Станция расплаты - Валерий Георгиевич Шарапов

же из нас курица? — Абрамцев рассмеялся. С некоторых пор собирание пословиц и поговорок стало для Гии Дангадзе любимым увлечением. Он с азартом заядлого картежника собирал «крупицы народной мудрости» и даже завел для этого небольшой блокнот. Коллеги не уставали подтрунивать над увлечением товарища, но Дангадзе это не задевало и уж тем более не могло отбить охоту к увлечению.

— Может, ты, может, я, — Дангадзе улыбнулся. — Может, мы вместе. В любом случае поесть нужно. Голод не тетка, пирожка не поднесет. А вот Гия Дангадзе обо всем позаботится.

— Ладно, умник, давай свои пирожки.

Но поесть они не успели. Дверь кабинета распахнулась, и на пороге возник Олег Гудко. Глаза его весело сверкали.

— Брюхо набиваете? — Гудко окинул взглядом накрытый стол. — Бросайте все, у меня новости — закачаешься!

— Неужто что-то нарыл? — выдохнул Дангадзе.

— Не просто что-то, а настоящую бомбу, — Гудко схватил с тарелки пирожок и откусил солидный кусок, густое повидло полезло наружу, он слизнул его языком. Подхватив стакан, сделал два глотка и довольно сощурился.

— Э, дорогой, мы так не договаривались, — Гия забрал стакан из рук Гудко. — Сперва дело, потом брюхо.

— Как скажешь, гражданин начальник, — Гудко подмигнул Дангадзе и засунул в рот вторую половину пирожка.

— Ты посмотри на него, Иван, — воскликнул Дангадзе в притворном возмущении. — Никакого уважения к старшему по званию.

— Пусть прожует, — улыбаясь, произнес Абрамцев. — Ему больше нашего новостями поделиться охота, так что никуда он не денется.

— Есть жуть как охота, — с набитым ртом объяснил Гудко. — Я по вокзалам да по почтовым отделениям такой аппетит себе нагулял!

— Дожевывай и докладывай по форме, — чуть строже произнес Абрамцев. — Нехорошо товарищей неведением томить.

Гудко быстро проглотил пирожок, запил двумя глотками чая и приступил к рассказу. Приехав на Ярославский вокзал, он начал с работы, которую оперативники выполнили еще четыре дня назад. Он ходил от одного работника вокзала к другому и задавал одни и те же вопросы. Он опросил всех: уборщиц залов ожидания, обвешанных тряпками и ведрами; дворников с метлами; буфетчиц, вкусно пахнущих сдобой; и, конечно, носильщиков. Поначалу отдачи от разговоров Гудко не видел. Работники вокзала, охочие до сплетен и сенсаций, с воодушевлением обсуждали происшествие, но практической пользы эти обсуждения не несли. Так, поболтать на досуге, обсудить чужие проблемы, осудить глупость человеческую и только.

Как ни странно, все, начиная с уборщиц и заканчивая бригадиром погрузочной бригады, сходились в одном: преступники, кем бы они себя ни выставляли, могли попасть в вагон только с разрешения старшего сотрудника почтового поезда, в данном конкретном случае, с разрешения Егора Демидовича Пашкова. По правилам, старший по вагону обязан находиться на платформе до самого отправления поезда и собственноручно закрыть двери тамбура, как только подадут сигнал к отправлению. В почтовом вагоне двери закрывались еще раньше, сразу после того, как получены все пересылочные единицы. Об этом знал любой, кто хотя бы полгода проработал в системе железнодорожных перевозок. Следовательно, проникнуть в вагон до отправления преступники могли только в том случае, если их туда впустил старший по вагону. Ведь не стали бы злоумышленники размахивать оружием на перроне, битком набитом любопытными пассажирами и нарядами вокзальной милиции?

Заключение казалось Гудко резонным: мало кто из преступников станет использовать оружие в столь многолюдном месте. К тому же он знал, что у Пашкова были причины личного характера в лице племянника, солдата срочной службы, чтобы, вопреки правилам, позволить трем солдатикам доехать до нужного места в почтовом вагоне, проявив тем самым к ним сочувствие. Но что в этом нового? Ничего. Пустые разговоры и пустая трата времени, Гудко это знал, но с вокзала все не уходил.

Прошло два часа бесплодных поисков, и Олег уже начал испытывать отчаяние, когда вдруг забрезжил луч надежды. Удача пришла в лице плюгавенького мужичка по прозвищу Дармоед. Кто и почему присвоил мужичку нелестную кличку, Гудко не интересовался, а вот идеей, высказанной вскользь Дармоедом, заинтересовался всерьез. На вокзале мужичок исполнял обязанности разнорабочего и, надо признать, от работы не увиливал. Нужно ящики для буфета разгрузить? Пожалуйста. На привокзальной площади бумажки-обертки собрать? Не проблема. Скамейки подкрасить, клумбы полить, вывеску протереть — да мало ли дел в солидной организации. И когда основные сотрудники сбивались с ног от наплыва работы, на помощь всегда звали Дармоеда.

А еще, как выяснилось, природа наделила Дармоеда уникальным логическим мышлением, любил мужичок все по полочкам раскладывать и концы с концами сводить. Эта его особенность вызывала массу насмешек со стороны окружающих, но именно она и сослужила службу старшему лейтенанту Гудко. Причем в тот момент, когда он готов был бросить свое неблагодарное занятие.

В этот момент он вел вялую беседу с двумя носильщиками и дворником. Они сидели в «летней» курилке, асфальтированной площадке четыре на четыре метра, отгороженной от перрона невысоким забором из бывших в употреблении труб, окрашенных белой и красной краской. В курилке стояли три лавки, подбитые доской-дюймовкой и также окрашенные масляной краской. Носильщики смолили «Приму», а дворник — «Памир».

Над головами струился дымок, языки ворочались лениво, Гудко крутил в пальцах деревянный спичечный коробок с невзрачной наклейкой, изображающей стелу города-героя Севастополя и гласящей, что продукция выпущена в честь тридцатилетнего юбилея Великой Победы, и почти не прислушивался к рассказу дворника. И тут позади Гудко зазвучал странный дребезжащий голос, а вскоре в поле зрения появился и его обладатель. Гудко с удивлением смотрел на это чудо природы. Несмотря на жару, мужичок был одет в теплое трико и шерстяную водолазку, локти и колени которых вытянулись от долгой эксплуатации. В руках он мял хлопчатобумажные рабочие перчатки, и, судя по их состоянию, работы им доставалось вдоволь.

— Доброго денечка, рабочий люд, — поприветствовал собравшихся мужичок.

— Здорово, Дармоед, — носильщики и дворник оживились. — Присоединяйся к нашей компании.

— Я бы рад, — с грустью в голосе произнес Дармоед, — да Клавка, будь она неладна, последнюю пачку в унитаз спустила.

— Снова с курением борется? — дворник подмигнул приятелям. — И когда только угомонится?

— И не говори, Фрол. От баб одни беды. Взять хотя бы мою Клавку: каких только ограничений за двадцать лет брака не придумала, а борщ готовить так и не научилась. Не борщ, а бурда.

— Вот-вот, одни беды, — поддержал Дармоеда Фрол. — Борщ бурда, так еще и покурить нельзя. Идем, Дармоед, ссужу тебя сигареткой. Подымишь, и жизнь слаще станет.

Уговаривать себя Дармоед не заставил, перемахнул через ограждение, взял обещанную сигарету, бережно размял в заскорузлых руках и сунул в рот. Не спрашивая, выхватил из рук Гудко спичечный коробок, достал спичку и, чиркнув о шершавое ребро, прикурил.