Господин следователь. Книга десятая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Стоит, небось, такая машинка, как хороший дом, — заметила Мария Ивановна, молчавшая, но внимательно слушавшая наш разговор.

— Не дом, но с полдома. Видел где-то, что в Северо-Американских штатах она по сто долларов — огромные деньги. Если на наши перевести — то рублей двести.

Сумму я брякнул наобум. Не помню — каков курс рубля по отношению к доллару? Какой он к франку — знал, а к остальным деньгам нет.

— Сто долларов, да еще за пересылку платить, — отмахнулся Милютин. — Ежели, свои машинки выпускать станем, тогда и купим. А сейчас пусть вручную шьют. Иголками швейными я девок снабжу, а нитки пусть сами покупают.

Хм… А в России выпускают свои швейные иглы или нет? Не помню.

— Иван Александрович, расскажите батюшке — что за история произошла с господином Вавиловым. — попросила Мария Ивановна. — Мы же только третьего дня вернулись, а к нам сразу же Вавилов приехал. Просит, чтобы Городской голова его от Чернавского защитил.

— От Чернавского защитить? — удивился я. — Так я его пока еще и не обижал. Грешен, имелась такая мысль, но мне Василий Яковлевич Абрютин запретил. Сказал, что сам купца к себе в кабинет вызвал, провел с ним беседу и Вавилов больше дурить не станет. А у господина купца какая версия?

— Вавилов сообщил, что ваша названная сестричка его сына каждый день бьет, а вы ей в этом потакаете.

— Да? Он так и сказал? — переспросил я. Покачав головой, хмыкнул: — Сидел бы себе дурак тихо, как мышь под веником. Всего-то один раз Аня его сыночка побила, так и то, за дело, а вони…

— Иван Александрович, а что за история? — заинтересовался Милютин. — Я вашу Анечку знаю, барышня умная. Неужели она и на самом деле каждый день Вавилова-младшего подстерегает и бьет?

Пришлось наскоро пересказывать, как реалист ухватил Аньку за мягкое место, огреб — абсолютно по заслугам, а потом пожаловался папаше, а тот устроил шум на пустом месте. Причем, такой шум, что если бы не Абрютин, было бы купцу плохо.

И дочь, и отец только диву дались, выслушав про человеческую дурость.

— Дурак он, господин Вавилов, — сказала Мария Ивановна. — А ты, батюшка, радовался — мол, купец первой гильдии в город перебирается. Нечасто такое бывает. Теперь понятно, почему он к нам переехал. Верно, в своем городе уже со всеми поскандалить успел.

— Никогда не вмешивался, если дети с кем-то дрались, — пожал плечами Милютин. — И Васька — старший мой иной раз с синяком приходил, и Машка, бывало, со щекой поцарапанной.

Я с улыбкой посмотрел на мадам Лентовскую. Ишь, с поцарапанной щекой пришла.

— Всего-то один раз и было! — возмутилась Мария Ивановна. Пояснила: — Мы с Зинкой, с Зинаидой Дмитриевной подрались… А из-за чего, уже и не помню. Я ее укусила, она меня поцарапала. Подрались, потом поревели обе, потом мириться пошли.

— Да, а как там Зиночка? — поинтересовался я.

— Еще не виделись. Горничная ходила, сказала, что горюет барышня, два раза в день на почту ходит, а писем из Петербурга уже месяц, как нет. Может, у ее жениха совесть проснулась?

Не стал говорить Лентовской о том, что совесть проснулась не сама по себе, а с помощью полицейского, присланного товарищем министра к брачному аферисту. Но это наши с отцом дела.

— Будем надеяться, что Зинаида за ум возьмется, — высказал общее пожелание Иван Андреевич. Помешкав, сказал: — Еще вот что вспомнилось про Вавилова. Он же мне сказал, что кроме девчонки крестьянской его сыночка еще «александровцы» побили, а реалисты даже заступаться не стали. Обычно-то не позволяют своих трогать, а тут только стояли, да смотрели. Теперь понятно, почему реалисты заступаться не стали. Ябед никто не любит.

Ишь, побили «александровцы». Я даже догадываюсь, кто мог побить. А Городской голова продолжил:

— Вы, Иван Александрович, не трогайте дурака, сами с ним разберемся. Хочет в миру и в согласии жить — пусть живет, а нет, никто не неволит.

После ужина, когда по правилам хорошего тона следовало немного посидеть, Иван Андреевич сказал:

— Слышал от кого-то, что вы не любите подарки…

— Нет, почему же? — слегка возмутился я. — Иные подарки я очень люблю…

Не стал намекать на пирожные, которые Мария Ивановна традиционно вручала мне в конце вечера, но все всё поняли.

— Иван Александрович, — заулыбалась дочь городского головы. — Коробочка для вас уже собрана — и вам, и сестренке вашей, и невесте, на всех хватит.

Как же, хватит. Девчонки у меня пирожные от Лентовской трескают, как не в себя. Ладно, если мне хотя бы одно достается. Но пусть хоть пирожные трескают, потому что обе они у меня худенькие — хоть Леночка, а хоть Анечка.

— Пирожные, тут и слов нет, вещь очень полезная и вкусная, но я про другие. Что-нибудь этакое, серьезное, чтобы на стол поставить и похвастаться перед друзьями или родственниками не стыдно было.

Я слегка загрустил. Наверняка Городской голова припас мне что-то такое, бронзовое и монументальное, вроде коллекционных фигур, стоящих у батюшки в кабинете. Буду я с них пыль вытирать, а еще стану опасаться, что в один не слишком прекрасный день, бронзовое страшилище брякнется, да и отдавит кому-нибудь ногу.

Впрочем, можно украсить свой кабинет. Подарки, которые мне действительно понравились, бывают редко. Ну, чернильница, что затрофеил Петр Прокофьевич под Балаклавой, да шпага с «аннушкой» от Абрютина. Да, подарок государя тоже в тему пришелся —нужная вещь, тем более, что свои собственные часы я утратил.

Смущало всегда и то, что на подарок требовался «отдарок». Вот, вручит мне Иван Андреевич уменьшенную копию Клодтовского коня, что в ответ дарить стану? Я себя бедным человеком не считаю, но с миллионщиком мне не тягаться.

— Иван Андреевич, так вроде бы повода нет, подарки мне делать, — попытался увильнуть я. — Мария Ивановна пирожные обещала — за глаза хватит.

— А мне, понимаете ли, захотелось вам что-нибудь подарить. Без повода, а просто так, от души. Машенька, доставай, — скомандовал Иван Андреевич дочери и та вытащила из-под столика коробку. Лукаво на меня посмотрела и передала мне…

— Сразу и посмотрите, скажете, понравилась или нет…

Коробка не слишком тяжелая, значит, не бронза и не хрусталь. Заинтригован, однако.

Я полез в коробку, снял верхний слой стружек, просунул руки и вытащил на свет божий… козу.

Фарфоровая коза, стоящая на задних ногах, да еще и в каком-то национальном костюме. Так, а кто это может быть? Красная юбка, белая рубаха на лямках, корсаж, передник. Кажется, немецкий национальный костюм называется трахт? Точно, немка.

А для полноты эффекта еще и коса, заплетенная вокруг изящных рожек. Вылитая Анька, только, применительно к национальности данной козы — Анхен.

— Ух ты! — вырвалось у меня. — Красавица! Не то баварка, не то австриячка.

— А я говорила, что Иван Александрович угадает, — повернулась Мария Ивановна к отцу.

— Замечательный подарок, — поблагодарил я отца и дочь. — Я даже догадываюсь, кто выбирал…

А чего тут угадывать? Милютин — человек солидный, вникать в какие-то забавные тонкости, касающиеся домашнего быта судебного следователя Чернавского ему некогда, да и по лавкам антикварным он бегать не станет. А вот супруга моего начальника живо интересуется такими мелочами. А уж коза, ставшая знаменитостью на весь город, не могла пройти мимо ее внимания.

— Надеюсь, фигурка понравилась? — поинтересовался Иван Андреевич.

— Не то слово. Я в нее прямо-таки влюбился.

Пожав руку Городскому голове, поцеловал в щечку его дочь — сама подставила, не отказываться же?

[1] Справедливости ради, это говорил не сам Михаил Афанасьевич, а один из его героев — Виктор Мышлаевский, удивленный, что родственник Турбиных не пьет.

Глава 9

Ночное происшествие

Иной раз жалею, что живу в простом — практически, в деревенском доме. И нет у меня высокого каменного забора, где на воротах нес нелегкую службу Аргус неусыпный — днем дворник, а по ночам — сторож, чтобы не пускали ко мне случайных прохожих. А уж неслучайных — тем более. Чтобы в шею. В-крайнем случае, сгодится злая собака. А у меня что? Деревянный забор, калитка, которая открывается по принципу «дерни за веревочку, она и откроется», а Манька, козлушка толковая, и голосистая, но все равно, напугать никого не сможет.