Господин следователь. Книга пятая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

А исправник, на гневный вопрос благочинного, попросту бы сказал — да, батюшка, было дело, но все в интересах службы, а я бы потупил глазенки, вздохнул, шаркнул ножкой, да пожал плечами. Дескать — был грех, батюшка, простите.

А мне требовалось другое. Не только ржавый ключ и благословление, а нужно, чтобы отец благочинный нам немножечко подыграл. Церковь, ко всему прочему, может стать и отличным источником для распространения слухов. Все-таки, вместе с рынками и базарами, это один из центров культурной жизни провинциальных городков. А слухи, чтобы не говорили, часть нашей культуры.

Нет-нет, никто не требовал, чтобы отец Косма с амвона рассуждал о святом Карле, повествовал о его деяниях, проповедовал о вере и святости и рассказывал о монахах, которые на кой-то несут мощи из Турции. И всего-то нужно, чтобы на вопросы прихожан (а они возникнут!) — мол, правда или нет, что в Череповец привезли мощи католического святого, благочинный строго сказал — мол, не вашего ума дело. Дескать — католики, это плохо, но мириться с ними приходится. И вид бы такой принял — мол, я-то все знаю, но не скажу! И это убедит прихожан куда больше, нежели пустые слухи. Вернее — они поймут, что слухи имеют твердое обоснование.

Определенно, авантюризм — штука заразная. Сумел ведь я своей идеей и Абрютина заразить, а теперь даже и благочинного. Почитай — и духовную, и светскую власть в пределах отдельно взятого уезда. А мои наставления даже излишние.

— Не учи, сын мой, старика ложку облизывать, — усмехнулся отец Косма. — Уж как сделать знающий вид, да что сказать — сам додумаюсь.

Не учи старика ложку облизывать! Ух ты, а я такого не слышал. Надо запомнить, как-нибудь выдам такую фразу.

— А что мне владыке сказать, если все раскроется? — вздохнул батюшка. — Скажет — сдурел ты отец Косма на старости лет. Не пора ли тебе на покой[1]?

— Если злодеев поймаем — никто не осудит, — заверил я. Подумав, добавил: — А не поймаем, так никто не узнает. Но, если что, валите все на меня. Дескать — Чернавский чуть ли не с ножом к горлу пристал, потребовал, чтобы вы на подвиг благословили, часовенку на время отдали.

— Дурак ты, сын мой, — сообщил мне отец благочинный.

— Да я и сам знаю, — не стал я спорить. — Авось, когда-нибудь да и вылечат.

— Ага, как же, — хмыкнул батюшка. — Таких как ты, точно не лечат. Ладно, подставляй лоб — да не топорщись, в лоб бить не стану, хотя и следовало. Давай, тебя дурака благословлю…

Я поцеловал батюшке руку (тоже, кстати, в первое время дичился этого обычая, теперь воспринимаю как должное), а отец благочинный, осенив меня крестным знамением, еще раз усмехнулся. — Вот ведь, какое дело — старый дурак молодого дурака благословляет.

— Батюшка, на дураках весь мир держится, — ответил я. — В сказках Иванушка-дурачок умнее братьев оказывается.

— Иди уж, Иванушка… — сказал мне в спину благочинный. — И Аленушке своей напомни, что на исповеди две недели, как не была.

Ишь, Леночка две недели на исповеди не была. С чего это она? Хотя, знаю. Сказала, что батюшка сердится, узнав, что мы с ней целуемся.

Еще до меня вдруг дошло забавное сочетание наших имен — Иванушка и Аленушка. И почему раньше я этого не замечал?

Пока сидел в часовне, пытался составить психологический портрет злоумышленника. Портрет, разумеется, усредненный, так как грабителей должно быть не меньше трех человек.Итак, получается мужчина, в возрасте от двадцати пяти лет до сорока, циничный и наглый. Кто он по социальному положению? Если бы попытался ответить на этот вопрос в своем времени, заявил бы твердо — мещанин, какой-нибудь разночинец, но не крестьянин. Дескать, крестьяне — народ богобоязненный и сельский житель ни за что не пойдет на такое преступление, как кража из храма. Теперь же, немного пожив в девятнадцатом веке, знаю — очень даже пойдет. Не каждый, разумеется, но даже если один из ста тысяч решится на такое, это уже получится много. Посмотрел я на тех крестьян, которые считаются прихожанами Воскресенского собора. Женщины — старухи, бабы и девки, эти ходят регулярно, а вот с мужиками сложнее. Старики приходят, мальчишки, которых приводят родители, а вот молодые парни и зрелые мужики являются через раз, а то и реже.

Почему кражи и ограбления происходят в зимнее время года? С одной стороны, зимой наши дороги гораздо лучше. Если не метет пурга и не валит снег, уходить проще, нежели летом.

А зимой еще и дремлется хорошо.

— Ваня, а кому памятник поставлен? — спросила Леночка.

— Есенину, — буркнул я.

— Есенину? А кто это такой?

Странная барышня. Не знает, кто такой Есенин, а еще в гимназии учится. Хотя, откуда ученице Мариинской женской гимназии знать великого крестьянского поэта, которому суждено родиться лишь через десять лет?

Я понимаю, что это всего лишь сон, а по Тверскому мог бы пройтись не с невестой Леночкой из 1884 года, а со своей женой Ленкой из 2024-го. Но сон мне нравится. Одно плохо, что здесь мне опять тридцать лет, рядом с семнадцатилетней девушкой выгляжу старичком. Хорошо, что она этого не замечает.

Мы с невестой идем по Тверскому бульвару. Прохожие на нас слегка косятся, а еще улыбаются с пониманием — что с того, что девушка решила примерить на себе образ гимназистки, а молодой человек вырядился в мундир титулярного советника? Бывает, что по Тверскому бульвару и крестоносцы стадами ходят. Тем более, что неподалеку МХАТ. Вполне возможно, что идет генеральная репетиция чего-нибудь этакого, из девятнадцатого века, а актеры поленились снять сценические костюмы. Но у меня под мышкой кобура скрытого ношения. Есть у меня такая, не так давно шорника извел, но он сотворил-таки.

— Молодой человек, ваш режиссер болван! — подскочил ко мне лысый дядька. — Титулярному советнику не полагается орден святого Владимира! Максимум, что он мог бы получить — святого Станислава или Анну. Вам необходим научный консультант. Берите меня, а иначе спектакль смотреть не стану. И деньги сразу верните.

Я вытащил из кобуры «бульдог» и без разговоров выстрелил в «заклепочника», но, как это часто бывает во сне, револьвер оказался игрушечным. Обидно. Впрочем, дядька куда-то пропал.

— Ваня, купишь мне восточный халатик? — спросила Леночка.

Конечно куплю. А где халатики? Вот же они висят перед летним павильоном. Красные, синие.

— Я пошла примерять, — сообщила Леночка.

Подошла к павильону с яркими тряпками, накинула халатик прямо поверх гимназического платья и тоже куда-то пропала. Но я отчего-то не расстроился. Решила Леночка остаться в Москве двадцать первого века, пусть остается. Еще отчего-то знал, что Леночка Бравлина отправилась поступать в Литературный институт, а жить на первых порах станет у подруги. Не знал лишь — зачем поступают в Литературный институт и чему там учат? И что за подруга?

А мне можно свернуть на Тверскую. Тут неподалеку мой любимый книжный магазин «Фаланстер».

Книги! Как же я по ним соскучился. Набрав охапку, пошел рассчитываться. Парень, стоявший за кассой, отчего-то не принял у меня деньги. Я обиделся, решил застрелить и продавца, но передумал. Вытащил из кармана золотой червонец, выложил на прилавок монету, но рядом вдруг оказалась Нюшка. Причем, моя кухарка была одета так, как полагается одеваться девчонке из будущего — в джинсы, толстовку с капюшоном (нет, коли нет молнии, это именуется не толстовкой, а худи!), а на ногах кроссовки.

— Дима, ты опять деньги на ерунду тратишь? — противным голосом спросила девчонка. — Да и не стоит здесь червонцы менять, обманут. Книги надо в своем времени покупать, а золото мы цыганам продадим, они золотые зубы коням вставляют.

Какие цыгане с зубами? И почему она называет своего хозяина Димой? Тогда бы ей положено называть меня Дмитрием Николаевичем. И откуда Аньке известно мое настоящее имя? Совсем обнаглела деточка.

Ладно, раз мы во сне, то прощу служанке нарушение субординации.

— Дима, домой пора возвращаться, — сообщила кухарка, хватая меня за руку.