Смерть куртизанки - Данила Комастри Монтанари

— Чувствую, мы на верном пути, — сказал он, желая приободрить его. — Надо двигаться дальше.

— Но как? — растерялся мальчик.

— Прежде всего, нужно завладеть пряжкой, которую нашли в вашей с отцом комнате, и внимательно её осмотреть.

— Как будто кто-то даст нам её! — простонал Парис.

— Да уж, сомнительно. Но тем не менее… Поскольку врядли кто захочет добровольно показать её нам, остаётся только одно — украсть! — воскликнул Аврелий, широко улыбнувшись и с сочувствием приобняв друга.

Часом позже Аврелий вернулся в перистиль, где его ожидал Парис, и показал другу пряжку.

— Как тебе это удалось? — удивился Парис, с восхищением глядя на юного Стация.

— Забрался с крыши через решётку в комнату рабов. Я не сомневался, что Аквила запер такую важную улику у себя в комнате. И в самом деле, она оказалась в деревянной шкатулке у его кровати. Вскрыть замок не составило никакого труда.

— А зачем тебе эта пряжка? — спросил Парис, который уже окончательно уверовал в успех. Всё должно разрешиться самым наилучшим образом, раз Аврелий взялся за это дело.

— По правде говоря, даже не представляю, — ответил молодой человек, вертя пряжку в руках. — Какая тонкая работа, ты не находишь, Парис?

— Лев, стоящий на задних лапах, на фоне крылатой женской фигуры и надпись по-гречески Nameo. Это знаменитый немейский лев, которого одолел Геракл, — пояснил его друг.

— Верно, но в написании ошибка. По-гречески должно быть Nemeios. Хотя вещь-το старинная, и, может быть, в те времена это слово писали именно так… Или же…

Аврелий задумался, а мальчик смотрел на него, затаив дыхание, ожидая, что же он скажет.

— Послушай, я знаю одного человека, который может многое рассказать об этой пряжке. В библиотеке Азиния Поллиония я встречал несколько раз одного забавного типа — хромой, как Гефест, и мучительно заикается. На первый взгляд кажется немного сумасшедшим, поэтому можешь себе представить, как я удивился, когда узнал, что он младший брат полководца Германика.

— Да ты что! — удивился Парис. Германик — внук императора Тиберия, наследник Цезарей, самый известный человек в Риме. Ни одна женщина не устоит перед искушением бросить ему цветы, когда он проходит мимо; нет юноши, который не мечтал бы вступить в его легион. И чем больше Рим любит своего героя, тем с большим подозрением относятся к нему Тиберий и его мать Ливия[10].

— Именно так! — подтвердил Аврелий. — Но я говорю о младшем брате Германика, о том самом Клавдии[11], которого императорская семья стыдится показывать на людях. Все считают его дурачком только потому, что он хромает и заикается, а мне, напротив, он показался очень славным и остроумным. Кроме того, если судить по книгам, которые читает Клавдий, думаю, он человек учёный. Возможно, о различных древностях он знает, как никто другой в Риме.

— Но тебе же приказано сидеть дома! — возразил Парис, всегда послушно выполнявший все распоряжения.

— Именно поэтому и не удастся ускользнуть через главный вход. Хрисипп полагает, будто готовлю упражнения по риторике, и велел привратнику ни в коем случае не выпускать меня. К счастью, есть и другой способ скрыться отсюда… Только тихо! — и Аврелий указал приятелю в сторону заднего двора.

Вскоре юноша уже с кошачьей ловкостью взбирался на фиговое дерево в саду, а Парис обеспокоенно следил за ним.

— Постой! А если Хрисипп узнает… — попытался он остановить Аврелия, но тот уже перелез через ограду и спрыгнул в переулок.

Три часа спустя молодой человек вернулся тем же путём.

Неслышно прошёл в перистиль и уже хотел было подойти к двери комнаты, где его ожидал Парис, как вдруг услышал удары розги.

— Вот тебе! — гремел взбешённый наставник, хлеща по худеньким плечам Париса. — И ещё, и ещё! — в ярости повторял он, не позволяя своей юной жертве даже прикрыться руками. — Вор, сын вора! Это ты украл пряжку из комнаты Аквилы! Чтобы уничтожить улику против отца, так ведь? Но не выйдет; ты скажешь, где спрятал её, даже если для этого мне придётся содрать с тебя кожу!

— Хватит! — вмешался Аврелий, вставая между ними. — Оставь его, Хрисипп. Это сделал я.

— Ты, несчастный? — взревел наставник. — Зачем тебе это понадобилось?

— Хочу доказать, что Диомед невиновен, — объяснил Аврелий.

Наставник, позеленев от злости, с размаху ударил его розгой.

— Уже три часа, как ищу тебя! Где ты шатался? Уж я поубавлю у тебя спеси, наглый сопляк! — закричал он и снова набросился на него.

Юный Стаций даже не попытался защититься. Оставаясь невозмутимым, он не дрогнул, даже когда розга прошлась прямо по его лицу, и только пристально, с холодной решимостью посмотрел на учителя. Стерпев ещё несколько ударов, он вдруг, пылая гневом, бросился к Хрисиппу и выхватил у него розгу.

— Ударишь ещё раз, убью, — ледяным тоном произнёс он.

— Ах ты, негодяй! Я, значит, для тебя не авторитет! Пока носишь эту штуку, — Хрисипп указал на детскую подвеску на шее ученика, — ты обязан полностью подчиняться мне! Господин требует, чтобы, когда вернётся, ты встретил его как примерный сын, смиренный и почтительный. В следующие нундины[12], в день твоего рождения, ты должен произнести перед гостями торжественную речь. Осталась всего неделя, а ты к ней даже не приступил. Отец с тебя шкуру сдерёт, если не напишешь!

— Нойс тебя, Хрисипп, он тоже сдерёт шкуру, — рассмеялся юноша.

— Отдай розгу, или всё расскажу отцу! Он-то знает, как поступать с непокорными! Не видел разве, как он сам клеймил калёным железом беглых рабов? А одного даже на крест отправил… Отдай розгу; не дашь по-хорошему наказать тебя, велю слугам отнять её! — пригрозил безжалостный наставник, направляясь к Аврелию, который по-прежнему неустрашимо, с вызовом смотрел на него.

Тут дверь открылась, и на пороге появился Умбриций, секретарь господина, с озабоченным выражением лица.

— Что случилось, Умбриций? Может, тебе не нравятся мои методы? — спросил Хрисипп с наглым видом. — Господин доверил мне воспитание своего единственного сына, и я отвечаю только перед ним!

— Сейчас принесли послание из Антия, — трагическим тоном сообщил секретарь. — Плохие новости. Праздник на вилле[13] получился довольной бурный, и господин немного перебрал с едой и вином. Он упал и ударился головой.

— Рана серьёзная? — пожелал узнать Хрисипп, в то время как Аврелий удивлялся про себя, почему не испытывает никакого сочувствия к человеку, подарившему ему жизнь. Хотя, например, когда заболела кормилица Аглая, он заботливо ухаживал за ней день и ночь, пока наконец…

— Он умер, — еле слышно произнёс Умбриций.

— Умер? — побледнел наставник, растерянно глядя на мальчика, который гордо стоял перед ним с лицом, исполосованным розгой.

Умбриций обратился к Аврелию и