Борис Акунин - Пелагия и чёрный монах

Ознакомительный фрагмент

Полковник выразительно поднял брови: о да!

Час спустя они прогуливались по палубе, и, прикрывая спутницу от свежего ветра, Лагранж свёл дистанцию меж своим мужественным плечом и хрупким плечиком Натальи Генриховны до несущественной.

Когда «Святой Василиск» вышел из горла бухты на чёрный простор, ветер вдруг сделался резок, в борт принялись шлёпать сердитые белозубые волны, и полковнику пришлось то и дело подхватывать даму за талию, причём каждый следующий раз его рука задерживалась на упругом боку чуть дольше.

Матросы-монахи в поддёрнутых подрясниках бегали по палубе, укрепляя расплясавшиеся спасательные шлюпки, и привычной скороговоркой бормотали молитву. На мостике виднелась массивная фигура капитана, тоже в рясе, но при кожаной фуражке и с широким кожаным поясом поперёк чресел. Капитан кричал в рупор хриплым басом:

— Порфирий, елей те в глотку! Два шлага зашпиль!

На корме, где меньше неистовствовал ветер, гуляющие остановились. Окинув взором бескрайние бурные воды и низко придвинувшееся чёрно-серое небо, Наталья Генриховна содрогнулась:

— Боже, как страшно! Словно мы провалились в дыру меж временем и пространством!

Лагранж понял: пора начинать атаку по всему фронту. Оробевшая женщина — всё равно что дрогнувший под картечью неприятель.

Провёл наступление блестяще. Сказал, перейдя на низкий, подрагивающий баритон:

— В сущности я чудовищно одинок. А так, знаете, иногда хочется понимания, тепла и… ласки, да-да, самой обыкновенной человеческой ласки.

Опустил лоб на плечо даме, для чего пришлось слегка согнуть колени, тяжко вздохнул.

— Я… Я отправилась в Арарат не затем, — смятенно прошептала Наталья Генриховна, словно бы отталкивая его голову, но в то же время перебирая пальцами густые волосы Феликса Станиславовича. — Не делать новые грехи, а замаливать прежние…

— Так заодно уж всё разом и замолите, — привёл полковник аргумент, неопровержимый в своей логичности.

Ещё через пять минут они целовались в тёмной каюте — пока ещё романтично, но пальцы полицмейстера уже определили дислокацию пуговок на платье Натальи Генриховны и даже потихоньку расстегнули верхнюю.

Среди ночи Феликс Станиславович очнулся от сильного толчка, приподнялся на локте и увидел совсем близко испуганные женские глаза. Хоть узкое ложе не было приспособлено для двоих, полковник, как впрочем и всегда, почивал самым отличным образом, и если уж пробудился, то, значит, удар был в самом деле нешуточный.

— Что такое? — Лагранж спросонья не вспомнил, где он, но сразу посмотрел на дверь. — Муж?

Дама (как бишь её звали-то?) тихонько выдохнула:

— Мы тонем…

Полковник тряхнул головой, окончательно проснулся и услышал рёв шторма, ощутил сотрясание корабельного корпуса — даже странно стало, как это любовников до сих пор не вышвырнуло из кровати.

— Уроды сыроядные! — послышался откуда-то сверху рёв капитана. — Саддукеи скотоложные! Чтоб вас, ехидны, Молох познал!

Отовсюду — и снаружи, и с нижней палубы, доносились отчаянные крики и рыдания, это боялись пассажиры.

Наталья Генриховна (вот как её звали) с глубокой убеждённостью сказала:

— Это мне за кощунство. За грехопадение на пути в святую обитель.

И жалобно, безнадёжно заплакала.

Лагранж успокаивающе потрепал её по мокрой щеке и быстро, по-военному, оделся.

— Куда вы? — в ужасе воскликнула паломница, но дверь захлопнулась. Через полминуты полицмейстер был уже на шлюпочной палубе.

Придерживая рукой кепи, так и рвавшееся в полёт, он в два счёта оценил ситуацию. Ситуация была ватер-клозетная.

Капитан метался вокруг рубки, тщетно пытаясь поднять на ноги полдюжины матросов, которые стояли на коленях и молились. Феликс Станиславович разобрал: «Под Твою милость прибегаем, Богородице Дево…» Рулевое колесо в рубке поматывалось туда-сюда, как пьяное, и пароход рыскал носом меж высоченных волн, несясь неведомо куда.

— Что это вы руль бросили, Нахимов?! — кинулся Лагранж к капитану.

Тот рассёк воздух огромным кулачищем.

— Одному не вывернуть! Пароходишко дрянь, на большой волне курса не держит! Я говорил архимандриту! Эту кастрюлю сделали, чтоб по Неве дамочек катать, а тут Сине-море! Нас на Чёртов Камень несёт, там мели!

В тот же миг пароход вдруг дёрнулся и встал как вкопанный. Оба — и полицмейстер, и капитан — налетели на стенку рубки, чуть не упали. Корабль немножко поёрзал и начал медленно поворачиваться вокруг собственной оси.

— Всё, сели! — в отчаянии вскричал капитан. — Если сейчас нос по волне не повернуть, через четверть часа на бок ляжем, и тогда всё, пиши пропало! У, козлы смердячие! — Он замахнулся на свою молящуюся команду. — Рыло бы им начистить, да нельзя мне, я обет давал ненасильственный!

Феликс Станиславович сосредоточенно наморщил лоб.

— А если начистить, тогда что?

— Всем вместе на трос приналечь — развернули бы. А, что уж теперь!

Капитан всплеснул руками и тоже бухнулся на колени, загнусавил:

— Прими, Господи, душу раба Твоего, на Тя бо упование возложиша Творца и Зиждителя и Бога нашего…

— Приналечь? — деловито переспросил полковник. — Это мы быстро.

Он подошёл к ближайшему из монахов, наклонился к нему и задушевно сказал:

— А ну-ка, вставайте, отче, не то евхаристию набок сворочу.

Молящийся не внял предупреждению. Тогда Феликс Станиславович рывком поставил его на ноги и в два счёта исполнил своё свирепое намерение. Оставил святого человека в изумлении плеваться красной юшкой и тут же принялся за второго. Минуты не прошло — все палубные матросы были приведены в полную субординацию.

— За что тут тянуть-то? — спросил Лагранж у остолбеневшего от такой распорядительности капитана.

И ничего, Господь милостив, навалились все разом, повернули нос корабля, куда следовало. Никто не потоп.

Перед расставанием, когда пароход уже стоял у ново-араратского причала, брат Иона (так звали капитана) долго не выпускал руку Феликса Станиславовича из своей железной клешни.

— Бросьте вы свою службу, — гудел Иона, глядя в лицо полковнику ясными голубыми глазками, удивительно смотревшимися на широкой и грубой физиономии. — Идите ко мне старпомом. Право, отлично бы поплавали. Тут, на Синем море, интересно бывает, сами видели. И душу бы заодно спасли.

— Разве что в смысле пассажирок, — тронул усы полицмейстер, потому что к трапу как раз вышла Наталья Генриховна — построжевшая лицом и сменившая легкомысленную шляпку на постный чёрный платок. Носильщик нёс за ней целую пирамиду чемоданов, чемоданчиков и коробок, умудряясь удерживать всю эту Хеопсову конструкцию на голове. Остановившись, паломница широко осенила себя крестом и поклонилась в пояс благолепному городу — вернее его освещённой набережной, потому что самого Нового Арарата по вечернему времени было не рассмотреть: «Василиск» полдня проторчал на мели, дожидаясь буксира, и прибыл на остров с большим опозданием, уже затемно.

Лагранж галантно поклонился соучастнице романтического приключения, но та, видно, уже изготовившаяся к просветлению и очищению, даже не повернула головы к полковнику, так и прошествовала мимо.

Ах, женщины, улыбнулся Феликс Станиславович, отлично понимая и уважая спасительное устройство дамской психики.

— Ладно, отче, увидимся, когда поплыву обратно. Думаю, денька через два-три, вряд ли позднее. Как полагаете, погода к тому времени нала… — снова повернулся он к капитану, однако не договорил, потому что брат Иона глядел куда-то в сторону и лицо у него разительным образом переменилось: сделалось одновременно восторженным и каким-то растерянным, будто бравый капитан услышал губительную песню Сирены или увидел бегущую по волнам деву, что сулит мopякaм забвение горестей и удачу.

Лагранж проследил за взглядом странно умолкшего капитана и, в самом деле, увидел гибкий девичий силуэт, но только не скользящий меж пенных гребней, а неподвижно застывший на пристани, под фонарём. Барышня повелительно поманила Иону пальцем, и тот сомнамбулической походкой направился к трапу, даже не оглянувшись на своего несостоявшегося старпома.

Как человек любопытный и по складу характера, и по должности, а также пылкая натура, неравнодушная к женской красоте, Феликс Станиславович подхватил свой жёлтый саквояж патентованной свинячьей кожи и потихоньку пристроился капитану в хвост или, как говорят моряки, в кильватер. Чутьё и опыт подсказали полковнику, что при такой дивной фигурке и уверенной осанке лицо встречающей не может оказаться некрасивым. Как же было не удостовериться?

— Здравствуйте, Лидия Евгеньевна, — робко пробасил Иона, приблизившись к незнакомке.

Та властно протянула руку в высокой серой перчатке — но, как выяснилось, не для поцелуя и не для рукопожатия.

Конец ознакомительного фрагмента