Кроваво-красные бисквиты - Лев Брусилов

Фома Фомич больше склонялся ко второму варианту. Джотто прошел к свидетельскому стулу и тяжело, точно отработавший световой день в поле батрак, опустился на жесткое скрипучее сиденье.

– Не буду спрашивать, как вы провели ночь, – начал фон Шпинне, – потому как знаю, что плохо. Но кто в этом виноват?

– Вы хотите сказать, во всем виноват я? – апатично удивился сиделец.

– А вы думаете иначе?

– Да, я думаю иначе! – хмуро и с нажимом ответил кондитер, к нему, судя по всему, возвращалась жизнь.

– И кто же, по-вашему, виноват?

– Я не буду отвечать на этот вопрос, вы и сами знаете!

– Знаю, – мотнул головой фон Шпинне, – вы вините меня! Я с этим обвинением не согласен, но спорить не буду. Скажу только, что если вы и сегодня правдиво не ответите на мои вопросы, то я буду просто вынужден оставить вас у себя в гостях еще на одну ночь. И так до полной победы справедливости.

– Что вы имеете в виду, когда говорите о справедливости? – спросил кондитер.

– Я имею в виду только справедливость, и более ничего.

– Значит, у нас с вами разные представления о ней! – заключил Джотто.

– Вот здесь я с вами, пожалуй, и соглашусь. Но не будем превращать наш разговор в пустую псевдофилософскую дискуссию, приступим к делу. Итак, на чем прервалась наша вчерашняя беседа?

– Я не помню! – отрезал кондитер. Депрессивное уныние, навеянное пребыванием в полицейском подвале, похоже, совсем покинуло его.

– Зато я помню! Вы не ответили, перед кем хвастались, что у вас есть яд, который вы привезли с собой из Италии. Вы только упомянули, что это была какая-то женщина и что вы хотели якобы произвести на нее впечатление, – начальник сыскной замолчал, в раздумьях повертел головой. – Мне до сих пор непонятно, как можно произвести впечатление на женщину, рассказывая ей, что у вас есть смертельный яд. Так что же это за женщина? Назовите ее имя.

– У меня было много женщин! – с вызовом бросил итальянец и, откинувшись на спинку стула, забросил ногу на ногу. Фома Фомич посмотрел на это и подумал, что одной ночи в подвале для Джотто, пожалуй, все-таки мало.

– И всем вы врали про яд, который на самом деле был просто возбуждающим средством?

– Не помню, может быть всем, а может быть и нет!

– Я вижу, что вы по-прежнему не расположены говорить, поэтому снова отправлю вас в камеру.

– Это произвол! – выкрикнул Джотто.

– И в чем же заключается произвол? – спросил начальник сыскной. Он пока не собирался отправлять кондитера в подвал – пугал. Но пугал мягко, по-отечески.

– В том, что меня арестовали и содержат в нечеловеческих условиях…

– Вы, господин Джотто, еще слишком мало живете в России. Вы даже не имеете приблизительного представления о том, что такое нечеловеческие условия. И чтобы этого не узнать, советую вам не испытывать мое терпение. Оно огромное, но не бесконечное.

– Вы что же это, запугиваете меня? – округлил глаза кондитер.

– Нет. Просто даю добрый совет. Итак, предположим, я ничего из того, что вы мне только что сказали, не слышал. Начнем нашу беседу с чистого листа. Назовите мне имя женщины, перед которой хвастались наличием у вас отравы. Не торопитесь с ответом, подумайте. Стоит ли оно того, чтобы снова идти в камеру?

Джотто задумался. Начальник сыскной терпеливо ожидал, когда кондитер заговорит, понимая, что тот стоит на перепутье: назвать имя, выйти из сыскной и отправиться восвояси или же играть в благородство и снова очутиться в этом жутком полицейском подвале. После продолжительного раздумья Джотто разлепил губы и проговорил:

– Я не могу вам назвать имя.

– Вы не можете назвать имя? Почему? Потому, что не знаете его или по какой-то другой причине?

– По другой причине! – торопливо ответил кондитер.

– Я даже не представляю по какой и не осуждаю вас, нам всем иногда хочется показаться благородными. Но вы же понимаете, что женщина, перед которой вы так… – фон Шпинне замолчал, подыскивая подходящее слово, – необдуманно хвастались, может быть причастна к отравлению Скворчанского и всех остальных?

– Как? Как она может быть к этому причастна? – удивленно уставился на фон Шпинне Джотто. – Ведь это не яд!

– А как же дозировка? Вы говорили мне, что если этого снадобья подмешать много, то человек может и умереть.

– Я говорил ей, что яд очень сильный и достаточно одного золотника.

– Она знала, где хранится склянка со снадобьем и, самое главное, как она выглядит? Ведь, как я понимаю, на ней не было никакого пояснительного ярлыка. И в том шкафу, где склянка стояла, наверняка были и другие.

– Я показывал ей…

– Зачем? Достаточно было упомянуть, – проговорил начальник сыскной. По его тону было понятно, что ответа от Джотто он не ждет.

– Вы все равно не поймете.

– Да уж, куда нам… – ворчливо проговорил Фома Фомич, ни к кому не обращаясь, после чего деловито продолжил: – Подведем промежуточные итоги. Что мы имеем на сей момент: вы, господин Джотто, привезли из Италии афродизиак для своих личных нужд, так?

– Я это и не отрицаю.

– Идем дальше. Чтобы произвести на какую-то женщину впечатление, имя этой женщины нам пока неизвестно, вы показываете ей склянку со снадобьем и утверждаете, что это сильнейший яд. Как там его? Кантарелла. Предположу, что хвалились вы не столько наличием якобы яда, как тем, что вы находитесь в родстве с семейством Борджиа, поэтому-то у вас и оказалась отрава, сам герцог вам ее вручил. Ведь так?

Джотто молчал. Однако по его виду можно было понять, что начальник сыскной недалек от истины. Фон Шпинне тем временем продолжал:

– Потом спустя какое-то время склянка со снадобьем пропадает. Вы это обнаружили уже после отравления городского головы. И поскольку человек вы, я так думаю, неглупый, быстро сообразили, что женщина, перед которой хвастались, может быть причастна к отравлению.

– Но как она может быть причастна, если это не яд?

– Предположим, что это она, неизвестная нам пока женщина, похитила склянку со снадобьем. Чем она руководствовалась? Ведь, похищая снадобье, она думала, что это сильнейшая отрава. Возникает вопрос: а зачем ей яд? И почему пропажа афродизиака вас так всполошила?

– Меня это не всполошило!

– Мне даже кажется, я знаю, кто эта женщина, но об этом позже. А пока расскажите мне о вашем посыльном Марко.

– Марко? – кондитер выпрямился. – А что вас интересует?

– Да все. Кто он такой, откуда оказался в вашей кондитерской, охарактеризуйте его и, по возможности, полнее.

– С Марко что-то случилось? – насторожился Джотто.

– Господин Джотто, я интересуюсь всеми вашими работниками. А начал с Марко по той простой причине, что именно