Господин следователь. Книга десятая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Значит, Никита Савельевич, сегодня вы ударили гирей приказчика Трясунова Семена. Было такое?

— Какой-такой гирей? — возмутился кожевенник. — Кулаком я его вдарил! Если бы гирей — так сразу бы наповал. А он еще живой, в земской больнице. Я ж его сам в больницу-то и отнес.

Сам вдарил, сам же первую помощь и оказал, и в больницу отнес. Значит, умысла на совершение убийства не было, все произошло спонтанно. Что ж, коли помрет приказчик, то на суде зачтется.

— Кулаком? — хмыкнул я, посмотрев на руки парня. Вообще-то, таким кулачищем и без гири можно убить. Но у меня имеются сведения, что она была. — А мещанин Самохин, которому лавка принадлежит, говорит, что гирей.

— Так самого-то купца там не было, — хмыкнул Коврижных. — Откуда он может знать — гирей или кулаком?

Резонно. О гире я со слов городовых знаю, которые с Самохиным разговаривали и самого Никиту задерживали. Сам бы я обязательно эту гирю изъял как орудие преступления. Но мне все равно допрашивать потерпевшего, заодно выясню у медиков, чем ударили. Уж это-то они и без Федышинского определят. Ежели гиря, так схожу, изыму. Даже если ее помыли, для присяжных сойдет.

В принципе, с допроса потерпевшего мне и следовало начинать, но курьер, что прибежал от Ухтомского, доложил, что злоумышленник в участке, потерпевший в больнице, без сознания. Ну, коли без сознания, чего я к нему пойду? Схожу пока в полицейский участок, допрошу злодея. Стоп. Не допрошу, а опрошу, потому что, пока не открыто уголовное дело, следственных действий, вроде допроса, я проводить не имею права. А вот взять объяснение обязан. Потом можно сравнить, сопоставить. Покамест, нужно подобрать ключик к подозреваемому.

— Фамилия у тебя сибирская, — заметил я. — Возможно, предки вместе с Ермаком Сибирь покоряли.

— Точно, ваше благородие, сибирская, — отчего-то обрадовался кожевенник. — Но вы первый это заметили, а то, как услышат в первый раз, спрашивают — не из хохлов ли?

Охотно верю. Меня самого иной раз спрашивают — не из поляков ли я? Замаялся разъяснять, что из русопятых, а фамилию получил из-за предка, служилого дворянина, получившего имение на реке Чернавка.

— Странно, что не знают, — посетовал я вслух. — Ежели фамилия заканчивается на их, или на ых, вроде твоей, так однозначно — из Сибири. Черных, Майорских, Коврижных.

Это для меня просто определить истоки фамилии, но я, все-таки, в прошлой жизни истфак заканчивал и ономастикой увлекался, а здесь все, что не на ин или ев и ов заканчивается, считается нерусским.

— Не, не с Ермаком мы туда пришли, а от патриарха Никона убегали, — сообщил Никита. — Пращуры мои староверами были, а вот прадед от своих откололся, солдатом стал, а потом в России и жить остался, в Череповеси застрял.

Я с уважением посмотрел на кожевенника. Первый раз встречаю человека из простонародья, который бы знал о своих корнях, да еще так глубоко — на двести с лишним лет!

— Так Никита Савельевич, зачем было приказчика бить? — поинтересовался я.

— А что с ним еще-то делать? Сто раз говорено, паразиту — перестань обманывать! В твой гире донышно подпилено, и не фунт в ней, а меньше. Три золотника точно каждый раз уворовываешь!

Фунт у нас 409 грамм, а три золотника, сколько помню — 12 грамм. На первый взгляд — не слишком и много, но с каждого покупателя, так и прилично наберется[1]. Обманывать покупателей продавцы начали с тех пор, как возникли товарно-денежные отношения. При раскопках древних городов мои коллеги находят и подточенные гирьки, и укороченные аршины. Классика.

— Тут ведь что обидно-то, ваше благородие, — горячо заговорил Никита. — Даже не то, что именно с меня за каждую покупку копеечку рвет, а просто обидно, за обман. Да и копеечек жалко, я их сам зарабатываю. Себя кормлю, а еще сестренка вдовая у меня живет, а с нею детишек трое. Я сам иной раз в лавку хожу, а сестренка дома, на хозяйстве. Так вот, соли сегодня брал четыре фунта, да сахару два, а еще муки — пять. И на сколько он меня обвесил?

Да, на сколько он Никиту обвесил? Это же считать надо, а я в уме не умею. Но Кожемяка уже подсчитал без меня.

— Тридцать три золотника получается! 12 золотников с соли — это четыре копейки, с сахара — 6 золотников, еще восемь, да с муки 15 золотников — еще четыре копейки. Он, кровосос поганый, у меня 16 копеек украл. А кто-то за такие копейки полдня работает.

— Никита Савельевич, ты городское училище заканчивал или школу грамоты? — поинтересовался я, поразившись, что человек проводит в уме такие сложные вычисления. Вон, я до сих пор цен толком не помню, а уж высчитать с такой точностью — вообще слабо. Правда, я и по лавкам почти не хожу, откуда мне знать? А он и цены знает, и умудряется все вычислять с точностью до золотника.

— Так я ни школ, ни училищ не заканчивал, — вытаращился на меня Никита. — Батька меня грамоте и счету учил. Если неправильно считал, он мне сразу затрещину давал. А рука у моего батьки — царство ему небесное, тяжелая была, похлеще моей.

Вон как. Действенный метод, однако. Может, если бы и меня так учили, то и я бы математику знал? Но лучше таким негуманным способом детей не учить, иначе, вместо приобретенных знаний, заикой станешь.

— Никита, а по-хорошему нельзя было с приказчиком поговорить?

— Как с такими обманщиками по-хорошему? — воскликнул Никита, размахивая руками. — Я ж ему не раз говорил — не обманывай, а он опять гирьки подточенные берет. Таким только по лбу бить, чтобы поняли.

Правая рука парня едва не вошла в соприкосновении с моим лбом, отбил его ладонь чисто автоматически, и попросил:

— Ты, пусть и Никита Кожемяка, но я-то тебе не змей крылатый, а судебный следователь. Зашибешь невзначай…

Коврижных, с неким недоумением посмотрел на свою ладонь, зачем-то ею потряс и хмыкнул:

— Зашибешь вас, как же. Чую, сами кого хошь зашибить можете. — Посмотрев на меня, с интересом спросил: — А вы, господин следователь, откуда про Никиту Кожемяку знаете и про змея?

— Ну, Никита Савельевич, — слегка обиделся я. — Понимаю, что ты человек умный, но отчего других-то считаешь глупее себя?

— Не, господин следователь, я вас глупым не считаю, — слегка смешался Никита. — Просто подумал — а откуда вы мужицкие сказки знаете?

— Почему мужицкие? — пожал я плечами. — Сказки ни мужицкими, ни господскими не бывают, они у нас общие. А про Никиту Кожемяку ученые считают, что это вовсе не сказка, а легенда.

— Да ну, какая это легенда? Легенда, это про монаха, который Череповецкий монастырь основал — мол, лодка на мель села, затмение солнечное настало, а про Кожемяку — сказка. Где это видано, чтобы огромные змеи по небу летали, да чтобы простой мужик такого змея поймал, запряг, и пахать заставил?

Во мне проснулся историк. Вернее — учитель истории, разъясняющий детям, что же такое легенда.

— Никита Савельевич, любая легенда основана на чем-то реальном, настоящем. Кто знает — может, и драконы — огромные змеи, когда-то по небу летали? Или того проще — под змеем подразумевается вражеский отряд, движется он, вытянулся в длину, словно змея, а Никита — простой кожемяка, поднявший народ на борьбу с врагом. А может, он целым князем был? Вначале рассказывали так, как оно было на самом деле, потом забывать стали, от себя дополнять. Тут слово поменяли, там другое вставили, а потом получилось, что не князь с врагами сражается, а простой кожемяка со змеем дерется.

Самое главное теперь — выключить проснувшегося историка, загнать его обратно в спячку. Сложно, но можно.

— Скажи-ка, Никита Савельевич… — сделал я паузу, посмотрел на кожевенника. — Ты замечание приказчику высказал, а он как на это отреагировал?

— Да как он отреагировал? Отпираться стал — дескать, гири у него самые наиточнейшие, хозяин их каждый год в Городской управе сверяет.

— Может, насмехаться над тобой начал? — предположил я. — Или, предположим — матерно тебя послал, в грудь толкнул?

— Нет, господин следователь, врать не стану, такого не было — не матерился, не толкал. Отпирался, паскуда, крестился, а тут я ему прямо в лоб и дал…