К. Сэнсом - Соверен

— А Бернард Лок, в прошлом заговорщик, приказал своей невесте уничтожить эти документы, рассчитывая таким образом спасти собственную шкуру.

— Как и всегда в этой жизни, желания и интересы разных людей противоречат друг другу, — пожал плечами я.

— Но каким образом это признание, сделанное неким Блейбурном, попало в руки заговорщиков? Скорее всего, лучник вернулся в Кент, там и отдал богу душу. Как документ оказался в Йорке? К тому же с тех пор прошло более шестидесяти лет. Почему признание решили пустить в ход только сейчас? Что, пять лет назад, во время «Благодатного паломничества», о нем еще не знали?

Я задумчиво потер подбородок.

— Полагаю, дело в том, что Роберт Эск и его сторонники вовсе не стремились к свержению короля. Они хотели избавиться от рьяных реформаторов — архиепископа Кранмера и Кромвеля. А может, вы правы и в то время они не знали о существовании документов.

— Значит, вы считаете, среди бумаг, хранившихся в шкатулке, не было таких, что представляют опасность для Кэтрин Говард и Калпепера? — осведомился Барак, пристально взглянув на меня.

— Не было. Теперь, когда нам известно, что Олдройда убила Дженнет Марлин, его последние слова приобретают иной смысл. Если помните, он сказал: «Она знает об этом». Уверен, он имел в виду свою убийцу.

— Что ж, если все это так, тем лучше для нас, — с нескрываемым облегчением заявил Барак. — Тэмми может спать спокойно. И королева, конечно, тоже. Скажите, а Малевереру вы намерены сообщить о рассказе старого законника? — осведомился он после недолгого молчания.

— Не вижу в этом смысла, — покачал головой я. — О том, кто такой Блейбурн, он знает и без меня. Так что мне лучше не проявлять излишней осведомленности. Самое разумное, что мы можем сделать, — забыть и об этой истории, и о ночном свидании Кэтрин Говард. И спокойно вернуться домой. Конечно, нам предстоит хранить две опасные тайны. Но я умею держать язык за зубами, да и вы, насколько мне известно, тоже.

— Любопытно, удалось ли заговорщикам заполучить документы? — проговорил Барак.

— Понятия не имею. Но если документы у них в руках, пусть поступают с ними, как им заблагорассудится. Если им угодно, пусть отпечатают тысячу копий с признания Блейбурна и развесят его на всех углах Лондона и Йорка. Меня это нимало не волнует.

— Но, когда мы вернемся в Лондон, думаю, вам стоит поговорить с Кранмером, — заметил Барак. — Надо, по крайней мере, сообщить ему, что Дженнет Марлин вовсе не уничтожила бумаги. Власти должны знать, какое опасное оружие находится в руках заговорщиков.

— На досуге я подумаю, как лучше поступить.

— Вы должны сообщить обо всем Кранмеру, — настойчиво повторил Барак.

— Я сам знаю, что мне делать, — с раздражением отрезал я.

Про себя я не без удивления отметил, что, несмотря на свое неприятие папизма, в глубине души я невольно сочувствую заговорщикам.

— К тому же пока одному богу известно, когда мы попадем в Лондон, — добавил я, взглянув на усеянное дождевыми брызгами окно.

— Рано или поздно попадем. И снова окажемся в Линкольнс-Инне.

— Вы не изменили своего намерения служить у меня? — спросил я, бросив на Барака испытующий взгляд.

— Пока у меня есть одно лишь намерение — вернуться в Лондон. А там посмотрим. К тому же я хочу посоветоваться с Тэмми.

Произнеся последнюю фразу, он посмотрел на меня с откровенным вызовом.

— Я знаю, Тамазин по-прежнему винит меня в смерти Дженнет Марлин, — произнес я после недолгого колебания. — Она пытается держаться со мной приветливо, ибо понимает, что ей не следует наживать врага в лице человека, у которого вы служите. Но я вижу, что она питает ко мне неприязнь, которой я вовсе не заслужил.

Барак не смог скрыть смущения.

— Тэмми никак не может смириться со смертью мистрис Марлин, — пробормотал он. — Она понимает, что вы ни в чем не виноваты. Но женщины живут чувством, а не разумом.

— Тамазин отнюдь не глуха к доводам разума, когда это в ее интересах, — проворчал я. — Именно поэтому она попыталась вернуть себе мое расположение. Эта девушка из тех, кто не упустит свой кусок хлеба с маслом.

Я медлил в нерешительности, не зная, стоит ли рассказывать Бараку о четках. Впрочем, он все равно не усомнится, что четки Тамазин хранит лишь в память о бабушке. Как и все влюбленные, он безоговорочно примет сторону своей пассии и не станет докапываться до истины.

— С тех пор как Дженнет Марлин погибла, у Тэмми постоянно глаза на мокром месте, — нахмурившись, сообщил Барак. — Она не может понять, что эта особа заслужила смерть. А тут еще постоянные тревоги, связанные с королевой и ее ухажером. Неудивительно, что нрав ее изменился не в лучшую сторону.

— Что ж, полагаю, по приезде в Лондон мне придется привыкнуть к перепадам ее настроения, — проронил я.

— Может, и придется, — дерзко буркнул Барак. — Знаете, в чем ваша главная слабость? — спросил он, посмотрев мне прямо в глаза.

— И в чем же, скажите на милость?

— Вы совершенно не понимаете женщин. Более того, к нормальным женщинам вас даже не тянет. Если вы и положите на кого глаз, то лишь на какую-нибудь самовлюбленную гордячку. Вроде леди Онор, в которую вы втрескались в прошлом году, или…

— Довольно, — отрезал я, поднимаясь. — Я оценил вашу откровенность и проницательность. В благодарность я тоже буду с вами откровенен. Прежде я думал, что ни одной женщине не удастся вертеть вами по собственному усмотрению. Я ошибался — это без труда удалось прелестной Тамазин. А вы, похоже, даже не заметили, что оказались под каблуком.

Я пожалел об этих словах, едва они сорвались с моих губ. Упрек мой был не вполне справедлив, но в последнее время мы с Джеком успели изрядно друг другу надоесть, ибо почти не разлучались. И я, не думая о последствиях, дал волю накопившемуся раздражению.

— У вас есть еще одна слабость, которую уместнее назвать пороком, — злобно прищурив глаза, процедил Барак. — Вы чертовски ревнивы. Вам завидно, что у меня есть Тэмми. Надеюсь только, вы немного успокоитесь, когда встретите очередную знатную леди и снова предадитесь сладким мечтаниям.

— Попридержите язык! — взревел я.

— Что, правда глаза колет? — язвительно осведомился Барак.

— Я пошел к мастеру Ренну.

С этими словами я выскочил из комнаты и хлопнул дверью, словно обиженный ребенок.

В течение следующих дней мы с Бараком держались друг с другом холодно и отчужденно. Об отплытии по-прежнему нечего было и думать: юго-восточный ветер не унимался, и прохудившиеся небеса извергали на город потоки воды. Хозяин постоялого двора ворчал, что ненастье, того и гляди, разорит Халл, ибо в здешний порт давно уже не заходил ни один торговый корабль. Тамазин, появляясь в таверне, едва кивала мне при встрече. Как видно, Барак рассказал ей о нашей размолвке, а она, возможно, поведала ему о случае с четками.

Отрадой мне служило лишь одно обстоятельство. Благодаря вынужденному отдыху недуг, терзающий Джайлса, казалось, немного отступил. Впрочем, иногда лицо моего друга становилось непроницаемым, и я догадывался, что он испытывает сильную боль. Я проводил с ним большую часть времени, развлекая его занятными случаями из своей практики и взамен выслушивая истории о славном прошлом города Йорка, ныне пришедшего в полный упадок. Я начал сознавать, в каком прискорбном небрежении оказались северные графства после воцарения Тюдоров, питавших к ним застарелую неприязнь.

А еще я сознавал, что, несмотря на всю краткость нашего знакомства, успел привязаться к Джайлсу всей душой, и пережить его смерть мне будет так же тяжело, как и смерть отца. Я твердо решил, что буду с ним до конца, даже если после визита в Лондон он захочет вернуться в Йорк.

Тем временем король и его свита оставили Халл. Четвертого октября в погоде произошла наконец долгожданная перемена: впервые за все время нашего пребывания в городе сквозь тучи проглянуло солнце. Немедленно было объявлено, что завтра королевский кортеж двинется в сторону Лондона.

На следующий день мы с Джайлсом отправились на берег широкой речной дельты и долго стояли, наблюдая, как бесконечная вереница лодок бороздит водную гладь, доставляя бывших наших спутников к берегам Линкольншира. Переправа длилась несколько часов. Говорили, что лодки для королевской свиты были доставлены со всего Йоркшира.

Возвращаясь в таверну, я ощущал какую-то странную опустошенность. В течение долгого времени все мои помыслы были связаны с королевским путешествием, и мне трудно было осознать, что отныне я не имею к нему отношения. Однако же при мысли, что король Генрих, его супруга, а также леди Рочфорд, Калпепер и Дерем отдаляются от меня с каждым часом, у меня точно камень с души свалился.

«Дай бог, я более никого из них не увижу», — сказал я себе.