Майкл Кокс - Смысл ночи

Впрочем, туман мне не помеха: я нашел бы дорогу и с завязанными глазами. Приглушенный пульсирующий гул огромного города доносится со всех сторон, хотя вокруг ничего не видно, кроме неясных человеческих фигур, которые вдруг возникают из мрака и в следующую секунду исчезают в нем, точно шаркающие призраки, и бледные лица лишь на миг освещаются сполохами дымных факелов, несомых мальчишками-факельщиками, или тусклым светом газовых ламп, падающим из окон и витрин. Фигуры эти я вижу, пусть мельком и неотчетливо, а порой и ощущаю, при столкновении с ними; я не столько вижу, сколько слышу и ощущаю потоки карет, двуколок, омнибусов и кебов, мучительно медленно ползущих вслепую по слякотным улицам.

Уже за полночь, когда я нетвердой поступью бреду по Стрэнду, пытаясь стряхнуть остатки кошмаров, что преследовали меня от Блюгейт-Филдс. Крепчающий ветер с реки начинает понемногу разгонять туман. Теперь становятся видны верхние этажи зданий, и в разрывах клубящейся пелены я изредка мельком вижу венчающие карнизы, дымящие трубы и лоскуты чернильно-черного неба.

Неожиданно для себя самого я оказываюсь на Хеймаркете и, пошатываясь, вхожу в ярко освещенную дверь. Там сидит молодая женщина, одна. Она одаряет меня любезной улыбкой.

— Привет, голубчик. Угодно чего-нибудь?

Между нами происходит короткий разговор, но, когда мы встаем, собираясь уходить, к нам приближаются еще две женщины, одну из которых я сразу узнаю.

— Ба, кого я вижу, если не мистера Глэпторна! — весело восклицает она. — Вижу, вы познакомились с мисс Мейбел.

Это не кто иная, как мадам Матильда, хозяйка «Обители красоты». Я замечаю, как она переглядывается с девушкой, и мгновенно все понимаю.

— Вижу, вы добавили еще одну тетиву к своему луку, мадам.

— После того прискорбного недоразумения с миссис Боннет-Чайлдс дела в «Обители» пошли неважно.

— Печально слышать.

— О, не вините себя, мистер Глэпторн. Мне нравятся люди, умеющие выполнять свои обязанности, невзирая ни на что. А подобные неприятности посылаются нам для испытания, верно ведь? Кроме того, как вы догадались, теперь я держу еще одно заведеньице, на Геррард-стрит — и тоже вполне успешное, доложу вам без ложной скромности. Мисс Мейбел — одна из моих протеже, как ее сестрица, присутствующая здесь. Я так полагаю, — продолжает она, переводя значительный взгляд с Мейбел на ее равно миловидную сестру, — мы можем обсудить скидку на количество.

«Взялся за гуж…» — проносится у меня в уме. И вот я отправляюсь в неприметный дом мадам Матильды на Геррард-стрит, под руку с мисс Мейбел и мисс Сисси, и провожу в обществе упомянутых особ приятнейший вечер, за который их работодательница получает щедрое вознаграждение.

Временно утолив потребности своих демонов, я возвращаюсь в свои комнаты на рассвете — с туманом в мыслях, с больной головой, мучимый угрызениями совести и исполненный отвращения к себе.

Я отчаянно тоскую по своей ненаглядной девочке. Без нее я пропаду.

Проходит еще неделя. Затем, погожим октябрьским утром, я получаю кратенькую записку. От Лиззи Брайн.

Сэр! Полагаю, вам следует знать, что моя госпожа вернулась из Вентнора три дня назад.

С надеждой, что мое послание застанет вас в добром здравии, остаюсь

Целых десять минут я сижу, ошеломленный известием. Три дня! И ни словечка от нее! Думай, думай! Она была очень занята. Лорд Тансор не отпускал ее от себя ни на шаг. Она день и ночь ухаживала за ее светлостью. Есть еще сто вполне вероятных причин, почему она не сообщила о своем возвращении. Может статься, как раз в этот момент она подносит перо к бумаге.

Я тотчас принимаю решение сделать Эмили сюрприз. Мой Брэдшоу лежит на столе. До поезда, отбывающего в половине двенадцатого, остается час без малого. У меня еще полно времени.

Эвенвудский парк роняет листья. Они печально кружатся над аллеями, тропинками, террасами и врассыпную носятся по дворам, точно живые существа, в порывах холодного ветра с реки. В кухонном саду они собираются в золотые кучи среди зарослей увядшей мяты и засохшего бурачника, а под сливовыми деревьями в северной стороне сада лежат рыхлыми золотисто-черными наметами, и трава под ними уже начинает приобретать болезненную желтизну.

Внезапно хлынувший дождь занавешивает траурной пеленой регулярные сады и игровые площадки. Когда в последний раз я видел розовые клумбы в конце Длинной аллеи, они полыхали огнем, теперь же от летнего великолепия не осталось и следа; и голая земля на месте бесполезных Цветочных часов леди Эстер — огромной круглой клумбы, где она насадила портулак, герань и прочие растения, чьи цветки раскрываются и закрываются в определенный час дня, — теперь представляется безмолвным страшным свидетельством человеческой глупости и участи, ждущей всех нас от руки беспощадного времени.

Я толчком распахиваю маленькую выкрашенную белым дверь и поднимаюсь по винтовой лестнице на второй этаж, к расположенным над библиотекой покоям, где умерла моя мать и где я рассчитываю найти свою возлюбленную. Я безумно тосковал по ней и горю желанием вновь увидеть ее и осыпать поцелуями прелестное лицо. Я одним прыжком преодолеваю последние несколько ступенек, задыхаясь от радости при мысли, что нам больше никогда не придется разлучаться.

Дверь в комнаты Эмили закрыта, в коридоре ни души. Я стучу дважды.

— Войдите.

Она сидит у камина, под портретом господина Энтони Дюпора, и читает (как я скоро узнаю) томик стихотворений миссис Браунинг.[292] На диване лежит дорожный плащ.

— Эмили, дорогая, что случилось? Почему ты не написала мне?

— Эдвард! — восклицает она, с изумлением взглядывая на меня. — Я тебя не ждала.

Лицо Эмили приобрело точно такое же жуткое застывшее выражение, которое столь сильно поразило меня при первой нашей встрече в вестибюле вдовьего особняка. Она не улыбнулась и не попыталась встать с кресла. Ни в ее голосе, ни в манерах сейчас не осталось ни следа прежней теплоты и нежности. Вместо них появилась напряженная холодность, мгновенно насторожившая меня.

— Ты читал португальские сонеты миссис Браунинг? — промолвила она бесцветным и фальшивым тоном.

Я повторил свой вопрос.

— Любимая, в чем дело? Ты обещала написать мне сразу по возвращении, но не написала.

Эмили захлопнула книгу и раздраженно вздохнула.

— Ну ладно, почему бы не поставить тебя в известность. Нынче вечером я уезжаю в Лондон. Мне предстоит много хлопот. Мы с Фебом собираемся пожениться.

43. Dies irae[293]

Мир сузился до крохотной точки и поплыл куда-то в сторону, унося с собой все, что было прежде, все, что я знал и во что верил.

Не веря своим ушам, я стоял в той ужасной комнате словно вкопанный и чувствовал, как надежда и счастье вытекают из меня, точно кровь из перерезанной вены. Надо полагать, я на мгновение закрыл глаза, ибо я отчетливо помню, как открываю их снова и вижу, что мисс Картерет поднялась с кресла и теперь стоит у дивана, надевая плащ. Вероятно, она пошутила — женщины любят играть в такие игры со своими обожателями. Вероятно…

— Тебе нельзя здесь оставаться. Ты должен уйти немедленно.

Холодная, какая холодная! Суровая и холодная! Где моя милая девочка, моя нежная и любящая Эмили? Все такая же красивая — восхитительно красивая! Но это не она. В этой телесной оболочке сейчас заключено совершенно другое существо, неузнаваемое и страшное в своем гневе.

— Эдвард… мистер Глэпторн! Почему вы не отвечаете? Вы слышали, что я сказала?

Я наконец обрел дар речи.

— Слышал, но я не понял и по-прежнему не понимаю.

— В таком случае повторю. Вы должны уйти немедленно, иначе я позову подмогу.

Ее глаза метали молнии, а прелестные губы — губы, которые я целовал так часто, — сжались в нитку. В своем длинном черном плаще с капюшоном, суровая и грозная, она походила сейчас на злую колдунью из древней легенды, восставшую из глубин преисподней; и на мгновение я испугался — да-да, испугался. Перемена в ней была такой огромной, такой разительной, что я не мог уразуметь, как же такое произошло. Точно фотографический негатив: все белое теперь стало черным — черным, как ад. Или она одержима бесами? Внезапно сошла с ума? Может, это мне следует позвать подмогу?

Она круто повернулась — полы черного плаща разлетелись — и стремительно направилась к двери. В следующий миг я словно очнулся от сна. Колдунья? Вздор! Низкий обман, наглый и явный. Я его почуял нутром, распознал безошибочно.

Она уже потянулась к дверной ручке, когда я схватил ее за руку и рывком развернул к себе. Теперь мы стояли лицом к лицу, глаза в глаза, воля против воли.