Дела минувшие - Николай Свечин

которая резко меняла его внешность. Поэтому сейчас по приказу шефа он стал срочно растить настоящую, покороче.

Еще он съездил в Псков и изучил списки сидельцев губернской тюрьмы – нет ли там его «крестников». Таковых, по счастью, не оказалось.

Далее, Благово послал помощника в Привисленский край, в губернский город Петроков. Он решил легендировать Алексея как русского дворянина, родившегося и выросшего там. Если вдруг станут наводить справки, надо отвести разведчиков подальше от Нижнего Новгорода. А поляки удобны тем, что русскому фартовому лишнего не скажут. Потому что он русский. И справки наводить в польских землях труднее всего.

Подмена бумаг была совершена незаметно. Об операции знали лишь полицмейстер и начальник адресного стола. В списки жителей внесли потомственного дворянина Лыкова Алексея Николаевича, православного исповедания, неженатого. В карточке указали: выбыл в Москву с «вечностью»[56] на руках. Сфабриковали и сам паспорт, внеся в него соответствующие сведения о прописке.

Из Петрокова титулярный советник отправился в Москву. Он вез письмо министра, адресованное Арсению Морозову. В нем Игнатьев просил богатея подыграть в секретной полицейской операции. Если, мол, спросят вас какие-то люди, знаете ли вы Лыкова, уж подтвердите. Деталей разглашать не нужно: есть такой, хорошо себя проявил в наших делах, а дела эти вас не касаются…

Арсений Иванович не пожелал ехать в Москву из своего Глухова, и сыщику пришлось катить туда самому. Миллионщик принял гостя любезно. И даже прочитав письмо со странной просьбой, не удивился.

– Все в казаки-разбойники играем? Ладно, ладно… Так что я должен сказать, если начнут меня пытать насчет вас?

– Знаю-де Лыкова, полезный человек. Мы им остались довольны. Можете добавить, что денег много запросил за свои умения, но оно того стоило. Как-то так.

– А вы, Алексей Николаич, и впрямь встали нам недешево. Пять тысяч как с куста![57]

– Помню и признателен, Арсений Иваныч. Но и вам жаловаться не пришлось. От полумиллиона пять тысяч не так уж и много.

Морозов улыбнулся одними глазами и тут же посерьезнел:

– А вам известно, что вашего министра скоро снимут?

– Ходят такие разговоры, – кивнул Лыков.

– Снимут, даже не сомневайтесь. Он пошел наперекор самому Победоносцеву. А обер-прокурор нынче всесилен.

– И кто будет вместо? – схитрил сыщик.

– Называют разные фамилии, но чаще других еще одного графа, Дмитрия Андреевича Толстого.

Питерец только вздохнул. Если царь действительно решил завинтить все гайки, то лучше душителя ему не найти. И как новый министр отнесется ко вчерашним нижегородцам? Не пришлось бы возвращаться домой…

На прощание сыщик попросил мануфактурщика послать в Псковскую тюрьму Степана Горсткина, когда поступит о том просьба из Департамента полиции. Арсений Иванович насупился:

– Это еще зачем? Степан нужен мне здесь.

– Для моего легендирования.

– Хм. Проезд в два конца, проживание, командировочные… Департамент оплатит мне эти расходы? Раз ему так нужно. Я ведь деньги не рисую, а зарабатываю.

– Павел Афанасьевич Благово лично отвечает за корректность Департамента.

Морозов улыбнулся:

– Ваш Благово – великий человек! Помню его. Вот был бы министр… Да только эти, – миллионщик брезгливо скривился, – опять назначат дундука. Но если Павел Афанасьевич занимается вашим делом, то я спокоен. И денег мне никаких не надо, это я так пошутил.

Завершали подготовку к внедрению уже втроем. Сыщикам помогал надворный советник Коковцов, инспектор Главного управления тюрем МВД. Владимир Николаевич окончил Александровский лицей с большой золотой медалью и сразу же вышел с чином титулярного советника. Лыкову за девятый класс[58] пришлось битьсяс бандой Оси Душегуба так, что он едва выжил.

Коковцов, умный, корректный, участвовал в разработке легенды Алексея. Именно он предложил не просто изобразить несчастный случай с участием «демона», но и довести дело до суда. А там оправдать его по липовому инобытию и отпустить. Фальшивые свидетели должны будут показать, что обвиняемый Лыков во время драки играл с ними, к примеру, в шашки. И никак не мог нанести умершему смертельный удар. Фартовые любят подобные мошенничества. Ловкого жулика они ставят выше грозного, но тупого головореза. И фонды сыщика сразу вырастут. Получив оправдание, он покинет тюрьму и уедет из Пскова, а спустя месяц полиция разорит «блинную» и конфискует станок. Никто не свяжет между собой эти два события. «Демон» останется чистым, готовым к новым внедрениям.

Раз Алексею понадобилось срочно увидеться с надворным советником в неприсутственный день, и он явился к Коковцову домой. Тот снимал квартиру на третьем этаже скромного доходного дома в Надеждинской улице. Сыщик постучал в дверь (воздушный звонок не работал), и она тут же открылась. На пороге стояла барышня лет двадцати, изящная, как терракотовая статуэтка, с приятной улыбкой и зелеными лучистыми глазами. Лыков растерялся.

– Э-э…

– Проходите, Алексей Николаевич, брат вас ждет.

– Вы знаете, как меня зовут?

– Да, Владимир мне о вас рассказывал. Вы Лыков. Георгиевский кавалер за турецкую войну, а шрам у вас на щеке – след от последнего ареста, который вы проводили. Прошу – вам вон туда.

Барышня заперла за гостем дверь и, кивнув, пошла к себе. Тот замешкался на секунду, но потом спросил ей вслед:

– Но как мне вас называть?

Она живо обернулась и ответила:

– Марией Николаевной. Можно Машей. Я нарочно велела горничной не открывать дверь, хотела сделать это сама. Я сейчас распоряжусь насчет чая, тогда и поговорим. У меня к вам много вопросов. Никогда не встречала людей, которых постоянно хотят убить. Брат много ездит по тюрьмам, бывал и в Сибири, на каторге. Но его служба спокойная, чиновная. А про вас он рассказывал, что вы заговоренный, не иначе.

– Почему заговоренный? – не понял Алексей. У него закружилась голова, в ушах звенело, как когда-то при первой встрече с Варенькой Нефедьевой. Но та барышня осталась в Нижнем и уже начала забываться. А эта, живая и притягательная, стояла на расстоянии вытянутой руки. И от нее словно исходили волны чистоты и обаяния… Разговор с ней доставлял Лыкову удовольствие, хотелось, чтобы он не кончался. Мария Николаевна словно почувствовала это и ответила:

– На войне с турками, и потом в чеченских горах, и в притонах вашей ярмарки, и давеча с Лежавой – сколько раз могли вас зарезать? Поди, и сосчитать нельзя. Конечно, заговоренный. Я очень желаю вам, Алексей Николаевич, и дальше обманывать судьбу. Дай вам Бог удачи.

– Но…

– Я приду через четверть часа и позову вас к столу, хорошо? А теперь ступайте к брату, он вас ждет.

С приятным шумом в голове титулярный советник вошел к Коковцову. Тот рисовал на бумаге стрелки, отчего походил на штабиста.

– Вас Маша впустила? – догадался он. – Я просил ее распорядиться насчет чая. А пока вот, глядите.

Владимир Николаевич протянул гостю лист бумаги:

– Я съездил на Фонтанку, сто сорок четыре, поговорил с тамошними специалистами. Они в недоумении. Как в тюрьме выделывают на фальшивках водяные знаки? В самой экспедиции их получают на английском прессе, методом штемпелевания на сетке. Технология сложная, сам станок размером со слона. Вот, записал его размеры: две сажени в длину и два с половиной аршина высоты. Три человека его обслуживают! Необъяснимо…

– Вернусь оттуда – объясню, – пообещал Лыков. – А ваша сестра замуж не собирается?

– Что? Маша? Вроде бы нет. Вы сюда еще посмотрите. Для производства требуется много воды, поэтому корпуса экспедиции и стоят на берегу Фонтанки. А в псковской тюрьме никакой реки нет.

– И это объясню по возвращении. Вода нужна в больших количествах для выделки бумаги. А если она уже в наличии и нужно лишь отпечатать банкнот, то хватит обычного ушата. Думаю, станок там маленький, просто две доски с оттисками обеих сторон купюры. Я видал такие в прошлом году в Гуслицах, а именно в селе Юрятино.

Гуслицы являли собой давнюю головную боль московской полиции. Старинная волость на востоке Московской губернии славилась своим хмелем, старообрядцами и выделкой фальшивых ассигнаций. Последнее занятие практиковали там аж с прошлого века, и прекратить его у полиции не получалось.

Сыщик и тюремщик проговорили несколько важных деталей предстоящей операции. Коковцов, как опытный бюрократ, делал карьеру, и было видно, что целил высоко. Человек выдающегося