Жил отважный генерал - Вячеслав Павлович Белоусов

с ног опера Симакова и сгинул в темноте весенней, мокрой от начинавшегося дождя ночи.

Вывернулся было из-под ожившего Лаврентия его бывший приятель, бородатый Гардов, и тоже бросился к двери, но упал от удара вовремя очухавшегося Вихрасова и, уже не пытаясь поднять головы, затих.

– Симаков? – крикнул капитан в открытую дверь.

– Я здесь, Константин Сергеевич, – встрял в двери тот, держась за подбитый глаз.

– Упустил?

– Свалился прямо на голову… Догнать?

– Успеется. Куда ему теперь? Пусть побегает.

– А что?

– Давай этими займёмся. – Вихрасов нагнулся над Фридманом и стал освобождать Лаврентия от сбруи верёвок. – «Покойничек» наш как бы не задохся, экспериментатор бесстрашный.

– Что это вы? Кто? – таращил глаза на Вихрасова и Симакова Лаврушка. – Это ты всё придумала, Варька?

– Молчи уж, Нат мой Убиенный, – бросилась к нему та. – Что было бы, если бы я тебя слушала? Милицию благодари. Вот товарищ Вихрасов. Если бы не он…

Она стаскивала пиджак с Лаврентия, теребила, помогала снимать с него опутавшую пояс и грудь верёвку, тараторила, не переставая. – Что бы было, если бы они не успели.

– Опоздать мы не могли, – покачал головой Вихрасов, отодвинувшись от Лаврентия и наблюдая, как трепетно Варька освобождает того из пут. – Затея только пустяшная была. И без неё мы бы урода того взяли.

– Взять-то, как раз и не взяли, – заерепенился Лаврентий, освобождённый Варварой, потирая руки и поднимаясь с пола. – А я вот для себя все вопросы решил.

– Что же ты решил? – не отходила от него Варька.

– А тебе-то чего? – буркнул Лаврентий, не смирившийся ещё с коварством подружки.

– И нам интересно послушать, – поддержал Варвару капитан Вихрасов, усаживаясь на диване. – Мы что же, Лаврентий Павлович, зазря по ночам шастаем, да от своих насущных дел? Мы запросто так к вам наладились? Отдаёте себе отчёт? Из петли вас вытаскивать? Висели бы себе… Отдыхали.

– Я не про вас, – смутился Лаврентий. – Тут, некоторые… Я про…

И замолчал, запутавшись.

– Варвара Исаевна верно оценила обстановку, – подбодрил его Вихрасов, улыбнувшись. – Не стоит её корить. Вот меня, старого сыщика, надо. Знал бы я, что ты в петлю полезешь для того, чтобы гада того изобличить, разве бы позволил? Разве дожидался бы у дверей? Симаков!

Симаков, так и не отпуская рук от повреждённого глаза, встрепенулся.

– Проверь второго, жив? Что-то помалкивает. Ему слушать наши разговоры ни к чему.

Гардов зашевелился, застонал.

– Веди его отсюда, Симаков, – приказал Вихрасов. – Нечего ему тут делать. В отделе с ним будем разговаривать.

– Нет! – встрял Лаврентий. – Товарищ Вихрасов, не следует его уводить.

– Что так?

– Он нам поможет, – покосился на Гардова Лаврентий. – Я, когда висел на крюке, весь разговор их слышал. Ради этого и всё задумано было.

– Ну и что же?

– За тетрадкой они сюда пришли с Ушастым.

– С кем?

– Это мы его так прозвали, – замялась Варвара. – Уши у него больше головы.

– Бывает. А что за тетрадка-то? Зачем она им понадобилась, – заинтересовался Вихрасов, поманил к себе на диван Лаврентия. – Садись. Рассказывай.

– В ней всё и дело, – сказал Лаврентий. – Теперь я твёрдо уверен. Все убийства из-за неё.

– Ну ты сразу-то что? Какие убийства? – покачал головой Вихрасов. – Умерло несколько человек, погибло, но убийства – не убийства, это, брат, пока рано говорить. Я сам не отважусь. Прокуратура занимается. Там Владимир Михайлович у нас ещё такого себе не позволяет говорить. А ты уже всё расследовал…

– Это в тетрадке всё и будет. Все ответы там, – засмущался Лаврентий, но ненадолго, и снова уставился на капитана. – Ушастый за ней и охотился. Вот до меня добрался. Ко мне лез, а у других моих друзей не нашёл.

– Значит, друзья они тебе? – посуровел лицом Вихрасов. – Не отказываешься? И тех, кого арестовал Шаламов?

– Вадим и Эдик ни в чём не виноваты, – поднялся с дивана Лаврентий. – Поленов тоже, а Инка… не знаю ещё. Подумать надо.

– Ну думай, думай, – потянул его к себе на диван Вихрасов. – Выходит, этот бородатый не из вашей компании?

– Был с нами, – нахмурился Лаврентий, – только не наш!

– Это как же понять? – хмыкнул Вихрасов. – Был? И не ваш? Загадка.

– Загадка, – глухо повторил Лаврентий, опустив голову.

– Ну ладно. Разберёмся, – похлопал его по плечу Вихрасов. – Я понял, его Ушастый, как вы его зовёте, сюда затащил, чтобы помог тетрадку отыскать.

– Выходит так.

– А в ней вся тайна?

– Получается…

– Так в чём дело? – поднялся Вихрасов с дивана и шагнул к лежавшему Гардову. – Пусть помогает следствию ваш бывший приятель.

– Знакомый! – перебила их разговор дежурившая поблизости всё время Варька. – Обойдёмся мы без него.

– Опять ты лезешь? – вскинулся на неё Лаврушка.

– Эта тетрадка-то? – не обращая ни на кого внимания, Варька подбежала к большому шкафу в углу, открыла самую верхнюю дверцу ключиком, едва дотянувшись, пошарила там и извлекла на свет обычную тетрадку ученическую, только в красной обложке.

– Знала, значит! – вытаращил на неё гневные глаза Лаврентий. – Знала и прятала от меня! Да я тебя за это!..

– А я ведала, что там? – протянула ему тетрадку Варька, не пугаясь. – Ты сказал? Думала стишки опять, сожгла бы, как ту оду твою. Заглянула, а там каракули какие-то.

– Дура! – хмыкнул Лаврентий, бросаясь за тетрадью. – Это же почище эсперанто[81], я придумал.

Возьмёмся за руки, друзья

Тогда они ещё собирались на праздниках чаще, чем на похоронах.

Этот, майский, был особенным.

О нём не напоминали, не обзванивали специально, не предупреждали заранее; съезжались разом, больные выздоравливали и вставали на ноги, командированные возвращались, особо занятые бросали важные дела, исключений не принималось, забывчивость не прощалась.

По первой выпивали за встречу и каждый знал, что делать.

Дети резвились на берегу под присмотром весёлого ласкового солнца, иногда забегали в речку, женщины накрывали пёстрые клеёнки прямо на зелёную траву и расставляли посуду с закуской в тени деревьев, мужчины – грубая рабочая сила – отправлялись в рощицу, основательно на весь день заготавливая хворост для костров.

Двадцать восьмое мая – день прокуратуры в этот раз приобретал свойство особенного празднества в силу нескольких обстоятельств. Исполнялось наконец заветное желание бывшего теперь уже криминалиста Шаламова, Михалыч, сияя от радости, получил назначение прокурором в район и со следующей недели отправлялся в один из сельских уголков области. Тогда же уезжал в Москву на учёбу в Институт Баскова[82] Малинин, поездку эту хотя и нельзя назвать событием исключительным, однако посвящённым хорошо было известно, что посылались на эти курсы с одной целью – для дальнейшего повышения, а следовательно, заместителя начальника следственного отдела в недалёком будущем тоже ждали кадровые изменения по