Джон Карр - Ньюгейтская невеста

– О чем вы?

– Разве я не говорил вчера, – продолжал мистер Малберри, – что могу объяснить вашу чертову тайну, за исключением одной-двух деталей и имени убийцы? Но вы слишком беспокоились из-за девушки, чтобы обращать на меня внимание. Так вот, мне больше незачем строить догадки насчет деталей. У меня есть доказательство.

– И кто… кто же вам его предоставил?

– Вы, Дик.

Даруэнт только сейчас заметил, что на столе, возле левой руки Малберри, лежат листы бумаги, сверху донизу заполненные текстом, который он сам написал для адвоката, подробно повествуя о событиях вчерашнего вечера, и отправил из отеля с посыльным.

– Оно здесь. – Мистер Малберри постучал по письму левой рукой, так как правая была занята ножом. – Вспомните вашу историю о голубой карете и Фрэнке Орфорде, пригвожденном к стулу в таинственном доме. Какой первый вопрос вы задавали мне об этом?

– Я…

– Говорите, приятель, и посрамите дьявола! Какой первый вопрос?

– Почему меня похитили и привезли туда? Зачем я им понадобился?

– Все дело в том, – спокойно ответил адвокат, – что им были нужны вовсе не вы. Неужели вы забыли о джентльмене по имени Тиллотсон Луис?

– Тиллотсон Луис?

– Вы входите в клуб «Уайте», видите его, и вам обоим кажется, будто вы узнали друг друга. Спустя минуту сэр Джон Бакстоун заявляет: «Нет, вы не Луис. На секунду мне показалось, что это он». Причина в том, Дик, что вы похожи. – Мистер Малберри, чьи всклокоченные волосы воинственно торчали на фоне серого окна, взмахнул ножом. – Сомневаюсь, что это всего лишь легкое сходство. Конечно, вас нельзя было перепутать при дневном свете или человеку, знакомому с вами обоими. Но кучер голубой кареты искал в сумерках Тиллотсона Луиса и привез не того человека.

Даруэнт резко отодвинул от стола свой стул и вскочил на ноги.

– Вы никому не поможете, – предупредил Малберри, – если станете бушевать, как обитатель Бедлама. – Наполнив элем еще два стакана, он быстро выпил их, не позаботившись вытереть рот и стол. – Берту Малберри ясно, как нос на физиономии Старины Хуки…[71] – столь непочтительное упоминание о герцоге Веллингтоне заставило священника содрогнуться, – что вас перепутали. Что еще вы знаете о Тиллотсоне Луисе, Дик?

Даруэнт стоял, держась за спинку стула.

– То немногое, о чем я написал вам. Миссис Бэнг говорила, что он «прекрасный молодой джентльмен, но в несколько стесненных обстоятельствах».

– Стесненных, вот как? – усмехнулся мистер Малберри. – Каков ваш следующий вопрос об этой тайне, Дик?

– Ну, в чем причина этого маскарада?

– А подробнее?

– Почему Фрэнк был один в большом пустом доме? Почему он сидел в халате за письменным столом в центре комнаты с лежащей перед ним черной шелковой маской, будто ожидал кого-то?

– Ответьте на это сами, Дик.

– Не могу!

– Лжете! – заявил мистер Малберри, успевший выпить за завтраком полгаллона крепкого эля. – Мое внимание, как, надеюсь, и внимание падре, привлекло следующее: кто ставит письменный стол в центре комнаты?

– Не понимаю.

– Но это просто, как дважды два. Ответьте на вопрос, и получите ключ ко всему. Подумайте как следует. – Склонившись вперед, адвокат повторил: – Кто ставит письменный стол в центре комнаты?

Глава 13

Открывающая секрет потерянного дома

Даруэнт посмотрел через стол в глаза преподобного Хораса Коттона. Священник кивнул с таким видом, будто уже давно знал эту часть истории.

Покосившись на Кэролайн, о которой забыли двое других мужчин, Даруэнт увидел, что она сидит опустив голову, опершись локтями о стол и прижав пальцы к ушам. Женщине здесь не следовало находиться.

Что касается письменных столов, то они ассоциировались у Даруэнта только с сэром Джоном Бакстоуном, сидящим за упомянутым изделием из красного дерева, инкрустированным позолотой, у стены в комнате клуба «Уайте». Внезапно эта картина навела его на другие мысли.

– Не припоминаю, чтобы когда-нибудь видел письменный стол в центре комнаты, – сказал Даруэнт. – Он всегда стоит у стены. Кроме, конечно…

– Кроме? – поторопил его мистер Малберри.

– Кроме бухгалтерий и контор. Например, конторы торговца в Сити.

Мистер Малберри поднялся из-за стола.

– Ну так лорд Франсис Орфорд, можно сказать, и был торговцем! – заявил он.

Слабый протест Кэролайн, очевидно шокированной таким предположением, остался незамеченным.

– Торговцем? – переспросил Даруэнт, нисколько не шокированный, но крайне удивленный. – Фрэнк? Чем же он торговал?

Мистер Малберри с усмешкой щелкнул пальцами:

– Этот молодой человек, по вашему же описанию, был настолько скуп, что с трудом мог расстаться даже с пенни. Конечно, денег ему хватало, но он любил их так, как Юпитер девушек, а я – выпивку. У него есть родня в Англии, но его высокомерные родители, боящиеся скандала как черт ладана…

– Кэро… моя жена говорила мне, – пробормотал Даруэнт.

– Его родители уже больше двух лет живут за границей и не могли за ним присматривать. Так что же, по-вашему, он делал? Кем он был?

– Ну и кем же?

– Ростовщиком! – Мистер Малберри так глубоко воткнул нож в кусок говядины, что ручка осталась торчать абсолютно вертикально.

Кэролайн выглядела так, словно он проткнул ножом живую плоть.

– Самая грязная профессия, не так ли? – усмехнулся Малберри. – Во всяком случае, так полагают денди и аристократы мужского и женского пола, которые постоянно занимают деньги, но никогда не признаются, что находятся в долгу и кому должны. Верно, Дик?

– Так я слышал вчера в клубе «Уайте». Но Фрэнк…

– Ай-ай-ай! Какой скандал!

– Мистер Малберри! – негромко, но властно вмешалась Кэролайн. Ее белые точеные пальцы лежали на лакированном красном дереве. Черты лица девушки приняли прежнее, холодно-надменное выражение. – Ваше предположение, сэр, настолько нелепо, что вам лучше нигде его не повторять, чтобы не нарваться на неприятности.

Преподобный Хорас впервые посмотрел ей в глаза.

– А я боюсь, миледи, – возразил он, – что мистер Малберри говорит чистую правду.

– Вы так считаете, мистер Коттон?

– Да, миледи. Потому что я это знаю. – Завершив скромный завтрак, состоящий из говядины, окорока и эля, священник поднялся. – Так трудно, – продолжал он удрученным голосом, который отозвался в ушах Даруэнта эхом ньюгейтских коридоров, – понять, в чем же Божья воля и собственный долг. Помните, лорд Даруэнт, что я сказал вам, когда вы впервые поведали мне вашу историю?

– Вспомнил только сейчас, падре. Ваши слова отдавали могильным холодом. «Другие люди тоже видели вашу призрачную карету, – сказали вы. – И даже ездили в ней».

Капля дождя ударила в окно.

– А что еще я говорил, милорд?

– Дайте подумать… Вы сказали, что живете среди греха и преступлений в Ньюгейте, где даже бедняга, попавший в тюрьму за долги, стучит чашкой о дверь, выпрашивая милостыню… – Даруэнт оборвал фразу. – За долги! – пробормотал он.

– Вот именно! Лорд Франсис Орфорд отправлял своих должников, знатных и нет, в Ньюгейт или Флит[72]. Все они были рыбой в его сетях.

– Право, мистер Коттон! – поднявшись, воскликнула Кэролайн. – Неужели вы думаете, что Фрэнк, будь он таким, каким вы его описываете, осмелился бы показываться в обществе? Что он не превратился бы в презираемого изгоя, если бы его друзья об этом знали?

– Они не знали, миледи.

– Не знали, сэр?

– Это было причиной тайны – черной шелковой маски, которую он надевал, встречаясь с клиентами, фальшивого имени и подписи, которые он использовал, и даже фальшивых зубов, снимаемых, чтобы изменить голос.

Хотя сейчас на преподобном Хорасе не было черной мантии и воротника с белыми полосками, их легко можно было себе представить, когда он выпятил грудь.

– Наша англиканская церковь, которую простонародье предпочитает именовать Высокой церковью, не предписывает хранить тайну исповеди. Но мог бы я обмануть доверие заключенного? Никогда, если только речь не идет о жизни и смерти. Но когда лорд Даруэнт рассказывал мне свою историю…

– Вам показалось, что речь идет именно об этом? – живо заинтересовалась Кэролайн.

Священник кивнул.

– Сведения о лорде Франсисе Орфорде, – продолжал он, – я получил от его должника, чье имя мне незачем называть. Но он знал подлинное имя ростовщика и все его уловки. И тогда я начал верить истории лорда Даруэнта…

Даруэнт ударил кулаком по спинке стула:

– Я рассказал вам, падре, о комнате, которая за ночь покрылась пылью и паутиной двухлетней давности! И вы сочли меня безумным.

Пастор склонил голову и развел руками.

– На какое-то время. Да простит меня Бог! Но потом, кто знает почему, я почувствовал, что вы не виновны. Я поспешил к шерифу в надежде – как мне казалось, тщетной – на отсрочку приговора. Приказ об отсрочке уже прибыл, так что мне не пришлось ничего говорить. Но теперь…