Имеющий уши, да услышит - Татьяна Юрьевна Степанова

– Ты почти угадал. Но ты не знаешь самого главного. Того, до чего сумел докопаться стряпчий Лука Лукич Петухов. Он недаром слыл великим судейским крючкотвором и законником.

Павел Черветинский перебросил панчангатти с руки на руку, он опять словно примеривался, стоял над распростертым на полу Евграфом Комаровским.

– Умник-стряпчий открыл одну важную деталь в составлении завещания, которая разом изменила все. Он изложил все мне сначала в письме, как только узнал о смерти кастеляна и о том, что завещание на имя Гедимина сохранилось. Затем он подробно объяснил мне все при встрече. «Да, – сказал он, – Гедимин не родной сын вашего отца и не ваш младший брат, он не Черветинский по крови. И если об этом станет известно наследникам из родов Радзивиллов и Понятовских, которые тоже являются младшими ветвями рода Черветинских-Рагайло, будет затеян нескончаемый судебный процесс о признании завещания недействительным. Однако тонкость состоит в том, что оба рода – не прямые наследники по женской линии, и только ваш род Черветинских по мужской. Первое завещание, которое написал кастелян на имя вашего отца с условием наличия у него прямого наследника по мужской линии, составлялось еще до второго раздела Польши. И по тем законам, которые действовали в наследственном праве тогда, а это еще были законы Польского королевства. Второе завещание, которое кастелян составил на имя Гедимина, называя его единственным наследником, составлялось при смешанном законодательстве – с 1807 году еще было в силе наследственное право Польши, но и действовали законы Австро-Венгрии, подданным которой в тот момент уже был кастелян. По законам Польши наличие завещания на Гедимина исключало из круга наследников всех остальных. Таков был закон, и в случае его смерти имущество и деньги отошли бы казне. Наследники, отдаленная родня ничего бы уже не получили. Но после войны с Бонапартом Австро-Венгрия еще дважды меняла законы наследственного права. И все изменения имели обратную силу!» Это и было самое главное, на что обратил внимание стряпчий. «Так вот, по действующему ныне закону совсем иная картина получается – объявил мне он торжествующе. – Даже если завещание на имя Гедимина признают в суде недействительным из-за отсутствующего родства с кастеляном, то сразу вступает в дело право наследования по закону. А по закону имущество отходит второй очереди наследников внутри рода по мужской линии. По австро-венгерскому закону все достояние кастеляна в таком случае достанется вашему отцу – а он недееспособен и признать его таковым в суде не составит труда из-за его болезни. И тогда единственным законным наследником по мужской линии кастеляна становитесь вы, Павел». Так объявил мне наш стряпчий – он был горд и доволен, уверял меня, что деньги кастеляна все равно достанутся нам с Гедимином, которого, как он выразился, «вы продолжаете считать братом, несмотря ни на что, и это отрадно и благородно».

– Какой же ты иуда. – Евграф Комаровский с силой рванул руки из пут.

Павел Черветинский расхохотался.

– Умница ты, граф, все сечешь на лету. Когда я это услышал… Черт возьми, это ведь не вилла в Тоскане, которая досталась бы Гедимину при женитьбе. Это земли в Польше, угодья в Померании, в Венгрии, два замка под Веной, поместья в Тироле, верфи в Гданьске, банкирские дома в Амстердаме и Милане – кастелян и туда вкладывался, он прожил долгую богатую жизнь и умел приумножать капиталы. Фантастическое состояние, европейское богатство – это полная свобода, весь мир у твоих ног… Но была одна закавыка, и стряпчий меня тоже о ней на свою беду предупредил. Сначала ведь надо было признать недействительным завещание в пользу Гедимина! Доказать, что он не сын Черветинского Антония. А батюшка мой уже свидетельствовать в суде не мог в силу потери разума. Мои слова подверглись бы сомнению, свидетельство стряпчего тоже, если бы только Гедимин уперся, нанял юристов и начал бы доказывать обратное. Ведь тридцать лет никто не имел сомнений в его происхождении. Стряпчий сказал – вспомните процесс семьи князя Хрюнова. Тринадцать лет он тянется, и ваш будет тянуться очень долго. А состояние кастеляна перейдет на время тяжбы под опеку Геральдического совета. И возможно, так будет лет двадцать, а то и больше… И я подумал – я не готов столько ждать. Мне цыганка еще на войне нагадала, что у меня будет жизнь короткая, но яркая. Я любил Гедимина, но было только вопросом времени, когда он, безумный, попадется в руки твоих стражников, граф, напав на очередную бабу в припадке похоти. И тогда по суду он угодит на каторгу. Завещание кастеляна вообще тогда окажется под большим вопросом. Понятовские и Радзивиллы сразу вступят в игру, чтобы отнять у нас все – не насильнику же и душегубу отдавать честь и деньги столь славного рода! Возможно, вмешается сам государь и своим указом просто лишит Гедимина всех прав гражданского состояния. За изнасилования ему грозила вечная каторга, он будет бесполезно гнить на ней… Но вот за убийство стряпчего… Граф, вы же в своем судилище над декабристами фактически снова возродили в России смертную казнь, которой не было столько лет. И Гедимина бы за убийство быстро вздернули на виселицу. Я сразу прикончил бы двух зайцев – устранил бы его уже окончательно и… убрал бы такого важного опасного свидетеля, как наш стряпчий. Он сыграл свою роль, он слишком много знал о наших делах, он, как тот мавр в пьесе, мог уже отбыть на тот свет.

– Аглая, служанка – их ты тоже растерзал там в доме…

– Я хотел, чтобы в дело снова вступил старина Темный во всем своем ужасающем великолепии, – усмехнулся Павел Черветинский. – Давнее пугало должно было снова меня выручить, как и в лесу. Прикончи я одного стряпчего, и снова начали бы плодиться подозрения – Гедимин отрицал бы убийство, судейские начали бы копать, Радзивиллы и Понятовские наняли бы сыщиков-соглядатаев… И как бы все еще обернулось – неизвестно. А потом я опасался тебя, граф. Ты упрямый, ты бы тоже не отступил, начал докапываться до сути. Поэтому выглядеть мое убийство должно было как кровавый кошмар. Я убил троих человек, из которых опасность для меня представлял лишь стряпчий, остальные были только нежеланными свидетелями убийства. И так как я все там в доме жутко обставил… Ну, конечно, здешние снова сразу заговорили о Темном! Гедимин же своим необузданным поведением, повторным нападением на твою англичанку, граф, и на собственную невесту лишь сыграл мне впоследствии на руку. Спроси любого в оборвихинском трактире – кто их всех убил?