Алексей Ракитин - Царская экспертиза

Шумилов стукнул в калитку. Во дворе дома за покосившимся забором тут же залаяла собака. Из дверей летней кухни вышла молодая женщина, неся в руках тазик с мокрым бельем. Увидев Алексея Ивановича, стоящего за воротами, прикрикнула на собаку и звучным голосом спросила:

— Кого — то ищете?

— Здравствуйте. Мне сказали, у вас можно остановиться пожить. Варнавиха — это вы?

— Да, это я. — Женщина поставила таз на скамейку, вкопанную рядом со столом, установленным прямо на земле в тени высокой черешни, и подошла к забору, вытирая руки о передник.

— Мне сказали, что у вас можно снять комнату.

— А вам надолго? — с интересом спросила она, оглядывая фигуру Алексея, его вспотевшее лицо, чемоданчик в руке.

— Пожалуй, нет. Я тут в отпуске. Приехал поправить здоровье. Сам — то я из Петербурга. У меня бронхиальная астма, врачи сказали, что ваш климат мне будет полезен. В Ростове, говорят, сухо и жарко. Вот и приехал… сушусь и жарюсь. — Шумилов улыбнулся.

— А — а, болезный, стало быть… — протянула женщина. — Да, комнатка есть. Проходите, можете посмотреть. Не знаю, как вам покажется — удобно ли. Дорого не возьму.

— Да по мне главное — не удобство, я человек неприхотливый. Мне важен воздух ваш и солнце. Я гулять буду, моционы совершать, книжки читать… хлопот не доставлю, поверьте.

— Ну, насчёт солнца и воздуха так этого добра у нас навалом, — засмеялась женщина, показав белые ровные зубы, — паспорт у вас есть?

— Конечно, а как же!

— Надо будет зарегистрировать, у нас с этим строго. Я квартального приглашу вечером, он перепишет.

Так Алексей Иванович Шумилов сделался законным обитателем здешнего квартала. Хозяйка оказалась вдовой с двумя ребятишками, очень добродушная, говорливая, с живым и непосредственным взглядом на мир. Не прошло и трёх часов, как Алексей уже знал немудреную историю её жизни — воспитание в строгом родительском доме, замужество, дети, нелепая смерть мужа на местной табачной фабрике, последующие мрачные прелести вдовства. Весь день Варвары проходил в хлопотах по хозяйству, как, впрочем, и у всех обитателей Ручейников. Корова, пара свиней, куры и гуси — всё требовало ее внимания. Кроме того, женщина владела полезным ремеслом, существенно облегчавшим жизнь — вязала пуховые платки, хорошо расходившиеся зимой. На заработанные от продажи деньги жила целый год. Рассказала она Шумилову и про своего нынешнего любовника; как это часто бывает с работящими женщинами, прибился к ней совершенно ничтожный мужичонка, выпивоха и пройдоха, то пропадавший на неделю, то наезжавший к Варваре на два — три дня.

— Срам, конечно, один, — подытожила свой рассказ Варвара. — И помощи от него никакой, только денег тянет, и люди на меня косятся, да пересуживаются, и мне самой радости никакой. Одначе жаль мне дурака, не могу расстаться.

— А как с соседями, дружите? — навёл разговор на более важную для себя тему Алексей Иванович.

— Конечно, а как же! — ответила Варвара. — К кому первому бежишь, ежели что? Понятное дело, к соседям.

— А вы тут всех знаете? Соседи — то разные бывают, — и тут же рассказал заранее заготовленный анекдот про вымышленного соседа — финна, якобы, жившего рядом с ним в Питере.

Варвара посмеялась, анекдот ей понравился:

— Тут вы правы, конечно. Соседи бывают разные. Есть и у нас такие, в особенности один, — она понизила голос, — живёт один как перст — ни семьи, ни родных. И кстати, тоже швед, имя такое смешное… не могу повторить, язык сломаешь. Ну, по — нашему, Макаром кличут, он не спорит. Говорят, есть у него сестра, но живёт где — то в другом месте. Вот уж воистину инородцы, так инородцы! Всё у них не по — людски — ни в прощальное воскресенье не приезжает, ни в поминальный день, ни даже на Рождество. В такие — то дни люди обычно семьями собираются, в церковь ходят, пироги пекут. А его я отродясь в церкви не видела.

— А на что ему наша церковь, у них своя вера.

— Вот о том и разговор, что своя. Всё не как у нас!

— Вы сказали, Макаром его кличут? — уточнил Алексей, в душе опасаясь, что вопрос этот покажется хозяйке неуместным.

— Ну да, кто Макаром, кто — Маврикием, он на всё откликается. Но к нему особо никто и не обращается. Как — то так сложилось. Он к людям не идёт, ну и люди его сторонятся. Живёт туда дальше, — она неопределённо махнула рукой, — в середине улицы, забор у него такой тёмный, некрашеный, на створках такие трещины глубокие. Это у меня забор вдовий, развалившийся, ясное дело — мужика нет, так и поправить некому, а у него забор, почитай, страшнее моего будет, для мужика с руками — ногами — срам полнейший.

— Странный человек?

— Очень странный. Его за три версты все обходят, говорят, с нечистым знается.

— Колдует, что ли? Или ремесло какое делает?

— А это всяк по — разному называет. Может, и колдует. Так что без нужды никто к нему не подойдет.

— А что за нужда? Лечит от болезней?

— Может и от болезней, а может скот заговорить. Да только не всякого берет. Смотрит на человека долго, а потом скажет — мой, дескать, возьму тебя, вылечу; а может наоборот — гэть от меня. И не подойдёшь! А так его больше за другими надобностями зовут.

— За какими?

— Воду ищет, то есть место, где колодец ставить. У нас ведь тут с водой беда, не в каждом дворе можно колодец поставить, жила под землёй узкая, тонкая, петляет, чтоб её поймать навык нужен.

— С лозой ходит?

— Ну да, с лозой. Ещё слепцов выводит.

— Слепцов — это кротов, значит? — уточнил Шумилов.

— Ну да. Мы их слепцами зовём. Это ж такая зараза — ничем их не взять! Как он это делает — никто не знает, и понять не может. Мой свояк его приглашал — совсем окаянные зверюги замучили, всю морковь и свеклу пожрали — так Макар условие поставил, чтоб все в доме заперлись. Это чтоб не подсматривали, значит. Сказал, кто будет подсматривать — ослепнет и пусть потом лечить не просит.

— Ну, он, вероятно, побоялся, что секрет его узнают и перестанут приглашать, — предположил Алексей.

— Так, да не так. Во — первых, всю работу он ночью делает, когда нормальные православные люди спят. А во — вторых, все лопаты в доме свояка Макар собрал и вокруг себя всю ночь втыкал. Свояк мой попытался подсмотреть, не поверил про слепоту. Но, говорит, такая жуть его взяла, что не выдержал — ушёл в дом, и до первых петухов боялся нос высунуть.

— А что ж там такого страшного было?

— Не сказывал. Просто сказывал, что жутко. Макар ходил, под нос чегой — то бубнил и лопату одну за одной втыкал, то там, то сям. Да только я так скажу: слепцы не только слепые, но и глухие — это все знают. С ними он никак не мог разговаривать. Стало быть, заговаривал что — то. Да и вообще: про нечисть разговаривать — грех, — Варвара быстро троекратно перекрестилась и сплюнула через левое плечо. — Чур меня, чур…

Однако, затронутая Шумиловым тема оказалась слишком животрепещущей и потому после некоторой паузы женщина продолжила:

— А еще говорят, что глаз у него чёрный, дурной. Человека насквозь видит. Если кто мысли дурные против него держит — враз поймёт и отомстит.

— И что, бывали такие случаи?

— Да. Говорят, раньше у него сосед был, Потапенко, на соседнем участке проживал. И на этого Маврикия однажды расшумелся — дескать, твоя кошка моих цыплят передушила. Надо, мол, посмотреть, на какие такие доходы ты живешь… Маврикий тогда при людях плюнул ему под ноги. А на другой день у Потапенки все лицо заплыло — ячмени вскочили по два на каждом глазу. И с того дня стал он болеть, а через полгода уже на погост снесли. Вот так — то.

— Ну, а если человек к нему с добром? Скажем, вот я попрошусь, может, вылечит меня от моей хвори? А то уж я замучился совсем, лечусь, лечусь, а ничего не помогает.

Хозяйка с сомнением посмотрела на Алексея:

— Ну, не знаю.

— А что… пойду завтра с утра. Авось не прогонит и под ноги не плюнет.

— Не — е… с утра его не бывает. Уезжает рано утром, и до обеда его нет. Только вечером надо идти. У него и сила — то вся вечером. Да и то, лучше загодя сговориться. Он непрошеных гостей не любит.

— Так я ж не просто так, я заплачу денег. Неужто ему деньги не нужны?

— Да кто ж его, лешего, разберёт, что ему надо, — сказала и быстро — быстро перекрестила свой рот.

Алексей ещё посидел в саду под вишнями, помог хозяйкиному сынишке, важно представившемуся Петром, построить из обрезка доски катерок с бумажным парусом, а потом решил пойти прогуляться. Солнце почти закатилось, полуденный жар уступил место комфортному теплу мягких южных сумерек. Навстречу Шумилову тут и там попадались коровы, подгоняемые бежавшими сзади с хворостинами детишками — это местное стадо возвращалось с пастбища. Мирная крестьянская жизнь проявлялась в привычных деревенских звуках — в перекличке петухов, звяканьи колодезных журавлей в уключинах, криках детворы, истово гонявшей лапту посреди улицы.