Коглин - Деннис Лихэйн

родные не получат ни гроша, черт побери.

Дэнни устало хмыкнул, глядя на пустой бар:

— И что же делать?

— Сражаться, — ответил Стив.

Дэнни помотал головой:

— Весь мир сейчас сражается. Франция, долбаная Бельгия, и сколько там погибло? Никто даже не знает точного числа. По-твоему, положение хоть как-то улучшается?

Стив, в свою очередь, покачал головой.

— И что же? — Дэнни чувствовал: вот сейчас он что-нибудь сломает. Что-то большое. И оно сразу разлетится на куски. — Так уж заведено в мире, Стив. В нашем растреклятом мире.

Стив снова покачал головой:

— Не в нашем.

— Ну и черт с ним. — Дэнни попытался стряхнуть с себя вдруг возникшее ощущение, что он — часть какой-то большой картины, большого преступления. — Давай я тебе закажу еще.

— В их мире, — добавил Стив.

Глава четвертая

Воскресным днем Дэнни отправился в Южный Бостон, в отцовский дом, чтобы повидаться со Старейшинами. Воскресный обед в доме Коглинов считался мероприятием политическим, и, пригласив его присоединиться к ним в обеденный час, Старейшины словно бы поднимали его на более высокую ступень. Дэнни в глубине души надеялся, что одна из причин — значок детектива, на который вот уже несколько месяцев намекали и отец, и дядя Эдди. Ему двадцать семь, и он стал бы самым молодым детективом в истории БУП.

Накануне вечером отец ему позвонил:

— Поговаривают, старина Джордж Стривакис тронулся умом.

— Я не замечал, — ответил Дэнни.

— Он отправил тебя на задание, — напомнил отец. — Верно?

— Он предложил, я согласился.

— Направил тебя на корабль, полный зачумленных солдат.

— По-моему, это не чума.

— А что же это, по-твоему?

— Видимо, острая пневмония. «Чума» — слишком уж громкое слово, сэр.

Отец вздохнул:

— Не понимаю, что тебе взбрело в голову.

— Значит, Стив один должен был этим заниматься?

— Если необходимо.

— Получается, его жизнь дешевле моей.

— Он Койл, а не Коглин. Мне, видишь ли, незачем оправдываться, когда я защищаю своих родных.

— Кто-нибудь должен был это сделать, папа.

— Но не кто-то из Коглинов, — возразил отец. — Не ты. Тебя растили не для того, чтобы ты играл в игры со смертью.

— «Защищать и служить», — процитировал Дэнни.

До него донесся едва слышный вздох.

— Завтра обед. Ровно в четыре. Или это для тебя недостаточно рискованное занятие?

— Как-нибудь справлюсь, — улыбнулся Дэнни, но отец уже повесил трубку.

Так что на другой день он шагал по Кей-стрит, солнце вовсю грело стены из бурого и красного кирпича, из открытых окон доносился запах тушеной капусты, тушеной картошки, тушеной грудинки. Его брат Джо, игравший с ребятами на улице, заметил Дэнни, просиял и подбежал к нему.

На Джо был его лучший воскресный наряд — шоколадного цвета костюмчик с бриджами, белая рубашка с голубым галстучком и в тон костюмчику кепка, надетая набекрень. Дэнни присутствовал при том, как все это покупалось. Джо все время вертелся, а мать с Норой твердили ему, какой он в таком костюме взрослый и красивый и что у отца в его возрасте ничего подобного не было, между тем как Джо не сводил глаз с Дэнни, словно тот мог ему помочь улизнуть.

Дэнни подхватил мальчика, когда тот подпрыгнул и обнял его, прижимаясь щекой к его щеке, обвив его шею руками. Он вдруг вспомнил, насколько сильно его любит младший брат, и удивился, что может надолго об этом забывать.

Для своих одиннадцати Джо был маловат ростом, но Дэнни знал, что брат с лихвой возмещает это, будучи одним из главных юных хулиганов в здешних хулиганских краях. Джо откинулся назад и улыбнулся:

— Говорят, ты бокс бросил.

— Ходят такие слухи.

Джо протянул руку и пощупал его форменный воротничок.

— Почему?

— Решил, что лучше потренировать тебя, — ответил Дэнни. — Первым делом надо научить тебя танцевать.

— Никто же не танцует.

— Что ты. Еще как. Все великие боксеры ходили на уроки танца.

Не спуская брата с рук, Дэнни прошел несколько шагов по тротуару и вдруг по-балетному крутанулся. Джо зашлепал его по плечам:

— Хватит, хватит.

Дэнни снова совершил пируэт:

— Я тебя смущаю?

— Хватит. — Джо засмеялся и опять стал лупить его по плечам.

— Стыдно перед друзьями, а?

Джо ухватил его за уши и потянул:

— Ладно тебе.

Ребята, толпившиеся на улице, смотрели на Дэнни с таким видом, словно не могли решить, надо ли его бояться.

Он оторвал от себя Джо и, щекоча, спустил на тротуар. Тут Нора открыла дверь на крыльцо, и ему сразу захотелось убежать.

— Джо! — окликнула она мальчика. — Мама зовет. Говорит, надо вымыться.

— Я и так чистый.

Нора приподняла бровь:

— Я об этом не спрашивала, юноша.

Джо обреченно помахал приятелям и потащился вверх по ступенькам. Когда он проходил мимо Норы, та взъерошила ему волосы, а он хлопнул ее по рукам и пошел дальше. Нора прислонилась к дверному косяку, изучающе глядя на Дэнни. Вдвоем со старым негром Эйвери Уоллисом она прислуживала в доме Коглинов, только положение у Норы было куда менее определенным, чем у Эйвери. Пять лет назад, в канун Рождества, ее привел в этот дом случай или судьба — дрожащую от холода, что-то невнятно бормочущую беженку с северных берегов Ирландии. Никто не знал, от чего она бежала, но с тех пор, как отец Дэнни принес ее, замерзшую и грязную, укутав в свою шинель, она сжилась с семьей Коглинов. Не то чтобы член семьи, вовсе нет, по крайней мере для Дэнни, но все равно — человек, влившийся в семью.

— Чему обязаны? — поинтересовалась она.

— К Старейшинам, — кратко объяснил он.

— Всё они что-то замышляют и затевают, Эйден, разве не так? И какое же у тебя место в их замыслах?

Он чуть наклонился к ней:

— Только мать зовет меня Эйденом.

Она отстранилась:

— Так я для тебя теперь как мать, так, что ли?

— Не совсем. Хотя из тебя бы вышла неплохая мамочка.

— Подумайте, какой пай-мальчик, воды не замутит.

— Тебя замутил.

Глаза у нее на мгновение вспыхнули. Светлые глаза цвета базилика.

— Тебе надо бы сходить покаяться.

— Не нужно мне каяться, ни в чем и ни перед кем. Иди сама.

— Почему я?

Он пожал плечами.

Она прислонилась к двери, вздохнула. Глаза у нее были усталые. Ему хотелось стиснуть ее и сжимать долго, до изнеможения.

— Что ты говорила Джо?

Нора сделала шаг вперед, сложила руки на груди:

— О чем?

— О моем боксе.

Она грустно улыбнулась:

— Говорила, что ты больше никогда не выйдешь на ринг.