Сюзанна Ринделл - Другая машинистка

Ознакомительный фрагмент

– Ты вроде чем-то напугана, – заметила она. Принюхалась, и улыбка сделалась шире: любопытство исчезло, сменившись предвестием знания. Затем она пожала плечами, как бы отпуская меня с крючка. – На всякий случай спросила, – сказала она. Мгновение она еще удерживала мой взгляд, потом отвернулась и отошла к своему столу.

Тогда и я повернула голову и тут-то ощутила прилипший к моим волосам запах дыма. Этот запах до самого вечера тянулся за мной повсюду, словно шлейф платья, и я все думала, далеко ли он разносится.

Часом позже я получила ответ на этот вопрос – отошла к картотеке, а вернувшись, обнаружила на своем столе пачку сигарет. Новую пачку, нераспечатанную, и я сразу поняла, откуда она взялась. Я пересекла комнату и протянула сигареты Одалии – та с головой ушла в какие-то бумаги и на меня взглянула с недоумением.

– Спасибо, не надо, – сказала я, потрясая сигаретами перед ее носом. – Я не курю.

– А! Ты уверена?

– Да! – сказала я, не опуская руки.

– Что ж. Значит, я ошиблась, – сказала она (судя по тону, она вовсе так не думала) и вялым, аристократическим жестом приняла сигареты.

5

В ту пору произошел и другой эпизод, который не имел прямого отношения к Одалии, но почему-то проступает в памяти всякий раз, когда я мысленно возвращаюсь к ее первым неделям в участке. На самом деле, чем намекать, будто эпизод «не имел прямого отношения» к Одалии, было бы точнее сказать, что он вообще не имел к ней отношения. Он даже не в участке произошел – эта история случилась в пансионе, когда я вернулась с работы.

В тот день меня отпустили раньше обычного. После перерыва на обед наступило затишье, в участке воцарилась ленивая праздность. Примерно в полчетвертого лейтенант-детектив приблизился к моему столу своей развинченной, шаркающей походкой, запрыгнул на краешек стола, точно в дамское седло – свесив ноги и полуоблокотившись для устойчивости. Он придвинул к себе распечатку, будто чем-то заинтересовавшись, но взгляд его блуждал – едва ли он различал слова, напечатанные в этих рапортах. Несколько раз прокашлявшись, лейтенант-детектив наконец заговорил:

– По-моему, вы сегодня уже поработали за двоих, мисс Бейкер. Лучше отправим вас домой, пока вы не потребовали двойное жалованье. – Его взгляд метнулся от лежавших на столе отчетов к моему лицу, но, словно обжегшись, лейтенант-детектив поспешно отвел глаза.

– Мне кажется, сержант не выражал намерения отпустить меня раньше обычного, – возразила я.

– Как вы понимаете, я располагаю полномочиями, чтобы отпустить вас самолично. К тому же, я уверен, мы получим благословение и от сержанта, – учтиво, хотя и с некоторым усилием ответил лейтенант-детектив. Он подцепил кончиком пальца скрепку, притворился, будто занят ею. – Ни к чему нам неприятности с профсоюзом.

Это следовало принять как шутку. Профсоюзов машинисток не существовало – профсоюзов не было ни в одной профессии, где большинство составлял слабый пол.

– Хорошо, – резко ответила я, не удостоив его шутку улыбкой. – Если сержант не против, я возьму на полдня отгул.

И я стала проворно собирать вещи. Ухватила за краешек листы, на которые уселся лейтенант-детектив, и решительно потянула их из-под его седалища. Задрав брови, он слез со своего насеста и застыл, отчаянно моргая, как те пьяницы, что, выйдя из камеры предварительного заключения, из сумрачного участка, в растерянности замирают на тротуаре и хлопают глазами, ошеломленные ярким солнечным светом.

Он стоял и мигал, а я уже натянула перчатки и повесила сумку на локоть.

– Куда же вы пойдете? – Разговор явно сложился не так, как спланировал лейтенант-детектив.

Я удивленно глянула на него:

– Домой, разумеется. Вы же сами мне велели.

Он не сразу ответил. Я подождала. Со вздохом позволила сумочке соскользнуть с локтя, и она плюхнулась на стол.

– Или вы надо мной подшутили? – спросила я и начала сердито стягивать перчатки за кончики пальцев.

– Нет-нет! – поспешно ответил лейтенант-детектив. – Я ни в коем случае не шутил.

Сморщившись, он наблюдал, как я снова забираю сумку со стола и направляюсь к дверям. Растерянный, разочарованный, словно во рту у него застряла недоговоренная реплика и он тщетно пытался ее вытолкнуть. Возможно, он рассчитывал на более красноречивую благодарность. Но разгадывать таинственные мотивы начальственного поведения не входит в мои профессиональные обязанности, и по дороге домой я пообещала себе не думать об этой сцене и уж тем более не тревожиться.

Вскоре я уже приближалась к пансиону. Дорогу к нему обрамляли клены и вязы, и, свернув на свою улицу, я по щиколотку утонула в опавших осенних листьях. Живые краски уже потускнели, кленовый янтарь и пурпур обернулись шуршащей грудой серо-бурых бумажных ошметков, которые перекатывались под легким ветерком. Воздух искрил морозным электричеством: пахло снегом, которого уже недолго ждать; надвигалась зима. Помню, у дверей пансиона я оглядела это здание из коричневого камня, что без зазора сливалось с соседними фасадами, его крутое крыльцо и узорные металлические перила и вздохнула с удовлетворением: «Я дома». А еще даже не темнело. Мне уже было все равно, какими побуждениями руководствовался лейтенант-детектив; так приятно попасть домой посреди дня. И захотелось немножко побаловать себя, полениться.

Открыв дверь, я, как всегда, окунулась в горячее, пропахшее жарким облако. Но в тот день даже эти запахи означали не духоту и стесненность жизни, а домашний уют, и я ощутила, как понемногу пробуждается аппетит. Я повесила пальто на крючок у двери и подышала на пальцы, чтобы отогреть их от уличной промозглости. Из кухни доносились голоса, и я направилась туда. Узнала интонации Дотти и Хелен, увлеченных оживленной беседой: звук взмывал и опадал, будто деловито жужжала пара насекомых. Неплохо бы, подумала я, раз в жизни присоединиться к их посиделкам и пересудам. Я шагнула к распашной двери, как вдруг услышала нечто неожиданное: собственное имя. Глухо забилось сердце; я замерла, ухо словно инстинктивно оттопырилось поближе к тонкой полоске света из-за двери.

– Ну уж и не знаю, что я могла еще сделать. Она безнадежна, я тебе говорю: безнадежна!

– Вот и стала бы для нее примером, – услышала я ответ Дотти. – Ей бы это пошло на пользу.

Я слегка отклонилась вправо, чтобы разглядеть в щелку угол комнаты. Хелен сидела на стуле с кружкой чая в руках. Шляпные шпильки ухарски торчали под странными углами из ее рыжеватых волос, но сама шляпа – чересчур большая и эффектная, к тому же вышедшая из моды – лежала на кухонном столе у ее локтя. Дотти же возилась у плиты, спиной к Хелен, и свои реплики подавала через плечо, не отрываясь от готовки.

– Понимаю, она сирота, зла никому не делает, ее следует пожалеть и так далее… Но какая же она зануда, разговаривать с ней все равно что ждать, пока лак высохнет! Что уж винить Ленни, если он начал зубоскалить у нее за спиной.

Дотти отодвинулась от плиты, и Хелен устремила ей в лицо взор кроткой лани – я сразу узнала это выражение из того репертуара, который Хелен постоянно отрабатывала перед зеркалом. И вновь она заговорила, еще нежнее и застенчивее:

– Думаешь, с моей стороны это жестоко, да?

– Сама знаешь, как говорится: не суди человека, пока не пройдешь милю в его ботинках.

– Фу! В ее-то уродской обуви!

– Еще говорят, доброе сердце украшает любую женщину, – продолжала Дотти знакомым нравоучительным тоном, обычно она приберегала его для выговоров детям. Она подсунула грязное полотенце под гусятницу, которую только что извлекла из духовки, и передохнула, утирая пот со лба. – Не то чтобы за последние годы я видала от людей много доброты, а ведь могли бы и вспомнить о нас, когда Дэнни убили, и детишки, и все это… Представь, Миллисент Джаспер, которая при Дэнни так с нами дружила, не удосужилась принести нам хоть какое угощение, не говоря уж о том, чтобы посидеть разок с детьми, дать мне роздых. И эта Хелен Крамб ничем не лучше…

И Дотти пустилась перечислять знакомых, не проявивших милосердия и участия к ее вдовству и тяготам воспитания четырех сирот. Список этот мне доводилось слышать и раньше, и я знала, что Дотти пополняет его каждый день. Собеседницу же ее героическая борьба интересовала намного меньше, чем саму героиню. Хелен перевернула солонку, тонкой струйкой высыпала сверкающие кристаллы и кончиками пальцев принялась гонять их по кухонному столу. При этом она хмурилась, словно что-то обдумывая.

– Брось щепотку через левое плечо! – скомандовала Дотти, заметив, чем занята Хелен.

Та рассеянно повиновалась; мысли, которые ее одолевали, подступили наконец к губам.

– Роуз никакие примеры не помогут! – сказала она. – Ее наряды, манеры – все такое простецкое, и она даже не прикидывается, будто ее интересует то, что всех нормальных женщин.