Коглин - Деннис Лихэйн

— ночь, и мы пляшем так бешено, что под ногами не успевает вырасти трава. Вот наше кредо. — Она закурила папиросу, сняла с языка табачную крошку, пустила ее по ветру. — Ты же не думаешь, будто я знаю, кто ты теперь? Не думаешь, будто я все переживала: когда же ты явишься? Мы свободны. Никаких братьев, никаких сестер, никаких отцов. Никаких альбертов уайтов. Есть только мы. Хочешь заглянуть в гости? Приглашение действует без ограничения срока. — Она пересекла тротуар, подошла к нему. — Мы всегда много веселились. Мы и сейчас могли бы повеселиться. Проводить жизнь в тропиках, считать наши деньги на атласных простынях. Свободные как птицы.

— Черт! — произнес Джо. — Я не хочу быть свободным.

Она слегка наклонила голову набок, — казалось, она смутилась и даже испытывает настоящую печаль.

— Но это все, чего мы когда-нибудь хотели, — заметила она.

— Это все, чего ты когда-нибудь хотела, — поправил он. — Ну а теперь у тебя это есть. Всего хорошего, Эмма.

Она стиснула зубы, отказываясь попрощаться, словно тем самым она сохраняла какую-то власть над ним.

Такая упрямая, злобная гордость встречается у очень старых мулов и у очень избалованных детей.

— Всего хорошего, — повторил он и зашагал прочь, не оглядываясь, не чувствуя ни малейших уколов сожаления или раскаяния. Потому что все было сказано.

В мастерской ему деликатно и с величайшей осторожностью сообщили, что часам понадобится совершить путешествие в Швейцарию.

Джо подписал разрешение на вывоз и заявку на ремонт. Взял квитанцию, составленную часовщиком с мельчайшими подробностями. Положил ее в карман и вышел из мастерской.

Он стоял на старой улице Старого города и поначалу не мог решить, куда же ему теперь пойти.

Глава двадцать восьмая

Может быть, уже поздно

Все парни, работавшие на ферме, любили бейсбол, но у некоторых поклонение ему доходило до религиозного. Перед наступлением поры сбора урожая Джо заметил, что кое-кто залепил себе кончики пальцев медицинской клейкой лентой.

— Где они раздобыли ленту? — спросил он у Сигги.

— Да у нас ее целые коробки, приятель, — ответил Сигги. — Еще при Мачадо нам как-то раз прислали докторскую палатку вместе с какими-то газетными писаками. Чтобы всем показать, как Мачадо любит своих крестьян. Скоро писаки уехали, а за ними и доктора. Потом к нам явились и забрали все докторское оборудование, но мы заначили картонку этой ленты для парней.

— Зачем?

— Вы когда-нибудь сушили табак, позвольте спросить?

— Нет.

— Если я вам покажу «зачем», вы перестанете задавать дурацкие вопросы?

— Наверное, нет, — ответил Джо.

Стебли табачных растений вымахали уже выше мужского среднего роста, а их листья были длинней руки Джо. Он больше не разрешал Томасу бегать по табачным делянкам, опасаясь, как бы тот не заблудился там. Сборщики — в основном мальчики постарше — как-то утром пришли и обобрали листья с самых созревших растений. Эти листья сложили на деревянные салазки, которые затем отцепили от мулов и прицепили к тракторам. Трактора ехали к сушильному сараю на западном крае плантации: эту задачу поручали самым младшим из мальчишек. Однажды утром Джо вышел на крыльцо главного дома и увидел, как парень лет шести, не больше, едет мимо него на тракторе, волоча за собой на салазках целую груду листьев. Мальчишка широко улыбнулся Джо, помахал ему рукой и проследовал дальше.

Возле сушильного сарая листья сваливали с санок и раскладывали на шнуровальных скамьях в тени деревьев. К скамьям крепились специальные желоба. Шнуровальщики и крепильщики (все — парни-бейсболисты с клейкой лентой на пальцах) клали в желоб прут и начинали бечевкой привязывать к нему листья, пока их гирлянда не занимала весь прут, от одного конца до другого. Они занимались этим с шести утра до восьми вечера; в эти недели в бейсбол они не играли. Бечевку следовало натягивать очень туго, нажимая при этом на прут, так что от бечевки нередко появлялись волдыри на пальцах и ладонях. Вот зачем медицинская лента, пояснил Сигги.

— А когда мы это сделаем, patrón, мы развешиваем низки в сарае, от одного его конца до другого. Сидим и ждем пять дней, прежде чем табак дойдет и высохнет. Работа есть только у того, кто следит за огнем в сарае, да у тех, кто присматривает, чтобы там не сделалось чересчур влажно или слишком сухо. Это делают мужчины. А мальчишкам что остается? Играть в бейсбол. — Он коснулся локтя Джо. — Если вы не против.

Джо стоял у сарая, наблюдая, как эти мальчишки шнуруют табак. Даже с желобом им приходилось все время поднимать руки и разводить их в стороны, чтобы перевязывать листья, — поднимать и разводить руки, почти все четырнадцать часов напролет. Он мрачно взглянул на Сигги:

— Конечно я не против. Господи, как они выносят эту работенку?

— Я ее шесть лет делал.

— Как?

— Мне не нравится голодать. А вам нравится голодать?

Джо сделал большие глаза.

— Угу. Еще одному не нравится голодать, — заключил Сигги. — Единственная штука, на которой сходятся все в мире: голодать не очень-то приятно.

На другое утро Джо застал Сигги в сушильном сарае: тот следил, чтобы развешивальщики правильно вешали гирлянды. Джо попросил его ненадолго отлучиться, и они пересекли плантацию, спустились по восточному склону холма и остановились у худшего поля, какое Джо когда-нибудь видел в жизни: каменистого, весь день затененного холмами и выступами породы, к тому же облюбованного вредителями и сорняками.

Джо поинтересовался, сильно ли в пору сушки загружен работой Эродес, их лучший водитель.

— Он еще занят на уборке, — ответил Сигги, — но работает меньше, чем мальчишки.

— Хорошо, — одобрил Джо. — Пускай вспашет это поле.

— Тут ничего не будет расти, — предупредил Сигги.

— Ясное дело, — согласился Джо.

— Зачем тогда его пахать?

— Потому что бейсбольную площадку легче устроить на ровной поверхности, тебе не кажется?

В тот день, когда они соорудили питчерскую горку, Джо шел вместе с Томасом мимо сарая и увидел, как Перес, один из рабочих, бьет своего сына: колотит его по голове, словно мальчик — пес, которого он застукал за поеданием своего ужина. Мальчишке явно было не больше восьми. Джо крикнул: «Эй!» — и двинулся к ним, но дорогу ему заступил Сигги.

Перес и сын Переса смущенно смотрели на него. Перес снова врезал сыну по голове, а потом несколько раз по заднице.

— Это необходимо? — спросил Джо у Сигги.

Томас, не обращая внимания на избиение, кривлялся