Спиритический сеанс графини Ельской - Елизавета Вейс

Снаружи доносились редкие голоса уличных торговцев, подготавливающих свои лавки к закрытию. Иногда сквозь штору попадал свет фонарей и освещал то лицо барышни, сгорающей от нетерпения, то яркие ленты её платья.

– Замечательные часы. Откуда они? – поинтересовалась Катерина.

– Я нашла их в каморке Женевьевы.

– Зачем же вы забрали их с собой? – Она вдруг насторожилась и заговорила тише, словно боясь, что вечерний воздух, пробирающийся к ним в карету через щели, подхватит её слова и разнесёт по округе: – Неужели они как-то связаны с преступником?

– Я не уверена, но когда рассмотрела их внимательнее, обнаружила монограмму… – Графиня невольно обвела пальцем крышку часов. – Кажется до боли знакомой, вот только запамятовала, где же её видела. Взгляните. Не попадалась ли она вам прежде?

Не прошло и минуты, как Катерина резко вскрикнула, прижав ладонь к губам.

– Боже правый! Та же монограмма на часах моей кормилицы…

Повисшая между ними тишина нарушалась лишь стуком колёс о дорогу.

– Как нам поступить дальше? – Справившись с шоком, Катерина была полна решимости действовать здесь и сейчас.

– В первую очередь убедимся, есть ли часы с подобной монограммой у нотариуса, и…

– Тогда отправляемся сейчас же. Извозчик! – Не дожидаясь окончания фразы, Катерина распахнула дверцу, высунулась наружу и назвала новый адрес.

Как только карета вновь тронулась, Катерина возвратилась на место с искрящимся предвкушением на лице.

– Мы непременно поймаем виновного, Мария Фёдоровна. Непременно.

Никто из них и не предполагал, какими богатыми на события будут их ночь и утро.

Глава 8

Монограмма

В перерывах между глубокими огорчёнными вздохами барон Одоевский останавливался и, постукивая тростью, высказывал им всё свое негодование. Григорий Алексеевич не кричал, но его злость напоминала приближающуюся грозу.

– Немыслимо. Недопустимо. Ладно – Катя, но вы…

Мрачный взор барона давил, графиня не знала, куда себя деть. Воротник становился петлёй. Пальцы сами собой тянулись перебирать манжеты на рукавах или поправлять перчатки, но, дабы не демонстрировать излишнюю суетливость и неожиданное чувство стеснения, она железной хваткой взялась за веер.

– А если бы поблизости был не я? Что бы вы тогда делали? Иной полицейский уже нашёл бы, за что вас упечь подальше!

– Григорий, – взмолилась Катерина, но, несмотря на её невинный взгляд, он оставался непреклонным.

– Вы посягали на порядок и спокойствие!

– Этим она занимается изо дня в день, мой друг. – Сбоку от диванчика, где расположились графиня и княжна, зашелестела ткань жилета Власа Михайловича Ранцова. Расстегнув ряд золотых пуговиц на двубортном коричневом жилете, князь отбросил его на подлокотник кресла, в котором восседал точно на троне.

– Влас… – В голоске княжны Вишневской послышалась надежда.

– О нет-нет, мой ангел. Я вовсе не одобряю вашу попытку хищения чужой собственности.

– Что тебя, право, сюда привело? Ты ведь собирался с братом в усадьбу на недельку.

– И пропустить становление столь необыкновенных преступниц? – Не то насмешливая, не то снисходительная улыбка тронула его губы. – Как только камердинер Гриши передал о происшествии – я немедленно приехал.

– Позвольте возразить, ваша светлость, но у нас не было дурных намерений, – произнесла Мария и немного отклонилась назад, придав взгляду твёрдости.

Всё это время Влас Михайлович избегал зрительного контакта с ней, будто бы её и вовсе здесь не было. Однако стоило Марии заговорить, как он тут же сосредоточился на ней одной.

– А вот Павлина Екимовна убеждена, что вы двое хотели вынести любимые часы её покойного мужа.

– И ты склонен полагать, что это правда? – сощурилась Катерина.

Они стали перепираться, пока громкое восклицание Григория Алексеевича их не перебило.

Добившись желаемого затишья, барон Одоевский прошествовал к рабочему столу и одним глотком осушил рюмку. После он вновь повернулся к гостям и, устало потирая лоб, негромко промолвил:

– Итак, можете продолжать.

– До меня успели дойти любопытные слухи. Сама княжна Вишневская на пару с графиней-медиумом неподобающе проводят вечера. Разъезжают по театрам, вступают в склоки с благодетельными дамами и флиртуют с мужчинами, – не без сарказма процитировал князь содержание сплетен.

– Лариса Дмитриевна несколько приукрасила свою благодетельность, – ворчливо отозвалась Катерина.

Несмотря на подкованность в светских интригах, которую Катерина, бывало, демонстрировала, в нынешний час, когда её помыслы были заняты иным, она отмахивалась от них, как от пустой глупости.

«Не следовало брать её с собой», – тоскливо подумалось Марии. Но сделанного не вернёшь. Оставалось лишь запастись терпением: настанет день, когда ветер задует в другую сторону и нечто более скандальное захватит умы людей.

– Мне захотелось приключений и новых знакомств, – сказала Мария. От неё ждали подобного поведения, а потому подыграть чужим представлениям не было проблемой. – Можете смело отвечать так каждому, кто заведёт разговор на эту тему в вашем присутствии.

– Мария Фёдоровна!

Непонимание и смущение живо отразилось на светлой коже Катерины розовыми пятнами. Графиня ободряюще коснулась её руки. В конце концов, если бы она не медлила с разгадкой над вопросом духа, они бы не задержались и не столкнулись с его женой, решившей нанести визит в контору поздним вечером. Мария считала должным взять на себя ответственность.

– Я скорее поверю, что вы и впрямь пытались умыкнуть стенные часы, чем что вы решили удариться в разгульный образ жизни. Да ещё и потянуть за собой на дно юную девицу. – Влас Михайлович чуть сердито тряхнул головой. – В самом деле, Мария Фёдоровна, мне сдаётся, порой вы забываете: не все вокруг дураки. Многие вполне способны сложить два и два.

Григорий согласно хмыкнул.

– Театр, контора нотариуса… – На каждое из названных мест барон загибал палец.

– … булочная, парк, набережная, – скороговоркой произнесла Катерина.

– Катя.

Та невинно хлопнула ресницами.

– Я думала, Григорий решил поиграть в места, разве нет?

– Во что вы ввязались? – Князь многозначительно скрестил руки на груди.

– Так и быть.

Оборки светлой юбки взметнулись вместе с Катериной, когда она вдруг резко поднялась с дивана. Пройдя в центр комнаты, она упёрла ладони в бока и огласила с торжественным видом:

– Поскольку вам можно доверять и вы оба – мои близкие друзья, я посвящу вас в наше тайное расследование.

Она поделилась, сколь нелепыми ей казались речи о естественной кончине кормилице, о том, как выражение ужаса, что застыло на лицах всех троих погибших, ржавым гвоздём врезалось ей в память, лишив покоя.

Рассказала, как они перебирали вещи на месте трагедии, выискивая хоть малейшие признаки болезни или чего-то, что могло бы привести к такому исходу. Катерина знала, что у её кормилицы, несмотря на возраст, не было проблем ни со зрением, ни с коленями, ни с сердцем. Женевьева тоже не жаловалась на самочувствие. Про нотариуса