой, попытаться у нее узнать о том, какие следы оставит после себя искусственное прерывание беременности. О встрече они договорились по телефону. Ивану показалось, что Абызова с некоторой неохотой согласилась увидеться, но это, он решил, из-за ее усталости к концу недели.

Даже став взрослым мужчиной, Абрамов сохранил твердую убежденность в том, что друг никогда не предаст. Абызову он считал не только любовницей, но и самым настоящим другом, который придет на помощь в трудную минуту, как, например, по первому зову пришел бы на помощь он. Иван не представлял, что дружба может быть фальшивой, основанной на меркантильных интересах. Его знакомство с Абызовой началось с искреннего сострадания в ее глазах, когда он поранил ногу. «Разве может такой человек таить камень за пазухой? Конечно же нет!» — был уверен Абрамов. Абызовой же любовник, работающий в уголовном розыске, был нужен для подстраховки. Она уже долгое время вела двойную жизнь. Днем Абызова трудилась в больнице, была на хорошем счету у начальства. В свободное время она, скооперировавшись с Аркадием Абрамовым, спекулировала дефицитными вещами. Был у нее еще один тайный бизнес, в который были посвящены всего два человека. В первые дни знакомства Абызова прозондировала отношение Абрамова к спекуляции и решила, что в случае чего он заступится за любимую женщину и поможет выкрутиться из опасной ситуации. Приняв решение, она допустила Ивана к своему телу. Угроза увольнения Абрамова из милиции охладила ее чувства, а она, надо сказать, летом сама почти влюбилась в наивного здоровяка, с которым при других обстоятельствах было бы лестно пройтись по городу. Все встречные женщины позавидовали бы! Но дело есть дело, и в какой-то момент Абрамов стал ей не нужен. Потом его звезда вновь поднялась, и Абызова сделала все, чтобы вернуть былые отношения. История с зародышами буквально взбесила ее. Мало того, что на работе приходилось заниматься женскими проблемами, так еще и любовник стал доставать расспросами: что да как!

Абызова встретила Абрамова настороженно. Прошлая их встреча едва не привела к ссоре. На этот раз все пошло гладко. Они выпили по бокалу вина, поговорили об уборке картошки и сельскохозяйственных работах — врачей и медсестер из больницы Абызовой на следующей неделе отправляли в подшефный совхоз на уборку капусты. Безмятежность разговора прервала сама Абызова. Она решила убедиться, что история с зародышами для Абрамова или закончилась, или отошла на второй план.

— С зародышами вот какая картина вырисовывается, — охотно подхватил тему Абрамов. — Мы пришли к выводу, что их, так сказать, производят на свет не только женщины из Девичьего домика, но и со всего завода «Химволокно». Если наши предположения правильные, то где-то рядом с Девичьим домиком или в нем самом должен быть абортарий — помещение, где происходят роды. Под Девичьим домиком есть бомбоубежище. Почему бы абортарию не располагаться там?

— Ты под словом «абортарий» что подразумеваешь? Клинику, что ли?

Иван, вернувшийся к интересующей его теме, не заметил, как в голосе любовницы проскользнуло нескрываемое презрение. С таким презрением профессиональный автослесарь спрашивает у автолюбителя, приехавшего на станцию техобслуживания: «Сам, что ли, карбюратор регулировал или соседа по гаражу попросил помочь? Ах, соседа! То-то я вижу, что поплавок так отрегулировали, словно рыбу собрались ловить».

— Вот об этом я и хотел поговорить, — продолжил Абрамов, не заметивший перемены в настроении хозяйки.

После заданных им вопросов у Абызовой окончательно испортилось настроение.

— Я предупреждала тебя, — сказала она, — что дома не желаю говорить о работе. Если тебе нужна консультация по этому поводу, то обратись в клинику, где производят аборты, а не ко мне.

— Ты же сама спросила про зародышей! — удивился Иван. — Чего тебе стоит ответить на пару вопросов?

— Если нам не о чем больше говорить, то давай на сегодня все закончим. У меня, честно говоря, голова разболелась.

Абрамов пожал плечами, пошел в прихожую. Перед тем как выйти за дверь, привычно чмокнул любовницу в шею, прошептал:

— Извини! Я опять все испортил!

По дороге домой ему вспомнилась дряблая кожа на шее Абызовой, ее руки с проступившими венами, грудь, утратившая свою упругость и привлекательность.

«Если нам больше не о чем поговорить, то зачем она мне сдалась? — вдруг осенило его. — Настя во всех отношениях более привлекательная женщина. Она не дергается: “Об этом буду говорить, а об этом — нет!” Если между мной и Абызовой утратилась душевная связь, то надо трижды подумать, встречаться нам в следующий раз или нет».

Если