Эллис Питерс - Страсти по мощам

— Позвольте мне рассказать все без утайки. Все, что я тогда сделал и что сделало меня чудовищем в собственных глазах. Я ничего не скрою, как бы ни было это ужасно. Ризиарт был сражен ударом кинжала в спину, но кинжал исчез — убийца не оставил его в ране. И вот я перевернул Ризиарта на спину и расширил рану, вонзив свой кинжал с противоположной стороны. И это мне удалось, ведь убийца пронзил тело насквозь, хотя выходная рана на груди была почти незаметна. Ризиарт ничего не чувствовал, я же будто терзал собственную плоть — не знаю уж, как у меня руки не отсохли, но все же я сделал это. В рану, которую нанес кинжал убийцы и расширил мой кинжал, я воткнул стрелу Энгеларда, чтобы потом, когда найдут тело, опознали метку. Но с того проклятого дня я не знал ни минуты покоя.

Произнося эти слова, Передар не просил о снисхождении — он был рад тому, что не надо больше молчать и таиться.

— Что бы со мной ни стало, мне легче оттого, что вина моя вышла наружу. И признайте — я все-таки не расставил свою ловушку так, чтобы можно было подумать, будто Энгелард убил Ризиарта ударом в спину. Я знал его с тех пор, как он здесь поселился. Мы ведь почти ровесники и жили с ним по соседству — и он мне нравился. Мы охотились вместе, соперничали, и я ревновал, даже возненавидел его, потому что он добился любви, а я нет. И на что только любовь не толкает человека, — сам себе удивляясь, промолвил Передар, — и друзей не пожалеешь, и обо всем на свете позабудешь!

Толпа в замешательстве хранила молчание — мысль о совершенном кощунстве повергла гвитеринцев в трепет, и в то же время они испытывали жалость к юноше, который пал так низко. И как же они были слепы — их словно громом поразило: выходит, Ризиарта сразила не стрела, а кинжал гнусного убийцы, затаившегося в засаде и нанесшего удар в спину. И уж конечно, святая здесь ни при чем — столь подлое деяние могло быть лишь делом рук человека.

Наконец заговорил отец Хью. Случившееся касалось только его паствы, и пришлые духовные лица были не вправе вмешиваться в это дело. Священник приосанился и держался уверенно — по-соседски мягко, но властно. Свершилось ужасное святотатство, и грешник заслуживал сурового наказания, но и великого сострадания.

— Сын мой, Передар, — промолвил он, — ты совершил непростительный, богомерзкий грех, ибо не только кощунственно попрал доверие Ризиарта, но и облыжно обвинил ни в чем не повинного Энгеларда. Содеянное тобой зло не может остаться безнаказанным.

— Упаси Господи, — отозвался Передар, — чтобы я попытался уклониться от положенного мне наказания. Я жажду его! Я не смогу жить в ладу с самим собой, пока не очищусь и не искуплю свою вину.

— Дитя мое, если ты и вправду желаешь этого, то должен предаться на мою волю и принять наказание, как духовное, так и светское. О том, что подлежит ведению мирского суда, я буду говорить с бейлифом принца. Что же касается покаяния перед лицом Господа нашего, то определить его — мое дело. Тебе придется подождать, пока я — как твой духовник — не решу, какой епитимьи ты заслуживаешь.

— Повинуюсь, отче, — сказал Передар, — я не ищу незаслуженного прощения и готов понести епитимью.

— Коли так, ты не должен отчаиваться в Господнем милосердии. А сейчас ступай и не покидай своего дома, пока я не пошлю за тобой.

— Я сделаю все, как ты скажешь, отче, но, прежде чем уйду, хочу попросить об одной милости.

Юноша медленно повернулся и встретился взглядом с Сионед. Она по-прежнему стояла там, где настигло ее ужасное известие, и, схватившись руками за голову, с болью в глазах, как зачарованная, смотрела на юношу, который рос вместе с ней и был товарищем ее детских игр. Однако она уже не была непреклонно суровой, ибо, хотя Передар и назвал себя чудовищем, сейчас, после сделанного им признания, он больше не казался ей таковым.

— Могу ли я сейчас сделать то, о чем ты меня просила? Я больше не боюсь. Ризиарт всегда был справедлив и не обвинит меня в том, чего я не делал.

Он просил у нее прощения и в то же время прощался с последней надеждой завоевать ее — теперь с этим было покончено навсегда. Но, как ни странно, обращаясь к ней, он почти не чувствовал ревности. И на лице девушки не было горечи и злобы — оно было задумчивым и спокойным.

— Да, — отвечала Сионед, — я по-прежнему хочу этого.

Если все, что он рассказал, было правдой — а девушка была уверена, что так оно и есть, — то сейчас он не мог сделать ничего лучшего, чем воззвать к Ризиарту. Теперь, когда он признался в том, что содеял, ему надлежало пройти испытание, в которое все верили, и окончательно очиститься от подозрения в том, чего он не совершал.

Передар уверенно вышел вперед, пал на колени рядом с телом Ризиарта и возложил сначала руку, а потом крест на грудь, которую он пронзил, — и ни капли крови не выступило при его прикосновении. И если в чем-то и не приходилось сомневаться, так это в том, что Передар верил в это испытание безгранично. Помедлив юноша склонился и поцеловал руку Ризиарта, очертания которой проступали сквозь саван. Передар понимал, что запоздалые знаки привязанности сейчас неуместны, но ощущал потребность поблагодарить усопшего, ибо тот не отверг его.

Сделав это, он поднялся и решительно зашагал по тропинке, спускавшейся вниз с холма, по направлению к отцовскому дому. Толпа молча расступилась, давая ему дорогу, а Кэдваллон, стоявший словно в забытьи, ошарашенный обрушившимся на него горем и позором, вздрогнул и побрел вслед за сыном.

Глава девятая

К тому времени, когда тело Ризиарта опустили в могилу, наступил вечер, и приору Роберту с его спутниками было уже поздно собираться в обратный путь в Шрусбери с обретенными реликвиями. Да и не пристала такая спешка после всего случившегося. Более приличествовало устроить» богослужение — в знак признательности общине, которую покидала Уинифред, и ее гостеприимным жителям, лишившимся своей святыни по вине незваных гостей.

— Мы останемся еще на одну ночь, — объявил Роберт, — и отслужим вечерню и повечерие, дабы как должно возблагодарить Господа. А после повечерия один из нас вновь проведет ночь в часовне в молитве и бдении. Если же бейлиф принца потребует, чтобы мы задержались, мы согласны на это, ибо Джон, наш недостойный брат, проявил неуважение к закону.

— Сейчас бейлиф занят только убийством Ризиарта, — возразил отец Хью, — ведь, хотя мы и услышали много нового об этом деле, нам по-прежнему неведомо, кто же истинный виновник. Сегодня мы установили лишь то, что Передар — каковы бы ни были его прегрешения, — в этом преступлении не повинен.

— Боюсь, — с невольным сожалением промолвил приор Роберт, — что, хотя мы и не желали дурного, наш приезд сюда стал причиной многих ваших тревог и печалей. Поверь, мне очень жаль. А также мне жаль родителей этого юного грешника, ведь сейчас они, я думаю, страдают гораздо больше, чем он, причем безо всякой вины.

— Я как раз собираюсь зайти к ним, — отозвался священник, — может быть, ты, отец приор, отслужишь вечерню за меня? Я, наверное, задержусь там на некоторое время. У них горе, и я должен попытаться помочь им, чем сумею.

Гвитеринцы тем временем молча расходились лесными тропками, чтобы разнести даже по самым дальним уголкам прихода вести о том, что стряслось в этот день. Сырая могила Ризиарта, словно шрам, темнела на вытоптанной множеством ног траве кладбища. Двое слуг засыпали ее землей. Похороны закончились. Сионед направилась к калитке, и остальные ее слуги последовали за ней.

Когда, притихшие и подавленные, они спускались вниз к поселку, Кадфаэль пристроился рядом с девушкой.

— Ну что ж, — задумчиво промолвил монах, — нельзя сказать, что этим мы ничего не добились. По крайней мере, теперь мы знаем, кто совершил меньшее преступление, хотя для поисков убийцы толку в этом немного. К тому же теперь точно известно, что здесь было замешано двое, и все встало на свои места, а то получалась какая-то несуразица. И уж, во всяком случае, мы спугнули демона, что маячил за спиной этого паренька. Ты, поди, до сих пор опомниться не можешь после того, что он натворил?

— Странно, — откликнулась Сионед, — Hо я бы так не сказала. В первый момент, когда я подумала было, что он убийца, я прямо обмерла от ужаса. И когда поняла, что это не так, у меня словно гора с плеч свалилась. Знаешь, он ведь отродясь ни в чем не встречал отказу, пока не вздумал заполучить меня.

— Да, тебя-то он желал всем сердцем, — кивнул брат Кадфаэль, припоминая те давние времена, когда любовный пыл одолевал его самого. — Навряд ли он когда-нибудь сможет об этом забыть. Но одно скажу точно: он еще сыграет веселую свадьбу, заведет кучу детишек, таких же пригожих, как и он сам, и жизнью будет вполне доволен. Сегодня он повзрослел, и та, что выйдет за него, не будет разочарована — кто бы она ни была. Только это будет не Сионед.

Печальное, усталое и измученное лицо девушки потеплело, и губы ее неожиданно тронула едва заметная улыбка.