Дональд Томас - Смерть на коне бледном

Джек и Фрэнк всем своим видом выразили одобрение. Джек даже пожал мне руку и уверил, что беркширцы — прекрасные ребята и драться с ними рядом — сплошное удовольствие.

— Я попал сюда прямо из Кембриджа, — добавил он с заискивающей ухмылкой. — Пробыл там всего год и не могу сказать, что сильно преуспел. Пустая трата времени. Точно так думал и батюшка, к тому же ему, бедняге, регулярно приходилось оплачивать счета из Королевского колледжа. Причем немаленькие. И вот, как говорится, я здесь.

Капитан Селлон слушал разглагольствования попутчиков молча. Эти двое походили на тех юных остолопов, получивших дорогостоящее образование, о которых Холмс как-то выразился: «Такие умеют говорить и умеют думать, но, к сожалению, не умеют делать это одновременно». Я решил, что можно безбоязненно рассказать им немного и о себе самом.

— Меня назначили в сто девятый полк альбионских стрелков, потом перевели к нортумберлендцам, но, похоже, и там доктор не нужен.

Лейтенанты обменялись многозначительными взглядами, словно я отпустил неуместную шутку. Что же такого я сказал? Я ждал каких-нибудь разъяснений, но Джек и Селлон лишь таращились на меня, и только кудрявый темноволосый Фрэнк произнес с улыбкой:

— Тогда, осмелюсь предположить, вы рады переводу в беркширский полк. А что? Думаю, любой другой на вашем месте был бы не против.

Он говорил так, будто это было очевидным фактом. Следовало все выяснить.

— Уверен, беркширцы — это достойный полк.

— Разумеется, — подтвердил Джек, тряхнув светлыми волосами.

Капитан Селлон, отвернувшись, уставился в окно и будто бы не желал ничего обсуждать. Но оба лейтенанта просто-таки лопались от нетерпения. Им, по всей видимости, страшно хотелось поведать какую-то скандальную историю и посмотреть на мою реакцию.

— А вот сто девятый… — осторожно продолжил я.

— Что вы знаете о нем? — поинтересовался Селлон, отворачиваясь от окна. — Об альбионских стрелках?

— Почти ничего.

Фрэнк и Джек залились смехом. Потешались они над моим любопытством или над моим невежеством — бог весть.

— Если так, — произнес Селлон без тени улыбки, — то вы, наверное, единственный неосведомленный человек от Мични до Мултана. Но это, возможно, и к лучшему.

— О чем же я не осведомлен?

— О тайном трибунале в сто девятом полку, — не в силах больше сдерживаться, выпалил Джек. — Вот это было дельце!

Капитан Селлон смерил его пристальным взглядом. Но широко улыбающийся Джек ничего не заметил.

— Я только-только окончил курсы для военных медиков в Альдершоте, — сухо отозвался я. — Местные истории для меня в новинку. Ну и что же это такое — ваш тайный трибунал?

Лейтенанты пихнули друг друга локтями и вежливо заулыбались.

— Благоразумный способ проучить проштрафившегося офицера, сэр, — ответил за них Селлон, в его голосе звучало осуждение, будто мне не следовало спрашивать о подобном. — Я не сторонник крайних мер, но иногда только так и удается избежать скандала в полку. Тайный трибунал — неофициальный суд, который устраивают младшие офицеры. Давайте на этом и закроем тему.

Странно, Селлон казался задетым, тогда как Фрэнка и Джека просто-напросто распирало. И они совершенно не желали «закрывать тему».

— Неофициальный? — переспросил я.

— Мундиры и медали в полночный час, — услужливо пояснил улыбающийся Фрэнк.

Селлон взмахом руки велел ему умолкнуть. Он, похоже, имел влияние на лейтенантов, но почему-то чуть покраснел во время разговора.

— Доктор, в моей роте несколько лет назад появился один молодчик, который важничал перед остальными. Задирал нос и частенько щеголял орденской лентой, полученной за службу у индийцев. Не британская награда. Такого рода регалии не надевают на официальные полковые приемы. Вы, разумеется, понимаете почему. Дважды его предупреждали, но все без толку. На третий раз однополчане устроили тайный трибунал в офицерской столовой в три часа ночи. По приговору этого суда виновному прямо там же выбрили на голове букву «з», что значило «задавака». Двое или трое судей держали бедолагу, а еще один брил. Волосы отросли через несколько недель, но спеси у парня поубавилось, и он стал вести себя гораздо благопристойнее. Уверяю вас, урок пошел на пользу.

— Еще в Англии, — сообщил, подавшись вперед, Джек, — я слышал про одного типа, представьте себе, из гвардейской бригады. Так он разгуливал по Стрэнду в соломенной шляпе. Соломенные шляпы пристало носить торговцам рыбой, офицерам же подобает цилиндр. Его осудили в офицерской столовой, раздели и прогнали сквозь строй, отхлестав ремнями. Там были еще двое новеньких. В гвардейской бригаде их зовут «щенками». Они отказались участвовать во всеобщей потехе, и в итоге с ними произошло то же самое.

Чего-то в подобном духе я и ожидал. Но тут снова вмешался Селлон. Ему, похоже, не терпелось поскорее закончить этот разговор.

— Такие случаи происходят из-за несовершенства судебной системы. Полагаю, вам известно, что обычный полковой трибунал имеет дело лишь с унтер-офицерами и рядовыми. Самих же офицеров можно судить лишь в открытом трибунале Главного штаба. Процессы обычно вызывают большую шумиху и отрицательно сказываются на настроениях в армии. Вас, доктор, этому не учили?

— Не учили. Правосудие должно вершиться открыто.

— Разумеется, — кивнул он с усталым вздохом. — Как принято в Англии. Здесь же любое публичное разбирательство может покрыть полк позором в глазах не только собственных солдат, но и индийцев. Позвольте пояснить. Бесчестьем оборачивается даже не слишком значительное преступление. Иногда достаточно просто проявить непрофессионализм или нарушить субординацию. Конечно, случаются и вещи посерьезнее. Например, молодой офицер, назначенный полковым казначеем, растрачивает часть денег, или, что еще хуже, дело касается женщины. Представьте себе, что станется с несчастной, если история попадет в местные газеты! Да, доктор, здесь выпускают прессу и для индусов, и разные смутьяны весьма умело этим пользуются. Временами молодые люди оступаются, и им необходимо преподать урок. Это делают за закрытыми дверями члены тайного трибунала, младшие офицеры, равные провинившемуся по званию. Неофициально и незаконно, но иногда такой самосуд приносит пользу.

— Не слыхал ни о чем подобном, — отозвался я.

Чем подробнее были объяснения, тем меньше мне все это нравилось.

— Неужели в Альдершоте этому не учат? — удивился Селлон.

Именно так. В госпитале Нетли никто не счел необходимым проинформировать меня о столь необычных процедурах. Во взгляде Селлона по-прежнему сквозила подозрительность, будто я был шпионом, переодетым в британскую форму. Но кем был он сам? И откуда столько знал о военной юриспруденции?

— Давно ли вы служите, сэр? И сколько успели пробыть в Индии? — поинтересовался Селлон. — Полагаю, не очень долго!

— Однако суд, любой суд, — упрямо сказал я, — обязаны вершить власти, придерживаясь твердо установленных правил. Должен быть протокол, должна быть возможность подать апелляцию.

— О таком разбирательстве властям не сообщают, — медленно ответил капитан, отчетливо выговаривая каждое слово. — Это не официальная процедура. Но любой командир полка или роты знает о нем. Слухи расходятся быстро. Иногда старшего офицера могут даже попросить выступить в качестве свидетеля. Однако докладывать о суде и приговоре он не станет.

— И вот это вы называете «мундиры и медали в полночный час»?

В следующие десять минут Селлон в подробностях обрисовал мне тайный трибунал, полночное судилище. Допустим, провинившийся человек сделал нечто такое, что может навлечь позор на весь полк, попади дело в военный суд. Один из капитанов (быть может, сам Селлон?) назначается председателем. Ему помогают четверо лейтенантов-«судей» (во время официального разбирательства в этом качестве выступают девять старших офицеров). Другой капитан играет роль обвинителя. Подсудимый может выбрать себе защитника среди однополчан.

Когда остальные офицеры и денщики отправляются спать, в столовой накрывают зеленым сукном три стола и сдвигают их буквой «П». На них кладут бумаги и юридические справочники, ставят стаканы и графины с водой. Все это очень похоже на обычный зал заседаний. Фитили керосиновых ламп чуть прикручивают. Участники являются в столовую в мундирах и наградах. Свидетели ожидают в передней. Их вызывают в комнату, приводят к присяге, подвергают допросу и перекрестному допросу. Все присутствующие априори дают клятву молчать обо всем, это дело чести. «Да уж, — подумалось мне, — ничего себе „дело чести“!»

Неужели никто не понимает, как опасен самосуд? Я представил себя на месте обвиняемого, которого судят пустоголовые Джек и Фрэнк под руководством Селлона. Разумеется, и речи не шло о подаче жалобы в военный апелляционный суд и вообще об обращении в правомочные инстанции. И подобные попустительства полагали уместными, никто не считал это темным пятном на репутации полка!