Джойн Бойн - Криппен

— Каюту, мэм.

— Что?

— Мадам, каюта, которую вы забронировали, — это каюта первого класса. Мы никогда специально не записываем, по какому борту она расположена. Подобных услуг мы не предлагаем.

— Ну что ж, прекрасно. — Виктория протянула руку за ключом, который держал член экипажа.

— Не вижу ничего прекрасного, — решительно воскликнула миссис Дрейк. — Где капитан? Ведь этим мальцом обязательно должен руководить взрослый. Нельзя же с таким грязным лицом самостоятельно решать вопросы. Тоже мне — моряк. Да ты хоть воду когда-нибудь видел?

— Капитан сейчас занят, — сквозь зубы процедил контролер, игнорируя ее замечания. Дело в том, что он работал с раннего утра, а Дрейки были в числе последних пассажиров, явившихся на посадку. Когда несколько часов подряд стоишь в доке антверпенского порта, в воздухе клубятся тучи пыли, и будь он проклят, если станет извиняться за то, что не носит с собой в кармане чистой тряпки, чтобы вытирать перед каждым пассажиром лицо.

— Уж поверьте, миссис Дрейк, в море нет никакой разницы — правый борт, левый ли. Кругом вода — одна вода, а выпить — ни капли, — добавил он с притворным весельем, словно его слова могли завершить спор, а эти люди быстрее сели бы на пароход. Сам он не плыл на корабле, и чем скорее судно отправится, тем быстрее кончится рабочий день и он вернется домой. Теперь за ними выстроилась очередь человек из шести, и миссис Дрейк все явственнее сознавала их присутствие, хотя смущение было ей неведомо. Она оглянулась на первую пару — хорошо одетых мужа и жену за шестьдесят, которые молча смотрели прямо перед собой, делая вид, что никаких осложнений не возникло, и тут же насупилась. Поджав губы, миссис Дрейк сдержанно им кивнула — господа ее круга должны понимать, как тяжело разговаривать с мелкими людишками.

— Извините, что вас задерживаю. — Она подобострастно расплылась в улыбке до ушей. — Небольшая путаница с нашим номером. Миссис Антуанетта Дрейк, очень приятно, — добавила она, четко выговаривая каждое слово.

Не успели их новые спутники ответить или назвать свои имена, как Виктория протянула руку и быстро взяла ключ.

— А7, — прочитала номер она. — Хорошая каюта? — спросила девушка, подбирая подол, чтобы не волочился по сходням.

— Одна из лучших, мисс, — был ответ. — Ручаюсь, вам будет уютно и спокойно. Все каюты секций А и Б забронированы для самых изысканных леди и джентльменов.

— Я этого так не оставлю, можешь быть уверен. — Миссис Дрейк наконец сдалась, собираясь подняться вслед за дочерью на борт. Она дважды резко стукнула молодого человека по плечу тростью, словно посвящая его в рыцари. — Извините, что задержала, — повторила она паре за спиной, снова изменив тон и пытаясь заручиться поддержкой. — Полагаю, мы еще встретимся на борту.

— Очень рад, — сухо вымолвил старик, очевидно мечтая, чтобы она ушла с дороги, да побыстрее.

— Право же, мама, — сказала Виктория.

— Право же, Виктория, — одновременно произнесла миссис Дрейк. — Просто я считаю, что человек должен получать то, за что заплатил. Не больше и не меньше. Что здесь не так? Если человек заплатил за каюту с правого борта, ему должны предоставить каюту с правого борта — и точка.

Они поднялись на борт и увидели табличку, указывавшую на лестницу с надписью: «Каюты первого класса: А1–А8».

— Сюда, мама, — сказала Виктория, и они двинулись по узкому коридору, изучая по очереди каждую дверь. Поминутно миссис Дрейк тяжко вздыхала, жалуясь то на боль в коленях, то на грязный ковер.

У одной из кают немолодой мужчина и его сын-подросток, видимо, никак не могли справиться с дверным замком.

— Дай-ка я попробую. — Эдмунд забрал ключ у мистера Робинсона и аккуратно вставил его в замок. Повернув ключ несколько раз, резко тряхнул дверь, и та подалась, чуть не провалившись внутрь. Сама каюта была скромных размеров — с двумя койками, диваном, туалетным столиком и маленькой смежной душевой. В иллюминатор виднелась красивая водная гладь.

— Койки, — сказал мистер Робинсон, и его лицо немного осунулось.

— Ничего страшного, — ответил Эдмунд.

— Прошу прощения. — В каюту всей своей массивной тушей сунулась, захватив обоих врасплох, миссис Дрейк. Мистер Робинсон поправил пенсне, впуская это огромное фиолетовое чудище. — Мне просто интересно: каюты с правого борта — такие же, как с левого? Я забронировала с правого, а мне дали с левого. Что вы на это скажете? Вы такое когда-нибудь видели?

— Я не знал, что можно указывать свои предпочтения, — сообщил мистер Робинсон. — И что они могут у кого-нибудь быть.

— Видимо, нельзя, — ответила дама на первое заявление и проигнорировав второе. — Миссис Антуанетта Дрейк, — добавила она. — Очень приятно.

— Джон Робинсон, — спокойно представился джентльмен, который вовсе не хотел так скоро заводить знакомства и теперь жалел, что сразу не закрыл за собой дверь. Он вежливо поклонился. — Мой сын Эдмунд.

— Очень рада с вами познакомиться. — Миссис Дрейк прищурилась и окинула их взглядом с ног до головы, словно пытаясь определить, ее ли круга люди. В конце концов все решила первая буква на двери каюты. — Эдмунд, какой на вас очаровательный костюм. — Она протянула руку и нечаянно коснулась лацканов; мальчик удивленно отпрянул. — Да я не кусаюсь, — со смехом сказала она. — Не бойтесь. Готова поклясться, что костюмчик новенький.

— Только вчера купили, — признался Эдмунд, слегка покраснев и потупив взгляд.

— И до чего ж очаровательный — одобряю ваш вкус. Сколько вам, кстати, лет — шестнадцать или семнадцать? Как мило. И такие тонкие черты. Вы должны познакомиться с моей дочерью Викторией. Мы ищем приятных попутчиков.

— Мы как раз хотели подготовиться к отплытию, — через минуту сказал мистер Робинсон, шагнув вперед, чтобы выпроводить ее в коридор.

— Ну, мне пора, — тотчас подхватила она. — Мы с дочерью — в каюте А7. К моему стыду — с левого борта. Уверена, что за время путешествия мы с вами станем лучшими друзьями.

— Не сомневаюсь, — ответил мистер Робинсон.

Когда она выбралась из каюты, мистер Робинсон с Эдмундом нервно переглянулись.

— Да не волнуйся так, — сказал Эдмунд. — На борту куча пассажиров. Нам придется с ними общаться. Нас никто здесь не знает.

— Возможно, — с сомнением произнес мистер Робинсон.

Пока миссис Дрейк устраивалась в каюте А7, выискивая в ней как можно больше недостатков, сорока футами ниже — в каюте Б7 — мисс Марта Хейз сидела на краю маленькой койки, стараясь не расплакаться. В свои двадцать девять Марта выглядела так, словно ей вот-вот стукнет сорок. В волосах появились неровные седые прядки, а кожа загрубела. Однако, несмотря на это, ее все еще можно было назвать интересной женщиной. Она поднялась на борт около часа назад и за это время успела разложить одежду и вещи в своей маленькой каюте. Теперь ей нечем было заняться. Марта путешествовала одна и еще ни с кем не подружилась. В Антверпене она хотела купить с десяток новых романов и затем уединиться в каюте на все время путешествия. Но в конце концов отказалась от этой антиобщественной затеи и ограничилась тремя книгами и новой шляпкой, которая защищала бы от солнца и позволяла отдыхать на палубе. Вынув из кармана золотые часы, она открыла их и пристально посмотрела в лицо Леону Брильту — бельгийскому учителю, с которым у нее почти полтора года был роман. Глядя на его смуглое лицо с карамельными глазами, Марта закусила губу, чтобы не разрыдаться. Снова защелкнув футляр, она встала и резко вздрогнула всем телом.

— Начинается новая жизнь, Марта, — вслух сказала она. — Довольно глупостей.

В этот самый миг Марта Хейз, миссис Антуанетта Дрейк, ее дочь Виктория, мистер Джон Робинсон, мастер Эдмунд Робинсон и все 1323 пассажира «Монтроза» одновременно подскочили — вверху раздался величественный, долгий и низкий гудок, и члены судовой команды закричали хором, словно ангелы небесные:

— Все на борт! Все на борт!

«Монтроз» приготовился к отплытию.

Генри Кендалл полюбил море еще в детстве, когда его отец Артур читал ему рассказы о корабельной жизни из небольшой коллекции книг, стоявшей на полке над камином. Отцу и сыну нравилась одна история, — об Уильяме Блае и его приключениях на борту английского военного корабля «Баунти»,[1] — нравилась, правда, по разным причинам. Артур становился на сторону Флетчера Кристиана и мятежников, поскольку ненавидел садизм и напыщенную власть. Но для Генри подлинный рассказ начинался лишь после того, как Блай сел в небольшую лодку и поплыл, ориентируясь по компасу и звездам, — все остальное было лишь прологом. Генри презирал мятежников с их вопиющим неуважением к военно-морскому начальству и придумал собственную идеальную концовку: Флетчер Кристиан вовсе не доживал свои дни как вольный человек на островах Южного моря — за совершенное преступление его должны были вздернуть на виселице.