Кража Казанской - Евгений Евгеньевич Сухов

– Вот покурите, успокойтесь. И расскажите, как все было на самом деле.

Дрожащими руками, Николай Максимов взял сигару и неожиданно расплакался.

– Я с вами вон как! А вы мне сигару… Все расскажу, как на духу! Клещи мне заказал один богатый покупатель. То цепочку у меня купит золотую, а то браслет позолоченный. Не мог я ему отказать, хотя мне самому подозрительно было, для чего ему такие клещи.

– А чего же он сам не заказал? Не спрашивали у него?

– Спрашивал… Говорит, что в Казани он недавно, а потому не знает хороших мастеров. Попросил меня, чтобы я этим занялся. Вот я и обратился к Вольману. Хорошо ему заплатил. А он всегда на совесть делает. Характер у него такой.

– Как имя этого богатого покупателя? – доброжелательно спросил судебный следователь.

– Федором его зовут, фамилия – Чайкин.

– После ограбления вы с ним виделись?

– Виделись, – сглотнув, произнес Максимов. – Я как раз «Казанский телеграф» читал, там большая статья была об ограблении Богородицкого монастыря. А тут Чайкин ко мне в лавку заходит и спрашивает, что это я читаю? А я ему и отвечаю: «Тут написано, будто бы Богородицкий монастырь ограбили. Две чудотворные иконы вынесли: Богородицу и Спасителя, вместе с ризами и короной императрицы. А еще добра всякого разного набрали. Уж не твоих ли рук это дело? Тебе для ограбления большие клещи нужны были?» Федор ухмыльнулся и вытаскивает из кармана наган, а потом говорит: «Знай, с кем имеешь дело! Если вякнешь кому-то, пристрелю».

– Что он за человек, этот Федор Чайкин?

– Шальной он очень. Ничего не боится! Ему пристрелить человека – раз плюнуть. А еще он запойный… Рассказал, что два года лечился от пьянства в сумасшедшем доме, насилу, говорит, вылечили. Как-то мне однажды признался, что и раньше иконы воровал.

– Где он проживает, знаете? – Максимов молчал. – Чего молчишь? – не выдержав затяжной паузы, прикрикнул Шапошников. – Или мне опять Евсея позвать? Он миндальничать не станет! Бывал у него?!

– Доводилось как-то… Снимает он небольшую квартиру за пятнадцать рублей, на пересечении улиц Муратовской и Кирпично-Заводской. Это сразу на выезде из города.

Записав адрес на листке бумаги, Шапошников спросил:

– Кто-нибудь еще живет вместе с Чайкиным?

– Он с Прасковьей живет, бабой одной молодой. Души в ней не чает, все для нее делает. А у этой Прасковьи дочка еще есть. Ну и мать этой полюбовницы с ними проживает. Еленой зовут. Фамилия – Шиллинг.

– Вы очень помогли следствию, голубчик, – положив карандаш и листок бумаги в карман, произнес судебный следователь по важнейшим делам.

– А что со мной-то будет?

– Разберемся. Вас пока ждет кутузка. Ничем не могу помочь. Отдохните, подумайте… Может, еще что-нибудь дельное вспомните.

СУДЕБНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ ПО ВАЖНЕЙШИМ ДЕЛАМ ШАПОШНИКОВ вместе с помощником пристава Плетневым и околоточным надзирателем Нуждиным немедленно прибыли в дом на пересечении улиц Муратовской и Кирпично-Заводской. В многоквартирном деревянном двухэтажном строении (во дворе которого был устроен длинный палисадник, а еще небольшие постройки дня хранения утвари и дров), занимая угловые комнаты с отдельным входом, проживала Елена Шиллинг – мещанка сорока девяти лет, уроженка города Ногайска Таврической губернии. Женщина сохранила привлекательную внешность; приятные черты портило лишь высушенное лицо и недобрый взгляд; вдовая, православная (хотя муж лютеранин), имеет двух детей: взрослых сына и дочь.

В результате короткого допроса было установлено, что ее дочь, Прасковья Кучерова, сожительствует с разыскиваемым квартирантом, Федором Чайкиным. О том, куда они уехали, Шиллинг не проронила ни слова, хотя, конечно же, не могла не знать, где именно те сейчас находятся.

В квартире крымской мещанки Шиллинг уже четвертый час шел обыск. На сравнительно небольшой площади обнаружили немало ценностей, их хватило бы на несколько изысканных ювелирных магазинов. В шкафах найдены десятки обрезков от ризы, в коробках россыпью лежали сотни разноцветных драгоценных камней; в сундуках – обломки украшений и убрусы[19], расшитые золотом. В щелях и скрытых нишах секретера обнаружились серебряные гайки, восемь ниток жемчуга и снова куски украшений. Фрагменты золотых изделий и серебряная проволока отыскались и в чулане; а в сенях, в большом котле с мутной водой, нашлись украшения с драгоценными камнями. При более тщательном осмотре двора выявилась россыпь жемчуга, уже изрядно затоптанная, а в перекособоченном сарае между поленницами, завернутые в грязные тряпицы, нашлись части золотых украшений, речной и морской жемчуг, а также серебряная и золотая проволоки, скрученные в плотные мотки.

На лавке в углу большой комнаты под присмотром рослого полицейского, упершись взглядом в стену, сидела хозяйка дома Елена Шиллинг. Выглядела отрешенной, отсутствующей, но в действительности все было иначе: она цепко наблюдала за действиями полицейских и сыщиков и за всем тем, что происходило вокруг нее.

Хозяйка оказалась не столь проста, как могло выглядеть поначалу, – в подоле платья у нее нашли четыреста рублей. Когда у нее забирали припрятанные деньги, то она смотрела на полицейских с такой лютой ненавистью, как если бы у нее отбирали кровные сбережения. Все это время Александр Шапошников находился в доме, втайне надеясь, что иконы отыщутся. Однако все упования оказались тщетными.

Судебный следователь по важнейшим делам присел рядом с Еленой Шиллинг. Женщина даже не взглянула в его сторону, а лишь напряглась, слегка распрямив спину. Не тот возраст, чтобы говорить о старости: волосы собраны в толстую косу, на худых плечах белая косынка, длинную шею украшала короткая золотая цепочка с небольшим распятием. На тощем с правильным овалом лице, сохранился отпечаток былой красоты. Серые миндалевидные глаза взирали на окружающих с пытливой строгостью.

– А вы ведь не любите Чайкина, – произнес следователь, возвращаясь к прерванному допросу.

Глянув на Александра Шапошникова, как будто видела его впервые, отвечала:

– А за что мне его любить? Отнял у меня дочь, живет с ней во грехе. А она ему слово поперек сказать не может.

– Что так? – хмыкнул Александр Степанович.

– Глаз у него дурной! Не знаю, кто он такой, но когда он на меня смотрит, так от страха мурашки по коже бегают.

– Все эти драгоценности, – кивнул следователь Шапошников на жемчуг и поломанные золотые изделия, лежавшие на столе, – принесены из Казанского Богородицкого монастыря. Обрезки риз, тесьма… Мне приходилось посещать храм не единожды, и некоторые драгоценные камни, например, вон тот крупный изумруд… Он был на мафории, рядом со звездой. Значит, чудотворные иконы находятся у вас. Где они? Если признаетесь сейчас, обещаю, что вас не коснется никакое наказание.

– Не знаю я ничего, – вдруг плаксиво проговорила Елена Шиллинг. – Не видела я никаких икон.

– Где прячется Чайкин?

– Не знаю, уехал куда-то.

– После того, как Чайкин ограбил Богородицкий монастырь, он пришел именно сюда, к вам,