Эллис Питерс - Погребенная во льдах

— Ты беги в странноприимный дом, — отрывисто приказал он молодому брату, — и расскажи Хью Берингару, что случилось, а также удостоверься, что брата Элиаса и мальчика там нет. Я пойду к приору Леонарду, и мы обыщем весь монастырь.

Приора Леонарда известие об исчезновении брата Элиаса встревожило и опечалило. Он тотчас же разослал монахов обыскивать всю территорию, включая даже ферму и амбары. Появился Хью Берингар, который был уже в плаще и сапогах. Он приготовился к худшему и был резок со всеми, кто попадался ему под руку. Параллельные поиски, организованные и приором, и Берингаром, как представителем власти, заняли немного времени и не принесли никаких результатов.

— Это я во всем виноват, — с горечью признал Кадфаэль. — Я доверил этого несчастного мальчику, который сам не менее несчастен. Мне бы следовало быть разумнее. Хотя я представить себе не могу, что там у них могло случиться. Тем не менее я не должен был так рисковать, а теперь из-за моей оплошности оба они исчезли. А ведь эти двое — больше всего пострадали из всех, кого приютил наш орден, и с них глаз нельзя было спускать.

Хью уже распределял тех, кто оказался у него под рукой.

— Ты — в Ладлоу, к воротам: либо они там проходили, либо ты их задержишь, если подойдут. А ты отправляйся вместе с ним, но в замок, возьми там десять человек, ждите меня у ворот. Разбуди Динана, пусть он тоже попотеет: этот мальчик — сын человека, которого он, должно быть, знал, и племянник того, с кем он, может быть, вскоре познакомится. Я не стану рисковать людьми, посылая их по одиночке на расстояние больше мили, да наша пара и не могла далеко уйти. — Он энергично повернулся к Кадфаэлю и крепко стукнул его по спине. — А ты, душа моя, перестань пороть самонадеянную чушь. Этот больной монах казался спокойным и послушным, а мальчику надо было чем-то себя занять, и на него можно было всецело положиться, ты это прекрасно знаешь. Если с ними что-то случилось, то не по твоей вине. Не присваивай себе право, принадлежащее Богу, определять вину и заслуги. Ты, как никто, должен бы знать, что это тоже род высокомерия. А теперь вперед, и посмотрим, сможем ли мы вызволить их из этого снежного чистилища и привезти домой. Но я скажу тебе то же, что говорю своим ребятам: не удаляйся от дома более чем на час пути, а затем возвращайся. Я не желаю больше терять людей сегодня ночью. На рассвете, если нам до тех пор не удастся их найти, мы займемся поисками всерьез.

С этим напутствием люди отправились в путь. Они продирались сквозь метель, разбившись на пары и находя в этом некоторое утешение, — по крайней мере, так обстояло дело с Кадфаэлем, — поскольку искали они тоже пару. Один человек может сдаться и замерзнуть насмерть — гораздо легче вдвоем, так как спутники будут подбадривать и согревать друг друга, будут спорить и состязаться в выносливости. В крайних обстоятельствах выживать лучше вдвоем.

Брат Кадфаэль согласился с нетерпеливым упреком Хью и несколько успокоился. Слишком легко превратить искреннее беспокойство за того, кого любишь, в преувеличение роли и возможностей человека, а это ведь узурпация Божьего промысла. Обвинять себя в том, что не достиг непогрешимости, — это значит присваивать себе то, что недоступно человеку. «Ну что же, — подумал Кадфаэль, который любил учиться, в частности, и на собственных ошибках, — этот аргумент в один прекрасный день может мне пригодиться. Надо запомнить!»

На ощупь пробираясь вперед вместе с кряжистым молодым послушником, Кадфаэль двигался на север, к реке Корв. Он прокладывал путь сквозь метель, чувствуя, что сейчас они только попусту тратят время. Они могут сколько угодно ощупывать каждый сугроб — ведь зима будто смеется над ними, покрывая все предметы и неровности сплошной белой пеленой.

Все посланные на поиски послушно вернулись в Бромфилд, когда сочли, что в данное время выполнить задание невозможно. Привратник поместил свежие сосновые факелы под арку входа, чтобы они, как маяки, показывали направление. Он боялся, что спасатели сами заблудятся, и время от времени звонил в колокол, чтобы помочь им сориентироваться. Они вернулись ни с чем, усталые и запорошенные снегом.

Перед тем как отправиться спать, Кадфаэль решил пойти к заутрене. Церковные ритуалы не следует нарушать без особой причины, даже когда занят спасением невинных душ. Теперь до рассвета больше ничего невозможно сделать. Людям — невозможно. Но Господь, в конце концов, знает, где найти потерявшихся, и уж лучше замолвить словечко перед Ним и смиренно признать ограниченность человеческих возможностей.

Когда зазвонили к заутрене, брат Кадфаэль вместе с другими в ночной мгле пошел в холодную церковь. С приближением утра снегопад, как всегда, прекратился, и, хотя еще не рассвело, от белизны, покрывавшей двор, отражался призрачный свет. После службы Кадфаэль по глубокому снегу пробрался к сторожке. Вокруг простиралась белая пустыня, посреди которой выделялись темные очертания зданий. Брат привратник следил, чтобы факелы под аркой ворот не погасли, и они отбрасывали красноватый свет на каменную кладку и на дорогу. Чтобы прикрепить новые факелы, ему пришлось открыть калитку и выйти, и, когда Кадфаэль приблизился, привратник уже возвращался и как раз остановился, чтобы стряхнуть с себя снег и закрыть за собой калитку.

Таким образом, привратник, который стоял спиной к входной двери, не увидел того, что открылось Кадфаэлю. Калитка была очень высокая — она была рассчитана на всадников, а брат привратник был небольшого роста, к тому же сейчас наклонился, отряхивая полы рясы. Позади него, в нескольких шагах, из сумрака появились два лица, и, когда мерцающий свет факелов осветил их, они буквально засияли. От их внезапного появления и красоты у брата Кадфаэля аж дух захватило — ему показалось, что это чудо и они возникли прямо из воздуха. Однако это определенно были не небесные а вполне земные гости.

Капюшон девушки откинулся на плечи, и при красноватом свете факелов стала видна копна растрепанных темных волос, широкий чистый лоб, надменно изогнутые черные брови и большие темные глаза, которые блестели и в отблесках казались то багряными, то темно-карими. Ее грубая сельская одежда не вязалась с гордо посаженной головкой и взглядом — прямым, как копье, — прямо-таки королевским взглядом! Все черты лица незнакомки были столь изысканны, что Кадфаэль, когда-то искушенный в таких ласках, мысленно провел пальцем по ее скуле, полным губам, решительному подбородку, по нежной шее — и задрожал от нахлынувших воспоминаний.

Второе лицо — молодого мужчины, — появившееся над левым плечом девушки, почти касалось щекой ее лба. Она была высокая, но ее спутник — еще выше. Он шел слегка склонившись к девушке, словно готовый защитить ее от всех бед. У молодого человека было длинное худое лицо с широким челом, заостренным носом, ртом, изогнутым, как лук, и широко раскрытыми бесстрашными золотистыми глазами ястреба. Голова была непокрыта, и блестящие густые иссиня-черные волосы завивались на висках. Кадфаэль вдруг вспомнил, где раньше видел такое лицо, но только с короткой острой бородкой и тонкими усиками. Точно такие лица были у гордых сирийцев, закованных в броню, заходивших флангом во время атаки при осаде Антиохии. У этого лица был такой же смуглый оттенок и скульптурная лепка, словно его отлили из бронзы, но незнакомец был чисто выбрит по нормандской моде, а роскошные волосы подстрижены. Одет этот человек был в грубую крестьянскую одежду из домотканой материи серовато-коричневого оттенка.

«Да, — подумал Кадфаэль, — так бывает, что изредка такие люди рождаются на свет, всем чужие, эти отблески Божьей молнии. Как правило, они одаренные неудачники, святые и ученые, которые непризнанными достигают зрелости и часто даже пасут свиней на лесных пастбищах среди буков; принцы-воители, рожденные в хижине виллана, и младшие сыновья в вымирающих кланах, поставленные отпугивать ворон от борозды. Да, так бывает, точно так же, как отпрыски рабов зачастую вырастают в королевских дворцах и не по праву властвуют над людьми, которые в тысячу раз достойнее их».

Но этот совсем не похож на неудачника. Достаточно было беглого взгляда на его золотистые глаза под черными ресницами, чтобы понять: они выжгут перед ним тот путь, который он пожелает избрать.

И все это брат Кадфаэль увидел и подумал в тот короткий миг, пока брат привратник стряхивал с себя снег. В следующий момент привратник вошел и затворил за собой калитку — и пара прекрасных незнакомцев, приближавшихся к обители, исчезла, как видение.

Брат Кадфаэль закрыл глаза, затем открыл их с надеждой и снова закрыл, ослепленный воспоминаниями, которые могли быть всего лишь наваждением. Что только не пригрезится в предрассветном сумраке, в разгар холодной зимы, да еще при согревающем и разнеживающем отблеске факелов.

Но он успел сделать лишь три шага по рыхлому снегу, а брат привратник едва дошел до двери своей сторожки, как у ворот зазвенел колокольчик.