Данила Монтанари - Идущие на смерть приветствуют тебя

— Что слышно о Чумазом? — пожелал узнать патриций.

— Исчез! — развел руками грек. — Но не думаю, чтобы далеко ушел. На днях его выловят в Тибре. Если Маврик руководил всем этим делом, то теперь он спит спокойно: все, кто знал что-либо, мертвы или исчезли…

— Но еще может дать показания Нисса, — возразил Аврелий. — И Ауфидий, который тоже связан с этой аферой. Что он делал в тот день там, у дома Сергия? Кроме того, остаются еще Галлик, Квадрат и Ардуина. Не удивлюсь, если кто-то из них куплен Мавриком… — заметил он. — Мы снова допросим всех, но сначала я хочу поговорить с врачом.

В санарии Хрисипп ожидал его и, как всегда, начал действовать на нервы.

— Ты, сенатор, наверное, хочешь, чтобы в поисках иглы я осмотрел шею и Гелиодора? В таком случае подскажи, с какой части шеи начинать — с той, что осталась у тела, или с той, что на откатившейся голове? — с иронией поинтересовался он.

— Оставь свои шутки! — возразил патриций. — Если мое подозрение верно, то скоро у тебя будут большие неприятности.

— Думаешь, это яд, не так ли? Ну конечно! Половина Рима пьет маковый отвар, но, как только находят следы яда, кого винят в первую очередь? Врача! — проворчал Хрисипп.

— Я ни в чем не стану тебя обвинять, если ты согласишься помочь мне, — возмутился Аврелий. — До сих пор ты не очень-то утруждал себя.

— Что угодно прославленному сенатору? — язвительным тоном поинтересовался хирург. — Чем могу быть полезен я, скромный коновал, могущественному сенатору и другу Клавдия Цезаря?

— Я хочу знать, не пропал ли недавно из твоего шкафчика с лекарствами какой-нибудь опасный препарат.

— Ответ только один — ничего не пропадало, благороднейший Аврелий. Можешь, конечно, мне не верить, но я никогда не держу в казарме ничего такого, что действительно может быть опасным. Я врач гладиаторов. Зевс покарал меня однажды, оттого и взялся я за эту работу. Я прекрасно понимаю с какими людьми имею дело. Если бы я принес сюда яд, они разорвали бы меня на части и поубивали бы друг друга.

— Ты мог бы продать его за немалые деньги, — предположил патриций, хорошо знавший жадность врачей.

Хрисипп выпрямился во весь свой внушительный рост. Потом смерил собеседника снисходительным взглядом, словно какое-то особо надоедливое насекомое.

— Чтобы обойти мои земли в Фессалии, нужно несколько дней, а мои стада столь многочисленны, что я уже давно перестал считать их по головам. Спроси о Хрисиппе в Элладе, и узнаешь, что никогда никто из моей семьи не нуждался в деньгах. Мои предки владели половиной Греции, когда твои потели за плугом, обрабатывая свои крохотные поля, — с гордостью заявил он.

— Но если ты такой богатый, что ты здесь делаешь? — поинтересовался Аврелий, не слишком поверив его словам.

— Обычный для римлянина вопрос! — сердито отозвался Хрисипп. — В молодости я сопровождал ваши армии, глупый и наглый римлянин, пачкаясь в грязи и пыли, смешанной с кровью, которую оставляли за собой ваши легионы. Таким образом, я изучил все, что известно сегодня об этом замечательном механизме — человеческом теле — и о его недугах. Теперь я стар и не могу больше следовать за вами в ваших убийственных войнах. К счастью, мне и не нужно далеко ходить, потому что изуродованных тел у меня сколько угодно и здесь, в Риме, на арене… И я могу продолжать свои исследования: даже Александрийский музей не располагает таким количеством трупов для вскрытий!

Сенатор опустил голову, огорчившись, что обидел ученого, посвятившего всю жизнь науке, и изменил тон.

— Ты мудр и опытен, Хрисипп. Уверен, у тебя есть какие-то соображения относительно той отравленной иглы, но ты упрямо молчишь. Почему не хочешь помочь мне? Мне так нужна твоя помощь… — смиренно произнес он.

— Потому что, как наглый римлянин, к тому же привыкший командовать, ты не попросил меня об этом должным образом, — ответил Хрисипп, несколько смягчившись. — Да, у меня имелось предположение на этот счет, и даже несколько. Не так уж много ядов, которые действуют столь стремительно. Тебе известно, конечно, — я заметил и до сих пор с трудом верю в то, что ты не такой невежда, как твои сограждане… Тебе известно, что растений, из которых можно получить сильный яд, немало: аконит, чемерица, ароник, безвременник осенний и еще многие другие, только их труднее отыскать. Так вот, давай подумаем, аконит и чемерица обладают свойством мгновенно парализовывать и останавливать сердце, но это горные растения, их довольно трудно найти в центре Рима. Ароник, напротив, можно сорвать в любой сырой яме даже в городе, однако его плоды собирают осенью. То же самое можно сказать о луковице безвременника осеннего, но вряд ли убийца так долго готовился к убийству. Остается чемерица. Она цветет в конце зимы, в лесу, но в городе есть нетронутые заросли ее, посвященные богам. Конечно, яд из чемерицы не очень опасен, потому что, попав в организм, вызывает сильную рвоту, а значит, и быстро выводится.

— А если он введен прямо в кровь…

— В таком случае будет действовать намного быстрее и сильнее, особенно если смешан с другими сильными ядами, со змеиным, к примеру, или с трупным ядом животных.

Аврелий сглотнул и глубоко вздохнул, чтобы хирургу не показалось, будто у него слабый желудок.

— Чтобы приготовить такую смесь, нужны, наверное, какие-то особые условия, — предположил сенатор.

— Да, но самое главное — хорошее знание ботаники, — уточнил хирург.

— Спасибо, Хрисипп, ты оказал мне большую услугу, — с уважением произнес Аврелий. — И извини меня, если я как-то тебя обидел.

— Кто твой врач? — спросил Хрисипп, словно не слыша сказанного, но все же было видно, что слова сенатора ему приятны.

— Гиппарх из Цезарии.

— Знаю, мой ученик. Посоветую ему полечить тебе печень! — улыбнулся Хрисипп, окончательно подобрев.

Кастор с нетерпением ожидал хозяина у выхода из санария.

— Мы должны двигаться дальше. Что нам известно об этих людях? Что Хрисипп пожелал рассказать тебе? Нужно копать глубже…

— Ты прав, Кастор. Начнем с британки.

Когда они вошли в ее комнатушку, Ардуина снимала поножи. На самом виду с сундука для одежды свисал уже засохший венок из роз, словно труп распятого раба, которому отказано в захоронении.

— Эй, красавец, а что это у тебя с глазом? — весело спросила гладиаторша, обращаясь к секретарю.

— Ничего особенного, — предпочел уйти от ответа александриец. — Просто некоторое расхождение во мнениях…

— Покажи, — попросила британка. — А, ничего страшного, компресс с хорошим куском мяса — и все пройдет.

— Послушай, Ардуина… — прервал Аврелий неожиданную консультацию. — Ты знакома с Чумазым?

— Не думаю… — ответила женщина, помедлив. — Хотя минуту… Может, ты имеешь в виду того толстого, вечно грязного раба, который чистит оружие?

— Попробуй вспомнить, не видела ли ты его в подземелье амфитеатра перед сражением, — спросил патриций.

— Мне кажется, он стоял там в коридоре, — не очень уверенно сказала Ардуина.

Аврелий помолчал. Подземный коридор освещался зарешеченным окном, выходившим прямо на арену.

— Но, по правде говоря, я не совсем уверена, — продолжала британка. — Его прислали сюда примерно тогда же, когда и я появилась здесь, но у меня никогда не было с ним ничего общего.

— Кстати, мне сказали, что тебя взяли в плен во время битвы и что ты родственница вождя восставших британцев…

Грубое, пышущее здоровьем лицо Ардуины, всегда готовой посмеяться, потемнело. Она вскинула голову.

— Ну а если и так? Карактак — достойный человек, и ваш Цезарь так и не сумел победить его!

— Но почему же ты, родственница вождя, унижаешься, развлекая врагов своего народа?

Британка неожиданно расхохоталась:

— Ты в самом деле думаешь, сенатор, будто я скучаю по моему далекому Альбиону и утраченному положению? Деирдре, царевне иценов,[61] пришлось стать гладиаторшей Ардуиной… Так мне же повезло, скажу я тебе! Не думаю, благородный Аврелий, чтобы ты когда-нибудь бывал в моей стране! Поэтому позволь, я тебе кое-что объясню. Королевский дворец Карактака — это лачуга, в сравнении с которой дом даже самого скромного римского управляющего фермой кажется дворцом какого-нибудь богача. Там у нас круглый год стоит плотный туман, восемь месяцев в году мы терпим собачий холод, и у нас нет, сенатор, гипокаустов.[62] У нас даже бань-то самих нет. Ни терм, ни водопровода, ни вилл, ни мощеных улиц, нет даже поселений, которые можно было бы назвать городом. Если человек голоден, он отправляется на охоту и зажаривает добычу на костре. А заболевает — так соберет какой-нибудь травы в лесу и молится в надежде, что все обойдется. А кроме того… Ну ты же понимаешь, что при моей-то распрекрасной внешности на своем острове я не нашла бы мужа даже среди великанов с усами, измазанными в жире. А драться я любила с самого детства, поэтому и решила стать воительницей. У иценов женщины часто становятся воительницами. Жизнью я рисковала и прежде, когда устраивала засады вашим легионерам. Ночью спала на морозе, завернувшись в овечью шкуру, и нередко просто голодала. А теперь еды у меня сколько угодно, сплю в тепле, сражаюсь под аплодисменты публики и хорошо зарабатываю, не говоря уже о том, что через несколько лет обрету свободу… Но я, конечно, не вернусь в Британию, можешь не сомневаться! Хочешь, скажу, чего я больше всего испугалась, когда попала в плен и поняла, что меня не убьют? Я испугалась только одного — что меня оставят на моем острове, с соотечественниками, раскрашенными в синий цвет!