Перст указующий - Пирс Йен

– Нет. Я его учуял.

– Прошу прощения?

– Учуял его запах. В проходе. Он душится определенными духами, в запахе которых ошибиться невозможно и которыми не станет пачкать себя ни один англичанин. Я почувствовал этот запах. Поверьте мне, сударь, он здесь.

Мистер Беннет крякнул.

– И что вы предприняли?

– Я известил стражников, и они начали поиски. Где король? И где лорд-канцлер?

– Король в часовне, а канцлера нет во дворце.

– Вы должны выставить дополнительную стражу.

Мистер Беннет кивнул и, немедленно вызвав служителей, принялся отдавать им распоряжения. Впервые, думается, я понял тогда, почему его величество так высоко ценит его, ибо он действовал спокойно, не проявляя тревоги, но меры принимал наирешительнейшие. Не прошло и нескольких минут, как стража окружила короля, молитва завершилась ранее срока – хотя и не настолько быстро, чтобы встревожить придворных, – и небольшие отряды солдат рассеялись по дворцу, обыскивая сотни его покоев, дворов и коридоров.

– Надеюсь, вы правы, сударь, – сказал мистер Беннет, когда мы глядели в окно, за которым солдаты остановили и подвергли допросу нескольких дворцовых служителей. – Не то отвечать вам придется не передо мной.

И тут я увидел человека, которого искал столько дней. Мистер Беннет занимал апартаменты в угловой части здания, и одна пара окон выходила на Темзу, а другая – в проулок, ведущий к Парламентской лестнице. И по этому самому проулку из Двора Старого Дворца мимо Палат Принца преспокойно двигалась знакомая мне фигура. Без тени сомнения я узнал его: Кола, как обычно, невозмутимый, пусть и одетый не столь броско, выглядел так, словно имел полное право здесь находиться.

– Вот он! – крикнул я, схватив за плечо мистера Беннета. Ему понадобилось много месяцев, чтобы простить мне этот поступок. – Вон он. Теперь скорее!

Не дожидаясь ответа, я выбежал из комнаты, сбежал по лестницам, на ходу приказывая стражам следовать за мной со всей возможной поспешностью. И, как Гораций Коклес, загородил собой проход к Парламентской лестнице, поджидающим лодкам и единственному пути Кола к свободе.

Я не имел представления, что мне делать дальше. Оружия при мне не было, я был совершенно один и без средств защитить себя от человека, который не раз засвидетельствовал свое мастерство убийцы. Но мое желание и мой долг подвигли меня стать у него на пути, ибо я вознамерился не дать ему ускользнуть от меня и от мщения, какого я не мог не искать.

Если бы Кола выхватил оружие и набросился на меня, тогда его спасение было бы упрочено, а моя гибель неизбежна. Моим оружием была одна только неожиданность, и я вполне сознавал, сколь оно ничтожно.

Однако оно сделало свое дело, ибо, увидев меня, Кола был столь изумлен, что не знал, как ему себя повести.

– Доктор Уоллис! – воскликнул он и даже выдавил улыбку, которая вполне могла бы сойти за изъявление радости. – Вот уж вас я никак не ожидал тут встретить.

– Мне это известно. Могу я осведомиться, зачем вы здесь?

– Я осматривал здешние достопримечательности, сударь, – ответил он, – прежде чем отправиться в путь домой, что я намерен сделать завтра.

– Я так не думаю, – сказал я с облегчением, ибо увидел, как через двор к нам приближаются солдаты. – Думаю, ваш путь уже завершился.

Он повернулся поглядеть, на что я смотрю, потом нахмурился с недоумением и тревогой.

– Полагаю, меня предали, – сказал он, и я вздохнул с огромным облегчением.

Его увели – без суеты и шума – в комнаты позади Рыбного двора, и я пошел с ним. Мистер Беннет отправился к его величеству, чтобы известить его о происшедшем, а также, полагаю, сообщить лорду Кларендону о том, что опасность миновала. Со своей стороны, я был ошеломлен своим успехом и вознес благодарственную молитву, что сумел поймать итальянца до, а не после того, как он нанес удар. Я удостоверился, что его заковали в кандалы, и лишь затем принялся подробно расспрашивать, но я мог бы и не трудиться, столь мало мне удалось узнать.

Бравада Кола удивила меня, ведь он сделал вид, будто, невзирая на обстоятельства, рад встрече со мной. Приятно, сказал он, видеть знакомое лицо.

– Я чувствовал себя очень одиноким с тех пор, как покинул ваш прекрасный город, доктор Уоллис, – продолжал он. – Жители Лондона не кажутся мне чрезмерно радушными.

– Не могу помыслить почему. Но перед вашим отъездом вы и Оксфорде были не слишком желанным гостем.

Он сделал вид, будто очень огорчен.

– Пожалуй, да. Хотя я и пребываю в полном неведении, чем я мог заслужить такую грубость. Полагаю, вы слышали о моих разногласиях с мистером Лоуэром? Он обошелся со мной очень дурно, поверьте мне, но я теряюсь в догадках. Я поделился с ним всеми моими идеями, а в ответ встретил лишь жестокосердие.

– Возможно, ему стали известны не только ваши идеи, и он был не слишком доволен, что помогал подобному человеку. Никто не любит, чтобы его обманывали, и если как джентльмен он предпочел не обличать вас открыто, я бы не стал считать неучтивостью изъявление досады.

Его невозмутимое широкое лицо обрело выражение хитрой настороженности. Он сел напротив и уставился на меня, словно чему-то посмеиваясь.

– Полагаю, благодарить за это мне следует вас? Мистер Лоуэр говорил мне, будто вы вечно суете свой нос в дела ближних и занимаете себя тем, что вас не касается.

– Да, эта честь принадлежит мне, – сказал я, решившись не поддаваться на его оскорбительный тон. – Я действую на благо моей страны и ее законного правительства.

– Отрадно слышать. И так должно поступать всем. Мне хочется думать, что я равно верен моей Республике.

– Думаю, так оно и есть. Вы это доказали в Кандии, не так ли?

Глаза его сузились, когда я явил мою осведомленность.

– Я не знал, что моя слава простирается так далеко.

– И также вы были знакомы с сэром Джеймсом Престкоттом?

– Ах вот что, – ответил он, делая вид, будто его осенило. – Вам это сказал его странный отпрыск. Не следует верить всему, что говорит этот юноша. Он во власти самых прискорбных заблуждений обо всем и обо всех, кто был связан с его досточтимым родителем. Он способен измыслить обо мне все что угодно, лишь бы одеть славой этого бедного изгнанника.

– Я едва ли назвал бы сэра Джеймса бедным.

– Неужели? Я встретил его в иных обстоятельствах, которые принудили продавать свою шпагу, и за душой у него не было ни гроша. Печальное падение, не менее печальное потому, что ни один из его друзей не протянул ему руку помощи. Вы способны настолько порицать его? Он в то время был уже всеми покинут. А ведь он был самым мужественным из людей, храбрейшим из друзей, и я почитаю его память в той же мере в какой скорблю о его кончине.

– И потому вы сами приехали в Англию и никому не рассказали о собственной доблести?

– С той порой моей жизни покончено раз и навсегда. Я не желаю вспоминать о ней.

– Вы якшаетесь с врагами короля, где бы вы ни появились.

– Мне они не враги. Я вожу знакомства с кем пожелаю, и кого считаю приятным собеседником.

– Я хочу получить назад мои письма. Те, что вы выкрали из моей комнаты.

Он, помолчав, улыбнулся.

– Ни о каких письмах мне не известно, сударь. Обыщите меня и мои веши, если пожелаете, но должен сказать, что возмущен таким намеком на воровство. Джентльмену не пристало с легкостью бросать подобные обвинения.

– Расскажите мне о лорде Бристоле.

– Должен сказать, что не знаком с этим джентльменом.

Лицо его хранило безразличие, он спокойно глядел мне прямо в глаза и продолжал запираться.

– Ну разумеется, – сказал я. – И о лорде Кларендоне вы тоже не слышали?

– О нем? Да что вы! Как можно не слышать о лорде-канцлере? Естественно, я о нем слышал. Хотя и не понимаю, к чему этот вопрос.

– Расскажите мне о сэре Уильяме Комптоне.

Кола вздохнул:

– Сколько же у вас вопросов! Сэр Уильям, как вам известно, был другом сэра Джеймса. Последний говорил мне, что, если я когда-либо приеду в Англию, сэр Уильям будет рад предложить свое гостеприимство. Что он и сделал весьма радушно.