Кража Казанской - Евгений Евгеньевич Сухов

– Бородкин, ваше высокоблагородие?

– Да, он самый. Подбородкина тоже привлеки! Приоденьтесь приказчиками. И глаза не мозольте!

– Слушаюсь, – с готовностью отозвался пристав, удержавшись от вопроса. Будет нужда, полицмейстер все объяснит. А так чего воздух понапрасну сотрясать?

Ровно через полчаса в кабинет главы нижегородской полиции вошло пять дюжих полицейских, обряженных в неброскую, но дорогую одежду, в каковой по обыкновению щеголяют нижегородские приказчики состоятельных купцов. Пристав Михайлов надел даже жилетку со специальным отдельным карманом для часов, откуда для пущего франтовства вытягивалась серебряная цепочка; брюки заправлены в сапоги с широкими голенищами. Поднявшись, полицмейстер критически осмотрел вошедших. Тут главное не переборщить. Признал, что оделись верно.

Удовлетворенно кивнув, барон Александр фон Таубе произнес:

– Подходит. Подождите меня снаружи, сейчас выйду. Мне бы тоже следовало переодеться.

Вскоре барон вышел, преобразившись необыкновенно. На полицмейстере был долгополый сюртук из черного крепа, застегивающийся на четыре пуговицы, лацканы покрыты шелком; под ним белая полотняная косоворотка, вышитая по вороту красной нитью; широкие черные брюки заправлены в сапоги, с напуском на голенище. К облику фон Таубе очень подходила широкая русая борода с широкой проседью. По своему внешнему виду полицмейстер смахивал на купца-старообрядца. Но чего-то не хватало. Какого-то последнего штриха. Подумав, полицмейстер взял из угла темно-коричневую трость с серебряным набалдашником. Довольно хмыкнув, он вышел в коридор.

Увидев перевоплотившегося начальника, полицейские не сумели сдержать накатившего веселья, дружно и широко заулыбались.

– Ну, чего скалитесь, ротозеи? – беззлобно спросил выходец из старинного шведско-немецкого рода фон Таубе. – Купца первой гильдии что ли никогда не видели?

– Доводилось, господин полицмейстер! – громко отрапортовал пристав Михайлов. – Только такого колоритного – никогда!

– А теперь запоминаем! Я купец, а вы мои приказчики. И обращаться ко мне следует не иначе, как по имени и отчеству. А мне, как знатному купцу, незазорно вас «Ивашкой» да «Николкой» кликать. А когда в люди выйдем, станем говорить не о громилах да медвежатниках, а о выгодной марже да отменном товаре. Ну а ты, Михайлов, можешь еще о девках поговорить. У тебя это хорошо получается… Все понятно, господа?

– Понятно, Александр Александрович, – слегка вытянувшись, произнес пристав Михайлов.

– Вот и славно, – одобрительно прогудел полицмейстер. – Экипаж готов?

– Ждет вас, Александр Александрович.

Барон Александр фон Таубе родился в родовом имении близ деревни Барановичи. Почти все мужчины в роду выбирали военную службу, со временем на это же поприще встал и Александр. Получив классическое образование в Кишеневской гимназии, он поступил в юнкерское пехотное училище, которое закончил с чином подпрапорщика. Службу начинал в армейской пехоте, после чего был переведен в Пограничную стражу. Прошел Русско-турецкую войну и, проявив себя отважным офицером, был отмечен золотыми царскими орденами. А еще через несколько месяцев его причислили к ведомству МВД. Через год фон Тубе стал полицмейстером Плоцка в Русской Польше, а затем через два года – полицмейстером Екатеринбурга. Неожиданно для многих с Урала его вскоре перевели в Нижний Новгород на должность полицейского исправника. О причине столь значительного понижения ходило по губернии немало домыслов и слухов, поговаривали, что в его деле была замешана замужняя женщина. Сам же Александр фон Таубе никогда об этом не распространялся. Но в 1901 году ему вновь доверили пост полицмейстера, на этот раз в Нижнем Новгороде, где он успел прослужить немало лет.

Где-то через час экипаж подъехал к селу Кстово и, дребезжа рессорами, съехал к плавучей пристани. На щебнистом берегу, неподалеку от дебаркадера, организовался небольшой базар. Под деревянными навесами несколько торговок продавали всякую зелень с огорода, – от петрушки до укропа, – что могла пригодиться к скорому обеду. Немного выше долговязый рыбак в брезентовой одежде с прилипшей к ней чешуей продавал больших и толстенных сазанов, словно одетых в искрящуюся серебристую кольчугу, разложив их рядком прямо на стоптанной траве. Чем-то рыбины напоминали средневековых рыцарей, павших на поле брани.

Чуток подалее от воды под корневищами разросшихся колючих акаций, сбросивших с себя темно-коричневую одежду из коры, сидела мрачного вида старуха с загоревшим лицом и морщинистыми руками – продавала в плетеной корзинке малину.

Если бы не станция – совершенно неприметный пункт, – село Кстово можно было и не заметить. Селом оно стало называться, когда за огородами построили белокаменный собор, куда каждое воскресенье из малых и больших деревень поблизости стекался народ на богослужение.

От села до Нижнего Новгорода совсем недалече. Город утопал в дымке, но высотные строения, в особенности собор Александра Невского, были видны отчетливо. Да и название селу дали именно потому, что Нижний был виден издалека. Население поселка в большинстве своем составляли бурлаки – тянули баржи из Астрахани до Нижнего Новгорода. И вот в поселении, откуда был виден Нижний, они дружно крестились (кстились) с неизбывными словами: «Ну, слава Господу, дошли до Нижнего. Дальше оно само пойдет!» Вот поселок и стал вскоре именоваться Кстово.

Поначалу пароход «Ниагара» предстал на Волге совершенно неприметной белесой точкой вдали, которая все более разрасталась и приобретала очертания плавучего красивого судна.

Трехпалубный пароход «Ниагара», курсировавший по Волге тридцать четыре года кряду, был первым пароходом американской системы. За ним последовали другие, с не менее звучными именами: «Колорадо», «Бернардаки», «Миссисипи» и «Миссури».

Громадный белоснежный корабль неизменно вызывал интерес у публики всякий раз, когда причаливал к берегу. Даже значительно постарев, судно не утратило своего изначального лоска. В металлических корпусах размещался крупногабаритный багаж или товары. На палубе установлены котлы и машины, в трюме – места для пассажиров четвертого класса. Нижняя и средняя палубы предназначались для третьего и второго классов, а вот на верхней палубе размещался первый. Каюты третьего класса и второго мало чем отличались между собой и чаще всего были переполнены, вмещая десятки, а то и сотни пассажиров. Но вот просторные каюты и помещения первого класса были роскошно отделаны дубовыми и ореховыми панелями; над потолком висела хрустальная люстра, а полы, отдраенные до белизны, устилали персидские ковры. В каюту можно было заказать обед или ужин и, конечно же, шампанского, без которого затянувшаяся поездка представлялась унылой.

И где-то среди множества пассажиров им предстоит отыскать Федора Чайкина – преступника, ограбившего Казанский Богородицкий девичий монастырь. Было бы славно, если бы при нем оказались пропавшие иконы.

Натужно прогудев, «Ниагара» величество причалила к двухэтажному дебаркадеру, где на пассажирской платформе, укрытой дощатым навесом и обитой жестью, пароход ожидала небольшая группа встречающих. Здесь же находились и отъезжающие, их было легко узнать среди прочих по небольшим кожаным чемоданчикам, с которыми они намеревались продолжить путешествие вверх по Волге.

– Сделаем вот что, – строго глянул полицмейстер Александр фон Таубе на переодетых подчиненных, завершая инструктаж, начатый