Дэвид Дикинсон - Спи, милый принц

— Это что-то вроде корабля, — продолжал, возясь с оберткой, Пауэрскорт. Подарок Пауэрскорт приобрел в лавке соблазнов — так он именовал магазин, в котором потратил столько денег на предназначавшихся племянникам вольтижеров и гвардейцев императора.

На свет появилась маленькая яхта, с двумя парусами, превосходным такелажем, позволявшим управлять ими, крохотным штурвалом и полированной деревянной палубой.

— У! У! — восклицал, принимая яхту, новый ее владелец. — Огромное вам спасибо. Ну уж такое спасибо!

Мать его облегченно вздохнула. Не произнесенные вовремя «спасибо», она это знала, бывает порою трудно простить.

— А она как настоящая? И плавать может? — Роберт с большой осторожностью вертел яхту в руках.

— Может. В магазине меня заверили, что она прекрасно ходит под парусом. Не испытать ли тебе ее в ванне?

— Так в ванне же ветра нет. Во всяком случае, в моей, — и Роберт серьезно посмотрел на Пауэрскорта, словно подозревая в нем тайного обладателя ванны, в которой дуют с зюйд-веста пятибалльные ветра.

— Так может быть, попробовать кузнечные мехи? — сказал Пауэрскорт, взглянув на камин леди Люси, у решетки которого лежала пара очень нарядных мехов.

— От них грязи будет полно. И сажа на паруса сядет, — с сомнением произнес Роберт. — Не уверен, что маме это понравится. Ты как, мама?

Похоже, Роберт опасался, что мехи в ванне могут привести к тому же результату, что разбитые его другом окна. В увольнениях отказано, казарм не покидать.

— Круглый пруд в Кенсингтон-Гарденз. В магазине мне сказали, что он придется в самую пору, — попытался выпутаться из истории с мехами и сажей Пауэрскорт.

Леди Люси представилась вдруг картина — каждое воскресенье, после полудня, они втроем отправляются к Круглому пруду, Роберт убегает вперед, под деревья, она идет с Пауэрскортом — может быть, даже под руку, загадала леди Люси, — и вот уже яхта горделиво плывет по воде.

— Единственное, что меня тревожит, — сказал ее будущий спутник, — так это то, что мы можем ее лишиться. Вдруг она застрянет?

— Что значит, застрянет? — встревоженно спросил Роберт.

— Ну, уйдет на середину пруда и не вернется. И тогда придется кому-то идти за ней вброд.

— Лорд Фрэнсис, лорд Фрэнсис, неужели вы столь безнадежно непрактичны? — спросила леди Люси, чувствуя себя чрезвычайно освеженной прогулкой в обществе мужчин.

— Ну, вообще-то да. Непрактичен, причем безнадежно. А разве я сказал о яхте что-то не то?

— Как же вы не понимаете, если ветра хватит, чтобы прогнать ее до середины пруда, так он приведет ее и к противоположному берегу. Ведь так, Роберт?

— Ну да, пруд же круглый, — Роберт напряженно размышлял. — Надо будет просто обойти его. И ничего она не потеряется. Во всяком случае, я так не думаю.

— Как бы там ни было, лорд Фрэнсис, вы должны заглянуть к нам в один из уик-эндов, чтобы все мы отправились в экспедицию к Круглому пруду. Да и в любом случае, мне очень нравится Кенсингтон-Гарденз.

Пауэрскорт улыбнулся.

— Это было бы замечательно. Но только, Роберт, прежде чем твой корабль выйдет в первое плавание, ты должен дать ему имя. Как ты собираешься назвать его?

— Пока не знаю. Надо подумать. Мам, можно я отнесу корабль в мою комнату? Мне еще нужно сообразить, куда его поставить.

— Конечно, Роберт, иди.

— Какой у вас очаровательный сын, леди Люси, — Пауэрскорт покончил с чаем и с благоговейным трепетом окинул взглядом опустошенный поднос из-под сэндвичей.

Леди Люси слегка порозовела.

— Спасибо, лорд Фрэнсис, большое вам спасибо. Но не хотите ли еще чаю?

— Я должен попросить у вас прощения, леди Люси. Пришел я с опозданием. А уйти должен пораньше. Это, могу вас уверить, никак не связано с вашим обществом. Я был бы рад просидеть с вами до ночи. Но у меня назначена встреча, не пойти на которую я не могу.

— Это не еще одно чаепитие? — леди Люси внезапно представилась другая, совершенно другая леди Люси, разливающая по чашкам «Серого графа» и изливающая на лорда Фрэнсиса Пауэрскорта любовь.

Пауэрскорт рассмеялся:

— Нет, не чаепитие. Я должен повидаться с комиссаром столичной полиции.

— У вас какие-то неприятности, лорд Фрэнсис?

— Леди Люси, дорогая, разумеется, никаких неприятностей у меня нет и в помине. Наша встреча связана с тем, над чем я сейчас работаю.

— А вы не расскажете мне о своей работе, когда-нибудь? Если можно, конечно.

— Обязательно расскажу. Однако если я сейчас не уйду, то опоздаю к комиссару и, возможно, он посадит меня под арест.

Пауэрскорт надел пальто и помешкал у выходной двери, прощаясь. Леди Люси стояла с ним рядом.

— Огромное спасибо за чай, леди Люси. Я напишу вам, чтобы попросить о следующей встрече.

— Надеюсь, это случится скоро, лорд Фрэнсис, — она слегка наклонилась вперед и стряхнула пылинку с воротника его пальто. Ну, во всяком случае, ей показалось, что там была пылинка.

— До свидания, — Пауэрскорт без всякой охоты выступил в ночь.

— До свидания, — леди Люси смотрела ему вслед. Как это он сказал? «Я был бы рад просидеть с вами до ночи». Она улыбнулась и закрыла дверь.

Забираясь в кеб, Пауэрскорт думал, что самым лучшим именем для яхты было бы «Леди Люси». Прекрасные линии. Грациозность. Изящество.

Он наклонился к извозчику. — Сможете отвезти меня к Скотланд-Ярду? Большое спасибо.

— Лорд Пауэрскорт, дорогой мой, как приятно снова увидеть вас!

Комиссар столичной полиции был высок, худ и обладал прямой осанкой бывшего гвардейца. Сейчас, думал Пауэрскорт, он уже близок к тому, чтобы уйти на покой — он провел на своей невозможной работе годы и годы.

— Сэр Джон, и для меня большое удовольствие снова встретиться с вами.

— Сколько лет прошло с нашей последней встречи? — сэр Джон пересчитал года по пальцам. — Пять или шесть?

— Боюсь, уже семь. Никто из нас не становится моложе.

В 1885 году Пауэрскорт работал над делом особенно неприятным, заставившим его прибегнуть к помощи сил столичной полиции. Его отношения с полицейскими были исполнены великой вежливости, такта и, как он надеялся, обаяния. Они, в свой черед, делали все посильное, чтобы ему помочь. По завершении расследования, за очень хорошим обедом в клубе Пауэрскорта, комиссар заверил его, что если он когда-либо в будущем почувствует нужду в их помощи, ему нужно будет лишь попросить о ней.

— Мне необходимо кое-какое ваше содействие, сэр Джон. Я вынужден снова отдаться вашей службе на милость.

— Что мы можем для вас сделать? — Комиссар, широко разведя руки, уложил их ладонями вверх на свой письменный стол. На стенах его кабинета висели, как заметил Пауэрскорт, четыре огромные карты Лондона — север, юг, восток и запад. На каждой присутствовали маленькие красные кружки, предположительно обозначающие места недавно совершенных преступлений. Восточный Лондон, подумал Пауэрскорт, выглядит этим вечером особенно красным, некоторых его частей было под кружками почти и не видно.

— У меня, если позволите, два вопроса. Первый касается шантажа. И вы навряд ли удивитесь, услышав, — Пауэрскорт поднялся из кресла и подошел к огромной карте западного Лондона, — что речь идет о людях так называемого общества, обитающих вот здесь, — он указал на самый великосветский и дорогой квартал Лондона — районе Мэйфэра и Белгрейвии. — Здесь, как я вижу, у вас красных пятен совсем не густо.

— Преступления — занятие не для тех немногих, кто обладает богатством. Им они попросту ни к чему. Совершать преступления приходится многочисленным лондонским беднякам — либо затем, чтобы добыть немного средств к существованию, либо под влиянием спиртного. Слишком многие наши дела, приходящиеся вон на ту красную зону, — он указал печальным перстом на закосневший в грехе Ист-Энд, — связаны с пьянством.

Пауэрскорт вспомнил, что сэр Джон был еще и казначеем церкви в своей суррейской деревушке, большинство жителей которой ничего о роде его занятий не знало, полагая, что он служит в банке. Пауэрскорт вспомнил также, хоть и не смог сообразить, откуда у него эти сведения, что в свободное время сэр Джон пишет акварели с видами Темзы — увы, довольно кошмарные.

— Шантаж в Белгрейвии, как назвали бы это газеты, — с улыбкой продолжал Пауэрскорт. — Мне необходимо знать следующее, сэр Джон. Имеются ли у вас какие-либо данные о шантажисте, действовавшем в последние годы — изнутри или извне — в так называемом обществе? И если такой человек существует, имеются ли какие-нибудь сведения о том, что он предается своему занятию и поныне?

Сэру Джону не давало покоя выражение глаз Пауэрскорта. Некое напряжение, некая тревога читались в них — причем далеко выходящие за рамки задаваемых им вопросов. Сэр Джон помнил, какими эти глаза были прежде — неизменно храбрыми, неизменно любознательными, неизменно светившимися от наслаждения, доставляемого поисками истины.