Танец теней - Яков Осканов

я немного размялся, потянулся, разгоняя кровь в затёкшей спине, и вернулся к дивану. Трубка была вновь раскурена, я устроился удобнее и продолжил читать.

Дата: 27-е июня 1898 года

Женщины неожиданно снова слегли. Их состояние резко ухудшилось. Вернулись прежние симптомы, и к ним добавились новые: конечности начали терять чувствительность, мышцы шеи затвердели. Больные кричат и жалуются на непереносимую головную боль.

Ломаю голову, неужели повторно заразились? А может, это и не болезнь вовсе, а отравление? Какая досада, что у нас нет врача. Все с надеждой смотрят на меня, ошибочно полагая, что если я профессор, то должен лучше остальных знать, что делать.

Дата: 28-е июня 1898 года

Сегодня я не работал над моими исследованиями. Большую часть дня я старался разобраться с возникшей проблемой. Не имея академического медицинского образования, я лишь могу наугад, следуя тем немногим знаниям, которыми располагаю, пытаться подобрать средство для лечения бедных женщин.

Я не знаю, какой природы эта болезнь и насколько она заразна. Но подозреваю, что заразна.

Чтобы исключить отравление, я опросил больных, не ели ли они чего-то вместе, чего не ели остальные. Из их ответов я понял, что они питались тем же, чем и мы. По крайней мере, Савелий и Иван в последние дни имели общие трапезы с жёнами, но остались совершенно здоровыми.

Именно поэтому я предполагаю, что болезнь заразна — женщины проводили много времени вместе. Но остаётся загадкой, почему не заразились их мужья.

Дата: 29-е июня 1898 года

День сегодня выдался исключительно тяжёлый. Пишу перед сном, совершенно лишённый сил, в том числе и душевных. Состояние больных не улучшилось. Они почти перестали есть, и я поручил давать им побольше питья: воду и крепкий чай с малиновым вареньем. Мы соблюдаем карантинные меры. Все три женщины лежат в одной комнате, за ними ухаживают Савелий и Иван, и я захожу, чтобы наблюдать их состояние. Михаилу Николаевичу, Соне и Дмитрию Трифоновичу я строго запретил входить. Пока мы справляемся сами.

Дата: 30-е июня 1898 года

Спал плохо. С утра ходил смотреть больных. Их состояние усугубилось. Головные боли усилились. Жар не спадает. К этому добавились частичные параличи конечностей. Ничего из предложенных мной средств им не помогло. Мучительно смотреть на их страдания. Мне остаётся только давать им лауданум, чтобы облегчить боль и помочь забыться.

Дата: 1-е июля 1898 года

Не знаю, от лауданума ли или от болезни, больные стали терять рассудок. Невозможно даже опросить их о самочувствии. Параличи их усилились. Сознание стало спутанным. Женщины временами перестают узнавать нас, не понимают, где они. У одной из женщин начался бред и, похоже, галлюцинации. Ей мерещатся кошмары. Она как заведённая повторяет: «Он пришёл! Он пришёл!». Лицо её совершенно нечеловеческое, искажённое ужасом. Я довёл дозы лауданума до предельных. Если дать больше, боюсь, это убьёт их. В те времена, когда действие лекарства ослабевает, больные начинают стонать и кричать. Это невыносимо слышать, но больше я ничем им помочь не могу.

Хоть вера моя носит формальный характер, и ум мой отвергает в обычное время религию, я настолько отчаялся, что сейчас закончу записывать и буду молиться за этих несчастных. Надеюсь, завтрашний день принесёт хоть какое-то облегчение.

Дата: 2-е июля 1898 года

С утра жене (впрочем, скорее всего вдове) пропавшего Степана стало совсем худо. Её практически полностью парализовало. У двух других женщин усилился жар и бред, им начали мерещиться какие-то видения и звуки. По всей видимости, что-то пугающее, ибо с их лиц не сходило выражение ужаса до тех пор, пока они не забывались после очередной дозы лауданума. Они стали пугаться света и умоляли завесить окна.

В обед жена Степана впала в оцепенение и вскоре после этого умерла. Савелий и Иван ходят, как безумные, и умоляют меня спасти их жён. Но что я могу сделать?! Я химик, а не врач. Их вера в меня неоправданна, и я не могу дать им никакой надежды. Они думают, что учёные знают всё! И сколько бы я ни пытался им объяснить, что не могу более ничем помочь их бедным жёнам, они не отходят от меня ни на шаг и упрашивают, чтобы я что-то придумал.

У Сони от нервов снова случился припадок, и мне пришлось провести какое-то время с ней, чтобы дать ей воду и дождаться, пока ей не станет лучше.

Фёдор начал заводить разговоры о том, что усадьба наша проклята, потому как место это нечистое, он сам слышал, как венд из партии разведчиков говорил, что в озере живёт какой-то дух местных туземцев. Он начал убеждать нас, чтобы мы бросили женщин и бежали в город, пока все не погибли.

К счастью, Михаил Николаевич был в это время с Соней, а Дмитрий Трифонович велел Фёдору замолчать и не показываться на глаза, пока не соберётся с духом, ибо если хозяин услышит такое, то конюху не поздоровится.

К ночи обеим женщинам стало совсем плохо. Я дал им лауданум, а сам попробую заснуть, ибо силы мои давно иссякли, и я только чудом остаюсь на ногах.

Дата: 3-е июля 1898 года

Утром пришёл к больным и понял, что дело наше проиграно. По всей видимости, у них началась агония. Они больше не двигались и не реагировали на нас. Через час после моего прихода одна из них, жена Савелия, умерла. А к обеду умерла и вторая.

На меня навалилась какая-то нечеловеческая усталость. Нет сил и желания писать, поэтому пропущу дальнейшие события этого дня. Скажу лишь, что женщин похоронили. И что будет дальше, я не знаю, поручая свою жизнь судьбе и завтрашнему дню.

Я решил сделать небольшую паузу, чтобы выкурить трубку и обдумать прочитанное.

Пропажа Степана, хоть и представлялась мне трагедией, всё же ничего необычного в том, что человек пропал в тайге, не было. Вероятнее всего, он погиб по одной из многочисленных причин, которые таятся в этих диких лесах.

Болезнь женщин встревожила меня сильно. В первую очередь тем, что я не знал такой болезни. Жар и головные боли могли являться признаками самых разнообразных недугов, но бред и галлюцинации указывали на поражение мозга. Однако описанные профессором симптомы не укладывались ни в одну известную мне клиническую картину.

Зловещим происшествием казалась и гибель спаниеля, а точнее не сама гибель, а обстоятельства в виде таинственного символа на её могиле и того факта, что никто из обитателей усадьбы не признался, что убил или хотя бы закопал