Красный парфюмер. Новое дело Егора Лисицы - Лиза Лосева

– Я не знаю толком. Ну вот говорят, он к жене Кулагина ездил. Устроил ее на службу. Тяжело ей пришлось. Про Зину все знают. И вы.

– Что же за скандал был на вечере?

По словам Али, «на праздновании дня женщин Зина совсем забыла о приличиях». То и дело хватала Кулагина под руку. Жена директора не выдержала и устроила сцену. Закончилось все совсем нехорошо, Кулагин вышел из себя и распустил руки. Аля утешала жену директора у лестницы, приносила воду, мокрый платок – приложить к горящей щеке. Та все твердила, что «готова отравиться, все лучше, чем этот позор».

– Жалко ее ужасно! И сынок их никак с отцом не наладит диалог. Он вечером-то, вот на днях, все у ворот фабрики торчал. – Она сочувственно повернулась к Васе.

– А на днях – это когда, Аля?

– Да в тот раз, ну когда Кулагин-то… Вот тогда и видела. Столько времени у ворот промаялся!

– Да? Смотрите, тут немного запачкана лавочка, я уберу, – сказал я самым обыденным тоном. – А его только вы видели?

– Не знаю. – Она засуетилась, подобрала платье. – Он все под окнами ходил, в переулке. А уж вечером мимо проходной. Потом на углу торчал. Погода была дрянь! Промок, дрожал, как цуцик. Хотела окликнуть, но он обернулся и вроде в сторону пошел.

– Так, может, и не он?

– Что вы, – она рассмеялась, – я его хорошо знаю!

Если сын директора был на фабрике, то сторож у ворот его наверняка видел. Но ни слова, подлец, не сказал! Ту же мысль я прочел на лице Васи.

– Это в котором часу было? – вклинился Репа.

– Так мы уж домой шли, и то припозднились, последними уходили.

Все же моя первая мысль – поговорить с женой Кулагина о «личном» – была верной. Теперь же к ней появились новые вопросы. Уверен, что и сын ей многое рассказывает, раз в конфликте с отцом встал на ее сторону.

21. Железная Фиалка

Фонари уже зажглись. Четкие углы домов стирались в пятнах тьмы и света. Но я рассмотрел, что из подъезда напротив вышли две тени. В свете фонаря они оформились в красноармейца, тащившего ящик, и барышню, ту самую, шофера Полины Жемчужной. Еще заметив автомобиль, я ожидал ее увидеть, но все равно зачем-то немного екнуло сердце. Интересно, что они делали в квартире Кулагина? Извинившись, – Репа с Алечкой, по-моему, этого не заметили, – я встал и подошел к авто.

– Добрый вечер.

Железная барышня сделала знак поставить ящик в машину, прищурилась.

– Вот это встреча, товарищ милиционер, он же врач! Случайно гуляли мимо? – Теперь она была со мной на «вы», держалась иначе.

– Ждал вас.

– И долго ждали?

– Хотелось бы соврать, что долго. Но на деле шел мимо, заметил машину. Гуляю, с товарищами, – кивком я показал на лавочку. Она прищурилась, бросила короткий взгляд в ту сторону.

– И верно, врать «молодому талантливому провинциалу» не к лицу!

– А вы здесь, конечно, по делу? – Я указал на ящик.

– Дела фабрики, товарищ милиционер, отлагательств не требуют. А вы… Вечер неплох. Зачем его тратить? Говорят, в парке отдыха сейчас работают новые, исключительные аттракционы. И товарищам вашим будет интересно.

Силуэты Васи и Алечки на лавочке растворялись в поздних сумерках, сливаясь в один.

– Вечер на самом деле хорош. И тратить зря его жаль. А вы не хотите прогуляться? Есть кое-что новое в обстоятельствах смерти Кулагина. Я расскажу.

Колебалась она недолго. Условилась с красноармейцем, что тот доставит вещи «в учреждение», прибавив с улыбкой: «Смотри, по дороге не растеряй». И, обратившись ко мне, объяснила:

– Растяпа, управляет как телегой. – И прибавила: – С товарищами вашими прогуливаться не пойду. С вами только.

Я махнул Васе и девушке на прощанье. Мы пошли по переулку. Вечер дрожал в путанице огней и световых реклам, их свет падал на ее лицо, вспыхивая то красным, то синим, то зеленым. На контрасте с коренастенькой неприметной Алей моя спутница казалась еще ярче, тоньше, живее. На перекрестке нас стиснула разгоряченная после спектакля публика. Моя спутница прижалась ближе, я чувствовал ее упругость, запах волос сквозь мешанину пота прохожих, гари, запахов кухни из ресторанов. Только когда мы наконец выбрались из толпы и миновали улыбающегося единорога на здании печатной палаты, она заговорила.

– Мы с вами толком и не знакомы. Как вас зовут, я знаю. И даже больше. А я, – она повернулась, протянула ладонь, – Ребекка, – засмеялась, – не вздумайте только усмехнуться! Но Ребекка Фиалка.

Я удержал руку в своей, она не протестовала. Я рассматривал ее открыто, и она нравилась мне все больше. У Ребекки были красивые серые глаза и гладкая, очень белая кожа. Довольно большой выразительный рот. Над верхней губой отчетливо заметный шрам, который она не скрывала, и от этого улыбка казалась дерзкой. Сегодня на ней было простое, аккуратное легкое пальто с круглым воротником. В нем она казалась выше, очень тоненькой и гораздо моложе, чем при первом знакомстве в учреждении. Раздумывая, куда бы пригласить Ребекку, незаметно сунув руку в карман, я попробовал пересчитать деньги. В конце концов, наплевать. Потрачу все, что есть на этот вечер, а там, может, одолжусь, хоть и избегаю этого. Очень кстати я заметил афиши с клавишами и саксофоном. Ритм все еще стучал во мне, или, может быть, это билась в ушах кровь. Я потянул ее за собой. Оказалось, какой-то клуб рабочих или вроде того. В пустом фойе, огромном и полутемном, мы были одни. Шаги и голоса звучали оглушительно. Ближайшая дверь оказалась приоткрыта, смеясь, мы влетели в нее и тут же остановились. Ряды голов повернулись к нам, а товарищ на низкой трибуне недовольно замолк. Но тут же командным голосом велел: «Проходите, товарищи! Не стойте!» – и продолжил выступление, строго посматривая на нас. Мы же, умостившись на стульях с краю, слушали его, каюсь, невнимательно. Даже и не слушали совсем. Среди диаграмм, плакатов и карикатур я рассмотрел растяжку «вечер обмена опытом – рабочая смекалка». Вот куда заманила нас музыкальная афиша! Волнуясь, я не разглядел на ней дату.

Ребекка тихонько, щекоча мне шею дыханием, рассказывала о себе. Муж ее из «старых большевиков», бомбист. Сама она успела побывать на поселении. И вот теперь в Москве. Служит. С мужем, по ее словам, союз двух интеллектов. Держалась она очень свободно, но без развязности. Не каждая женщина так умеет. Я чувствовал, что за этой свободой есть запертая накрепко дверь и нужно постараться, чтобы подобрать ключи. Ребекка тем временем принялась негромко рассказывать