Иоанна Хмелевская (Избранное) - Хмелевская Иоанна

Работа была поэтапная, подсчитывать можно было только то, что сделано фактически, в начале месяца все было спокойно, а в конце приходил Апокалипсис. Мы пытались делать подсчеты по мере выполнения работ, но это мало помогало, потому что невозможно было предвидеть, какая из работ будет закончена так, чтобы ее можно было принять и обсчитать. Всё это мы делали в сумасшедшем темпе, рыча и плюясь, сидя до поздней ночи, теряя голову от подсчета известки, гипса, цемента, шлакоблоков и тому подобного.

В конце концов мы пришли к выводу, что всё это надо бы как-то упорядочить. Ладно уж, мы настроимся на сверхурочную работу, посидим и в воскресенье, всё вытянем и будем каждый делать работу за двоих, но ведь не даром же! Пусть нам доплатят сотни по три каждому, это всё равно будет дешевле, чем ставка третьего человека, а мы сделаем, что нужно.

С этим предложением мы пошли к шефу. Он нас выслушал, одобрил, без малого благословил.

— Минуточку, — заметил кто-то из нас, — а бабки?

— А-а-а, вот этого я вам обещать сейчас не могу, — ответил шеф. — По моему личному мнению, — добавил он, — идея разумная. Беритесь за работу, а я попробую с деньгами разобраться. Это всё, что я могу для вас сделать.

Ирек был зол и раздражен.

— Ну да, устроит он… Не видать нам прибавки, как своих ушей! Но если мне не повысят зарплату, ничего делать не стану, лучше сдохну.

Ирек как в воду глядел. На каком-то этапе наше предложение тихо похоронили. Не воспользовавшись нашей разумной идеей, фирма пошла на расходы, а нам прислали помощника, Богдана, которого очень быстро арестовали за страшное мошенничество с билетами на новогодний бал в Политехнику. По нашим подсчетам, на своей афере он заработал порядка двадцати тысяч злотых. Пресса долго писала об этом скандале. Только потом к нам пришли Марыська и Генрик, личность необыкновенно трудолюбивая, и жить нам стало легче…

Я проработала на строительстве больше трех лет и могла сдавать экзамен на лицензию. Я не собиралась провести на стройплощадках всю жизнь, я поставила себе цель вернуться в проектную мастерскую.

Я подала заявление об уходе, и тут мне предложили повысить зарплату на целых шестьсот злотых, что было вполне понятно. Высококвалифицированный персонал работает лучше. О нашей строительной конторе кисло отзывались, что у нас сидит одна аристократия. В этом было зерно истины, потому что у большинства технического персонала за плечами были институты и дипломы, работу мы делали на совесть, куда выше нормы и даже в какой-то мере интеллигентно. Надо было раньше нас ценить…

Моя личная жизнь в это время протекала бурно и разнообразно. Мой муж был личностью сильной и сложной. Как достоинства, так и недостатки у него находились на высшем уровне, и если он что-то и делал, то с грандиозным размахом. Прежде всего, он был человеком порядочным, что мощно на мне отражалось, главным образом в области финансов. Из Политехники его выставили, три года он проработал в студиях Польского радио как переводчик и диктор, после чего вернулся на учебу в Вечернюю инженерную школу, которая раньше была школой Вавельберга. Тут оказалось, что здесь он в своей стихии. Муж перешел в лабораторию Польского радио на улицу Вальбжихскую, где мгновенно стал начальником отдела. И тут он, черт его побери, в письменном виде отказался принять повышение зарплаты, пока зарплату не повысят всему отделу! Оценив по достоинству его благородство, я сквозь зубы похвалила муженька за бескорыстие и начала брать халтуру в Государственном техническом издательстве.

В «Бесконечной шайке» я ни слова не соврала. Действительно, при сравнительно небольших усилиях я могла найти в чертежах почти незаметную разницу и явно входила в мировую десятку лучших чертежников. Всё это закончилось, потому что строительство меня доконало, но прежде, чем этому настал конец, супружеские беседы протекали следующим образом.

— Крошки на буфете! — вопил муж. — Что, нельзя убрать?

— Можно, — отвечала я из-за кульмана. — Убери, тебе никто не запрещает.

— Я не буду это убирать!

— Ну и не убирай! Что ты ко мне цепляешься, не морочь мне голову! Я должна зарабатывать деньги!

— В заднице у меня твои деньги!

Ясное дело, что беседу я вела, склонившись над работой. Руки у меня после таких заявлений начинали трястись, что определенно вредит точности 0,1 миллиметра. Мне приходилось пережидать минимум полчаса, чтобы не испортить чертеж. Наконец я заканчивала работу и могла себе позволить минутную передышку. Тогда муж говорил нежным голосом:

— Ты посиди и отдохни, а я все сделаю.

Богом клянусь, я сидела на диване с журнальчиком в руках, и муж запрещал мне пальцем шевельнуть, а сам мыл окна и убирал квартиру с радостной песней на устах.

— Слушай, — спрашивала я его в отчаянии, — скажи мне, что тобой руководит? Вот я сижу, работаю, вывалив язык от спешки, а ты ко мне цепляешься, морочишь голову какой-то фигней и ругаешься из-за крошек. Сейчас у меня есть время, я могла бы всё сделать, так нет же: ты крутишься сам и ничего от меня не требуешь. В чем дело?

— В том, что сейчас я не обязан это делать, — отвечал он мне на это мило и беззаботно.

Ну да, такое и я могла понять. Я тоже не любила обязаловку. Однако крутилась я, как белка в колесе, и порой первый раз за день могла присесть, только когда дети уже были уложены спать.

Нам чудом удалось купить мотоцикл. У нас не было ни радио, ни стиральной машины, ни холодильника, ни мебели. Я не имела приличного пальто и платьев, но всегда готова была променять эти недвижимые богатства на средство передвижения.

Мотоцикл давал необыкновенно радостные возможности, а мой муж умел его водить. Умела и я, только тогда у меня не было водительских прав. Так вот, после мотоцикла «ВФМ» муж получил талон на «Паннонию». Причем получил он талон внезапно, на неделю раньше, а выкупить мотоцикл нужно было сразу, и денег нам не хватало, потому что мы должны были получить их через несколько дней. На строительстве как раз выдавали зарплату.

Ни секунды не сомневаясь, я решила одолжить недостающую сумму, пройдясь с протянутой рукой. Начала я, разумеется, со знакомых.

— Пан Владзик, — говорила я, — мне нужны бабки, не одолжите ли две сотни?

Пан Владзик, ясное дело, галантно выражал свое согласие. Таким образом я набрала двенадцать тысяч, этого хватило, одалживать я перестала, после чего остальные знакомые отнеслись ко мне подозрительно и попробовали впихнуть мне еще денежку.

— Как это? — с обидой говорили они. — А от меня пани инженер не возьмет?

С огромным трудом мне удалось им втолковать, что больше мне уже не нужно. После чего, в среду или в четверг, представление началось сызнова. Мы получили недостающие деньги, и со списком в руке я пошла отдавать долги. Как же я намучилась — это не передать словами. Никто не хотел брать назад свои деньги, все были уверены, что заплатили оброк «безетчице», они не хотели верить, что я просто взяла взаймы. К счастью, у меня плохой характер, и я настояла на своем.

Мотоцикл для нас оказался безграничным счастьем. В этом вопросе между нами не было никаких недоразумений. Польза от него была великая, потому что муж возил меня на работу. Он должен был ехать на работу к восьми, а я к семи. Муж завозил меня на улицу Варецкую, а сам ехал на Валбжихскую, приезжая на Польское радио раньше всех, а потому считался суперусердным работником.

Из дому он выходил раньше меня, чтобы завести мотоцикл, а потом начинал давить на клаксон, поторапливая меня.

Из детской доносилось:

— Мать, отец уже рычит!

Мотоцикл меня подстегнул, и я сдала на права.

Экзамен по вождению был единственным экзаменом в моей жизни, который я завалила. Мне досталась «Варшава», только не та, на которой я обычно ездила на уроках вождения, и никто мне не сказал, что у нее плохо выжимается сцепление. Со второго раза, через две недели, я все-таки сдала этот несчастный экзамен и получила права.