Давид Зурдо - Последний секрет плащаницы

— Я пришел с миром, не бойся меня. Я ищу Иисуса из Назарета.

— Ты ищешь Иисуса? Зачем он тебе? — сурово спросил человек, нахмурив брови и сжав руку Леввея.

Посланник хотел было объяснить, кто он и зачем пришел, как вдруг изнутри дома донесся ровный, неземной красоты голос:

— Петр, впусти этого человека. Он пришел издалека, чтобы увидеть меня.

Леввей сразу же понял, что этот голос принадлежал тому самому человеку, которого он искал. Только он мог излучать тепло и свет посреди темноты и холода надвигавшейся ночи. Только он мог знать, откуда пришел Леввей.

Петр нехотя подчинился и, проворчав что-то себе под нос, с сердитым видом уселся у входа. В комнате, слабо освещенной маленькой масляной лампадой, царило спокойствие и воздух был пропитан запахом ладана и ароматических масел. Глаза Леввея постепенно привыкли к тусклому освещению, и он различил в глубине на выступе стены фигуру Иисуса, который сидел, облокотившись одной рукой о колено и задумчиво подперев подбородок кулаком. На нем был светлый хитон, и его длинные волосы сверкали при мягком свете лампады.

— Подойди, не бойся ничего, — сказал он, повернув голову к посланнику.

В этот момент Леввей впервые увидел глаза Иисуса — большие, блестящие, величественные, проникавшие в самую душу. В его взгляде была сила и мудрость, доброта и любовь. Посланник почувствовал себя ребенком, стоящим перед отцом. Медленно, не отводя взгляда от глаз Мессии, он подошел к нему, и вблизи лицо Учителя еще сильнее поразило его: прекрасное и благородное, оно светилось невыразимой, бесконечной добротой. Леввей почувствовал, что ему хочется разрыдаться от переполнявшего его благоговения, но сдержался. Иисус поднялся со своего места и снова заговорил:

— Пойдем со мной, посланник, поговорим наедине. Расскажешь мне, что тебя привело сюда.

Услышав эти слова, Петр подскочил как ужаленный и с жаром воскликнул:

— Учитель! Ты же не знаешь этого человека! Позволь мне хотя бы его обыскать. Послушай, какой у него странный выговор: кто знает — вдруг его подослали римляне? Он может оказаться убийцей!

— Петр, ничего не нужно бояться. Моя судьба — в руках моего Отца, и на все — воля Его.

Иисус провел Леввея во внутреннюю комнату, где стоял простой стол и два крепких стула. Там они долго беседовали, и все это время Петр не находил себе покоя.

Когда Иисус и Леввей вышли из комнаты, все ученики уже собрались в доме и с беспокойством ожидали Учителя. Они вернулись из Иерусалима, где задержались до вечера, поскольку Иосиф должен был участвовать в собрании Синедриона. По возвращении в Аримафею их встретил на пороге встревоженный Петр, рассказавший о появлении подозрительного чужака, которого Иисус велел пропустить, не обыскивая, и принял в доме. Взволнованно размахивая руками, Петр призывал учеников ворваться в комнату, где Иисус разговаривал с незнакомцем: Учителю грозила опасность, уверял он, и они должны были его спасти. Однако рассудительный Павел удержал их от этого[3].

После разговора с Учителем лицо Леввея преобразилось, и в глазах его появился удивительный свет, словно ему открылось какое-то тайное знание. О своем разговоре они никому ничего не сказали. Когда Петр спросил Иисуса, что произошло, тот лишь с улыбкой ответил: «Мы о многом поговорили. Леввей — хороший человек».

Иисус пригласил посланника поужинать с ним и его учениками и переночевать в доме Иосифа. Уже было холодно и темно, и отправляться в путь в такое время было небезопасно. За ужином Иисус и Леввей больше не говорили друг с другом, но посланник не сводил глаз с Учителя. Что-то изменилось в его душе: он был уже совсем не тем человеком, каким пришел в Аримафею пару часов назад.

21

1888, Поблет

Наутро Жиль проснулся от стука в дверь. Полусонный, он сел на кровати и, взглянув на ноги, обнаружил, что спал, даже не разувшись.

— Доброе утро, — послышался за дверью голос брата Хосе, и снова раздался стук.

Спотыкаясь спросонья, Боссюэ направился к двери и, открыв ее, увидел перед собой монаха.

— Доброе утро, — повторил Хосе. — Хорошо отдохнули? Как вам спалось?

— Спасибо, прекрасно. Только вот, прежде чем заснуть… — начал было говорить Жиль, но осекся и тряхнул головой, словно пытаясь отогнать от себя абсурдную мысль.

— И что же произошло?

— Ну, кажется, мне послышалось какое-то пение…

— Ах, ну конечно! Каждый вечер в девять часов мы служим повечерие и поем Salve. Если хотите, можете сегодня к нам присоединиться.

— Да, конечно, с большим удовольствием.

— Вот и прекрасно. А вы, я вижу, уже одеты, — сказал брат Хосе, окинув Боссюэ взглядом.

— Да уж, так получилось, — усмехнувшись, ответил Жиль.

Монах в некотором недоумении посмотрел на него, но ничего не спросил.

— Что ж, тогда пойдемте к завтраку.

Закрыв дверь кельи, они проделали в обратном направлении тот же путь, которым шли прошлым вечером, и вышли наружу. Солнце еще не взошло окончательно, но на небе уже были видны его проблески. Было еще прохладно, и свежий прозрачный воздух был наполнен звонким пением птиц.

Жиль потер глаза, чтобы взгляд его окончательно прояснился. Двор, куда они вышли, оказался действительно очень просторным — даже больше, чем показалось ему накануне вечером. По дороге к внутренней монастырской стене они прошли мимо креста, еще вчера привлекшего внимание Боссюэ.

— Это крест аббата Жуана де Гимера, — пояснил брат Хосе, заметив интерес Жиля. — Ему около двухсот лет.

Сказав это, монах взобрался по ступенькам на вершину основания и трижды обошел крест, после чего спустился и предложил Боссюэ проделать то же самое. Увидев недоумение на лице Жиля, брат Хосе, довольный тем, что ему удалось удивить паломника, расхохотался.

— Это старая традиция, — объяснил он наконец. — Говорят, что человек, трижды обошедший крест, обязательно снова вернется в Поблет.

— В таком случае… — Жиль поднялся по ступенькам и принялся исполнять ритуал, — мы еще увидимся.

В центральную часть монастыря вели Королевские ворота — тяжелые, обитые металлическими пластинами двери, установленные в романской арке. Стена, окружавшая церковь и основные здания монастыря, достигала в высоту более десяти метров и была в значительной степени скрыта листвой какого-то вьющегося растения. Как сказал брат Хосе, Поблет был настоящей крепостью. По обеим сторонам ворот возвышались две шестиугольные башни — такие же, какие находились на других участках стены, но несколько меньшего размера. Ворота вели в маленький внутренний дворик. Брат Хосе и Боссюэ пересекли его и, войдя в дверь, находившуюся в дальнем конце двора по левую руку, оказались в просторном вестибюле с двумя рядами арок, придававшими ему строгий и торжественный вид.

— Здесь можно пройти в наши кельи, — сказал брат Хосе, махнув рукой в сторону лестницы. — А тут у нас кухня, — добавил он, указав на дверь, находившуюся в нескольких метрах от них.

Пройдя мимо кухни, они вышли через коридор в крытую галерею, окруженную колоннами с полукруглыми арками и сочетавшую в себе романский и готический стили.

— Это… — начал было Жиль, но брат Хосе приложил палец к губам, показывая, что в этом месте следовало соблюдать молчание.

Таким образом, не говоря друг другу ни слова, они повернули налево и вошли в коридор, который привел их к многоугольному строению, окруженному каменными колоннами и римскими арками. Внутри его находился фонтан в форме купели, из которой били струи воды. Толпившиеся вокруг источника монахи с усердием мыли руки. Брат Хосе присоединился к ним, и Боссюэ сделал то же самое.

Трапезная находилась неподалеку от фонтана, слева от крытой галереи. Это был просторный зал длиной около тридцати метров и шириной не менее десяти. Столы были расставлены по периметру так, чтобы центр зала оставался свободным. Трапезная сообщалась с кухней через широкий проем, занимавший почти всю стену. Благодаря этому все происходящее на кухне было хорошо видно: в данный момент там расторопно сновала дюжина молодых братьев, заканчивавших приготовление завтрака, под грозные окрики толстого и сердитого с виду монаха. Одну из стен кухни занимали огромные печи, которые, очевидно, и были источником удивительно аппетитного запаха, наполнявшего трапезную.

— Простите, что не дал вам говорить в галерее — там запрещено разговаривать, — извинился брат Хосе. — Что вы мне хотели сказать?

— Да так, ничего особенного, — ответил Жиль, оторвавшись от разглядывания кухни. — Я просто хотел заметить, что это красивая галерея, но я не знал, что там нельзя разговаривать.