Андрей Воронин - Рукопись Платона

Да, герр Пауль был далеко не так прост, как казался при первом знакомстве, и за его грубоватыми манерами пузатого бюргера время от времени угадывался острый и холодный ум, так же дурно сочетавшийся с его манерой рисовать, как и с его умением вести себя за столом. Это был, если можно так выразиться, уже третий Пауль Хесс, и княжне оставалось только гадать, сколько их еще скрывается за внешностью недалекого тевтонского колобка.

Налетевший с Днепра теплый ветер чуть не вырвал из руки Марии Андреевны кружевной зонтик, коим она прикрывалась от полуденного солнца. Княжна схватилась свободной рукой за норовящую улететь шляпку и только теперь обнаружила, что ноги ее все это время двигались в сторону реки, а точнее, в сторону кремля. Хесс был где-то здесь, и Мария Андреевна решила, что коль уж забралась так далеко, так надобно дойти до конца и навестить герра художника за работой. Возможно, ее визит будет для Хесса приятным сюрпризом; если же окажется, что ее присутствие стесняет увлекшегося работой немца, то уйти никогда не поздно.

Отыскать его оказалось непросто. Княжна потратила не менее двух часов и обошла по периметру едва ли не весь кремль, прежде чем увидела в тени северной башни знакомый деревянный треножник, на верхушке которого с помощью хитроумных немецких зажимов была укреплена доска с приколотым к ней листом бумаги. При ближайшем рассмотрении доска оказалась папкой, в коей Хесс носил свои рисунки, и Мария Андреевна подивилась про себя немецкой изобретательности.

Рядом с треножником лежала кожаная сумка, в которой господин художник носил то, что не помещалось в папке: коробочки с углем, баночки с тушью, перья, ножик, деревянный футляр с акварельными красками, а также флягу и пакет с едой, потребные ему для того, чтобы не отвлекаться от работы и перекусывать прямо на месте, никуда не отлучаясь. Ремни с массивными медными пряжками, коими закрывалась сумка, были расстегнуты, из-под клапана высовывалось горлышко обтянутой тисненой кожей фляги. Медный колпачок последней, по желанию владельца легко превращавшийся в стопку, весело горел на солнце, навевая мысли о том, что фляга содержит в себе вовсе не колодезную водицу. Порывами налетавший с реки ветер слегка покачивал треножник и свистел в зубцах старинной каменной башни, в тени которой стояла Мария Андреевна.

Немца нигде не было видно. Княжна огляделась по сторонам, гадая, куда он мог запропаститься, и уже открыла рот, чтобы позвать, но вовремя спохватилась: возможно, герр Пауль был совсем рядом, но при этом не мог откликнуться, чтобы не поставить себя тем самым в весьма неловкое положение. Поймав себя на неприличных мыслях, княжна слегка зарумянилась и, чтобы отвлечься, перенесла свое внимание на пришпиленный к папке рисунок.

Рисунок этот был выполнен в описанной выше эмоциональной манере и изображал предместье, видимое с того места, где стоял треножник. На взгляд княжны, набросок был закончен — ни прибавить, ни отнять. Все было на месте и казалось живым: и лента Днепра, и россыпь деревянных домишек на противоположном берегу, и переправа, и покосившаяся баня над кручей, и дерево — похоже, старая яблоня, — простершее над ее крышей корявые ветви...

Став на то место, где стоял до нее художник, княжна из чистого озорства попыталась сличить рисунок с оригиналом и почти сразу закусила губу: что-то было не так, что-то тревожило ее в набросанном нервными штрихами пейзаже — то ли чего-то недоставало, то ли, напротив, что-то было лишнее...

Она пригляделась и сразу поняла, в чем дело: бани, изображенной на рисунке, на самом деле не существовало. Отсутствовало и дерево, так украшавшее собою передний план. Всмотревшись повнимательнее, княжна отыскала на береговой круче корявый, расщепленный и обгорелый пень — все, что осталось от старой яблони. На том месте, где у герра Пауля была изображена покосившаяся, крытая соломою баня, поднимался пологий бугорок, поросший высоченным бурьяном и крапивой.

— Странно, — сказала Мария Андреевна вслух и снова огляделась. Хесса по-прежнему не было видно, и у нее вдруг возникло очень неприятное чувство: ей показалось, что немец сидит в бурьяне или прячется где-нибудь за выступом стены, дожидаясь ее ухода. — Глупости, — сказала она гораздо громче и решительнее. — Вздор и чепуха! Он, верно, прилег отдохнуть и задремал, а что до рисунка, то художник имеет полное право слегка приукрасить действительность. Ведь видно же, что баня там была, и дерево тоже было...

Она осеклась на полуслове, внезапно узнав место, где когда-то гуляла с гувернанткой. Перед ее внутренним взором, будто наяву, встала черная от времени, покосившаяся бревенчатая баня и яблоня — тоже старая, черная, протянувшая над растрепанной соломенной кровлей корявые руки ветвей. Да, если верить памяти, то и дерево, и баня действительно стояли на этом самом месте и выглядели они в точности так, как изобразил их герр Пауль Хесс — тот самый герр Пауль, который, по его собственным словам, приехал в Смоленск впервые в жизни.

Княжна ожесточенно помотала головой, пытаясь привести в порядок разбежавшиеся мысли. Как же так? Что-то здесь не складывается, что-то не получается...

Она нарочно отошла от треножника, чтобы рисунок не отвлекал внимание, заставила себя успокоиться и попыталась прийти к какому-нибудь рациональному выводу. Странность, замеченная ею в рисунке Хесса, могла иметь какое-то значение, а могла и не иметь. Но она тревожила княжну, и Мария Андреевна решила продумать все до конца, ибо это был наилучший способ успокоиться.

Итак, баня и яблоня...

Баня и яблоня, которых не было на береговой круче Днепра, но которые остались, оказывается, не только в памяти княжны Марии Андреевны Вязмитиновой, но и на рисунке герра Пауля Хесса, сделанном сегодня утром. Баня и яблоня погибли, вероятнее всего, летом или осенью двенадцатого года, то есть тогда, когда никакого герра Хесса здесь и в помине не было...

Что ж, в конце концов, герр Пауль мог лгать. С людьми это случается, особенно с такими, как герр Пауль, тщательно скрывающими от окружающих свои мысли и даже свой холодный ум, странно сочетающийся со страстным талантом художника. Милейший герр Пауль мог бывать в Смоленске раньше — например, тем же недоброй памяти летом 1812 года. Он мог служить в армии императора Наполеона и запомнить баню и яблоню еще тогда.

Но зачем в таком случае ему было выдавать себя, рисуя то, чего давно уже нет?

Обдумывать версии о божественном озарении, снизошедшем на Хесса свыше, или о способности тевтона проникать в чужие мысли и воровать воспоминания Мария Андреевна не стала. Вздохнув, она вынуждена была признать, что логика завела ее в тупик: вместо желаемых ответов княжна получила только новые вопросы. Похоже, разрешить загадку бани и яблони путем одних лишь логических рассуждений было так же невозможно, как и другую, гораздо более занимательную и насущную: куда, ради всего святого, подевался Хесс?

Княжна стояла рядом с его треножником уже не менее получаса, а немец как сквозь землю провалился. Неужто и впрямь заснул где-нибудь в бурьяне? Тогда в его фляге, верно, и впрямь плещется что-то покрепче воды... Ну, и что теперь? Искать его, звать, будить? Тогда, представ перед княжной в столь непрезентабельном виде, герр Пауль будет смущен и даже пристыжен, а зачем это нужно — стыдить гостя, который не сделал ничего дурного?

Вопреки столь уважаемой княжною логике и здравому смыслу ей опять показалось, что немец прячется в бурьяне, с нетерпением дожидаясь ее ухода. Мария Андреевна вновь вернулась к рисунку и сличила его с расстилавшимся внизу пейзажем. Да, различия имелись, и дело было не только в бане и яблоне. Вон того дома, новенького, с тесовой крышей и высоким резным крыльцом, на рисунке что-то не видно, зато виден другой, поплоше. И сады на бумаге — старые, густые, под корень спаленные пожаром двенадцатого года... Город на рисунке был тот и не тот, и княжна, которой до смерти наскучили рутинные заботы, связанные с постройкой и оформлением городского дома, решила, что не успокоится, пока не разгадает эту тайну.

Между тем затянувшееся ожидание начало казаться Марии Андреевне не только пустым, но и не совсем приличным. Вряд ли с Хессом случилось что-то дурное. Если бы на него напали грабители, они бы, верно, прихватили с собою и сумку, а если бы любознательный тевтон повредил себе что-нибудь, от нечего делать обследуя развалины, то он не стал бы молчать, а дал бы о себе знать криком. Тут ей пришло в голову, что немец мог удариться головой и лежать без сознания, а мог и вовсе убиться, оступившись на битых кирпичах. То обстоятельство, что в развалинах целыми днями играли мальчишки, ничего не меняло: как говорится, что русскому здорово, то немцу смерть. Преодолев неловкость, княжна несколько раз окликнула Хесса, но ответа не получила. Тогда она вскарабкалась на гору битого кирпича в проломе стены и осмотрелась сверху. Немца нигде не было видно, и Мария Андреевна решила, что разумнее всего будет все-таки вернуться домой. В конце концов, тевтон мог завести в предместье какую-нибудь пассию, и тогда его отсутствие объяснялось очень просто. Оно могло объясняться как угодно, но факт оставался фактом: здесь Хесса не было — ни в бурьяне, ни под откосом, ни среди руин и битых кирпичей. А на нет, как говорится, и суда нет. Более того, не следовало забывать о приличиях: княжне Вязмитиновой не пристало, подобно цепной собаке, сторожить брошенную хитрым немцем сумку. Хитрым? Ну да, пожалуй, что так...