Бриллиантовая пыль - Владимир Сергеевич Максимов

гудело в ушах, а во рту ощущался отвратительный металлический привкус. Осторожно пошевелившись, Хайзаров обнаружил, что сидит на жестком стуле и что кроме связанных рук, его ноги также оказались накрепко прикреплены к ножкам стула, а рот заклеен куском скотча, источающим тошнотворный химический запах. Матерчатая повязка, закрывающая его глаза, съехала в сторону, благодаря чему он сумел оглядеться по сторонам.

Сидел Арбитр посередине сырой комнаты с низким потолком, темно-серыми от влаги бетонными некрашеными стенами и утрамбованным песком вместо пола. Окон не было ни одного, а все небольшое пространство комнаты освещала единственная и довольно тусклая лампочка, висевшая под потолком. Напротив стула, к которому был привязан Викентий Львович, но чуть поодаль, стоял стол, а по углам и вдоль стен были свалены остатки какой-то приказавшей долго жить конторы: поломанные кресла, безногие стулья, покосившиеся столы, пожелтевшие от времени стопки бумаг, пыльные канцелярские папки. Среди всего этого отсыревшего хлама Хайзаров не сразу заметил сидящего в видавшем виды кресле из кожзаменителя широкоплечего молодого человека с ничего не выражающим лицом, лениво перелистывающего цветные страницы какого-то журнала.

Осмотр Викентием Львовичем места его заточения был прерван грохотом засова железной двери, спрятавшейся в самом углу комнаты. В помещение вошел один из незваных гостей, ворвавшихся в съемную комнату, — тот самый, что отоварил Арбитра резиновой дубинкой по голове.

— Там этот мужик приехал… Как там его?.. — неожиданно тонким голосом сказал бандит сидящему в кресле парню. — Короче, который вот этого фраера заказал…

— Вот, черт! — посетовал парень. — Рановато он явился. Этот до сих пор еще не очухался. Какого… вы его так сильно саданули? — накинулся он на бандита. — Что, сила есть — ума не надо?!

В это время Хайзаров, решив, что настала пора подать голос, попытался высказать свое возмущение, но из-за скотча на губах издал лишь нечленораздельное мычание.

— Гляди-ка, оклемался, — ухмыльнувшись, сказал бандит.

— Ладно, — сменил парень гнев на милость, — зови сюда Михаила Ильича, а сам пока у ворот на стреме постой.

Волгин, войдя в комнату, первым делом снял темные очки и некоторое время приглядывался, привыкая к скудному свету. Рассмотрев сидящую посередине помещения фигуру Арбитра, издававшего время от времени недовольное мычание, Михаил Ильич повернулся к молодому человеку.

— Отлично, Артём! Классно сработано! — похвали он. — Только что ж вы его упаковали-то так? Это же не барыга и не бандит какой…

— Сейчас исправлю, — с готовностью ответил парень.

Артём оглянулся вокруг, подошел к куче сваленного в углу офисного хлама и выудил оттуда ржавый канцелярский ножик. Потом он аккуратно разрезал скотч, которым были стянуты запястья Хайзарова, так же осторожно снял скотч с его рта, потом потянулся было к прикрученным к ножкам стула ногам, но передумал и оставил их связанными.

— Повязку снимать? — спросил Артём.

— Снимай, — ответил Волгин. — И, если не трудно, позволь мне с ним один на один побеседовать.

Парень кивнул, снял тряпку с глаз Хайзарова и тут же вышел.

Все еще постукивающий зубами от страха Арбитр понемногу приходил в себя. Он молча наблюдал, как немолодой, довольно импозантный мужчина долго выбирал среди поломанной мебели более или менее приличный стул, потом не спеша сел за стол, стоящий напротив, и стал рассматривать разложенные на нем вещи, вынутые из карманов Хайзарова. Человека этого Викентий Львович видел впервые и ничего о нем не знал, кроме того, что до его появления крепкий парень по имени Артём назвал этого мужчину Михаилом Ильичом.

— Значит, Хайзаров Викентий Львович? — спросил Волгин, листая паспорт. — Или Вильям Хейзер? — уточнил он, открыв другой паспорт тёмно-синего цвета.

— Что все это значит? — подал, наконец, голос Хайзаров.

— Ну здравствуйте, — сказал Волгин, в голосе которого, помимо его воли, проскользнула навсегда оставшаяся со времен работы в оперчасти глумливая интонация. — Разговор у нас с вами предстоит долгий и непростой… — Михаил Ильич взял со стола массивный золотой портсигар с монограммой. — Итак, начнем… Откуда у вас эта штучка?

— Купил в Париже в антикварной лавке…

— Не надо мне рассказывать всякую чушь!

— Что же вы хотите услышать, Михаил Ильич?

— Вы даже знаете, кто я? — удивленно подняв брови, спросил Волгин. — Что ж, тем лучше — сэкономит нам массу времени. Я хочу услышать, где находятся ювелирные изделия, принадлежавшие дому Романовых!.. Вы ведь за ними приехали, мистер Хейзер?.. Вынужден вас огорчить: у меня на эти драгоценности другие планы. Я, надеюсь, ясно излагаю?

— Вполне, — ответил Хайзаров, который к этому моменту практически полностью пришел в себя.

— Итак, где они находятся?

— На дне морском…

— Вы что, издеваетесь?! — взорвался Волгин. — Жить надоело?.. Так я мигом могу устроить…

— Нисколько, — спокойно ответил Викентий Львович. — Я сказал вам сущую правду. Драгоценности Романовых в настоящий момент действительно находятся на дне моря, или, если точнее, — Атлантического океана.

— Не понял… — растерянно пролепетал Волгин, почему-то сразу поверивший в то, что ему сказал Викентий Львович.

— А что конкретно из сказанного мной вам непонятно? — безо всякого смущения и даже с некоторым сарказмом спросил Хайзаров. — По-моему, я выразился предельно ясно… Или вы всерьез думали, что украшения до сих пор лежат себе в квартире банкира Борштейна и ждут, пока вы их оттуда заберете?

Волгин молча сидел с довольно-таки глупым видом и хлопал глазами. Считая себя знатоком человеческой природы и привыкнув к тому, что он может добиться всего, что он хочет от любого человека, Михаил Ильич впервые за долгие годы по-настоящему растерялся. Растерялся настолько, что почувствовал в сидящем перед ним в достаточно жалком виде человеке какую-то мистическую силу. Волгин даже испугался, припомнив, что все участники истории с драгоценностями называли его Арбитром и говорили о нем буквально с придыханием. Он, конечно, понимал, что этот человек не может быть тем самым Арбитром, о котором упоминалось, — тот давно умер, но все же… Взгляд этого человека… обволакивающий, пронизывающий, производил на него какое-то гипнотическое действие.

Михаил Ильич силой воли стряхнул с себя наваждение, чтобы снова вернуть себе роль хозяина положения.

— Хорошо, допустим, но тогда зачем вы сюда явились? — задал он вполне логичный вопрос.

— Я бы вам сказал, что всегда мечтал полюбоваться красотами города на Неве, — не сходя с ироничного тона, ответил Хайзаров, — но вы, боюсь, не