Валентина Мальцева - КГБ в смокинге. Книга 2

— Заткнись! — буркнул Юджин.

— О’кей, — гость смиренно кивнул и вновь опустился на табурет.

Посреди гостиной стояли два дешевеньких чемодана с облезлыми ручками. Я подошла к ним, испытывая колоссальное внутреннее напряжение. Опыт — великое дело. Когда-то, в прошлой жизни, я воспринимала вещи адекватно. Однако вследствие испытаний, через которые меня протащили славные органы советской госбезопасности, естественная для любой нормальной бабы логическая схема «красивая вещь — примерка у зеркала — выход в свет — оценка окружающих» была безжалостно разрушена, а вместо нее сложилась принципиально иная: вещь, которую тебе приносят, в первую очередь указывает на характер занятий, ожидающих тебя в самое ближайшее время. Стильный костюм жены французского дипломата…

Пиджак, юбка и жабо бесполой представительницы советского вангоговедения… Мышастое пальто польской провинциалки средних лет… Комбинезон и сапоги бесстрашной покорительницы пражской канализации… Неописуемые ризы смиренной беглянки в стенах католического монастыря…

Мысленно успокаивая себя тем, что скромные размеры чемоданов физически не способны вместить водолазный скафандр или парашют Котельникова, я щелкнула замками и откинула крышку первого чемодана. Вещи были добротные, красивые и без малейшего намека на авантюрность нового предприятия, в которое меня явно собирались втянуть два американца, о чем-то шептавшиеся на кухне. Меня, однако, насторожило то, что все, кроме белья и обуви, — два скромных, но дорогих платья, красивое темно-серое пальто из джерси, тонкий кашемировый свитер — было как минимум на два размера больше. А поскольку я давно уже перестала верить в случайности, то приняла эту информацию как некий намек и задумалась, что бы все это значило. Поразмыслив некоторое время и ни до чего не додумавшись, я решила ознакомиться с содержимым второго чемодана, но меня остановил голос Юджина:

— Вэл!

— Что?

— К тебе можно войти?

— Попробуйте.

— Хочешь виски?

— Почему нет?..

Они явились с бутылкой, бокалами и чистой пепельницей. Водрузив все это на круглый стол в центре гостиной, мужчины уселись. Бержерак выглядел озабоченным, хотя и не преминул — очевидно, по инерции — бросить на меня очередной пылкий взгляд.

— Присоединяйся, девушка, — Юджин кивнул на стул.

Я покорно села и вопросительно взглянула на него:

— Судя по всему, диагноз уже известен?

— В целом, — кивнул Юджин. — Я буду говорить по-французски, чтобы Кевин мог участвовать в разговоре. Только не перебивай меня. Все вопросы — потом.

Я согласно кивнула.

— Два дня назад в Прагу, в экскурсионную поездку, приехала семейная пара — господин Тео Брунмайер и его супруга Берта, подданные Австрийской республики. Это — наши люди, Вэл, приехали они на наши деньги и, как ты понимаешь, не случайно…

Я вновь кивнула, пытаясь тем временем разобраться, какое же чувство преобладает во мне — страх или любопытство?

— Обратно в Вену они должны улететь сегодня вечером. Вместо них, как ты уже догадываешься, полетите вы — ты и Кевин. С документами на имя Тео и Берты Брунмайеров. До вылета больше восьми часов, так что время для необходимых приготовлений у нас есть. Теперь вопросы.

— Эта… — я прокашлялась. — Эта Берта похожа на меня?

— Прямая противоположность, — улыбаясь, ответил Юджин. — Невысокая брюнетка, полная, в очках, нос картошкой, лоб низкий, и, вдобавок ко всему, она беременна, на восьмом месяце.

— И я ей должна соответствовать, — пробормотала я.

— Тебя что-то смущает?

— Да нет…

— Беременность?

— Надо же когда-нибудь попробовать…

— Мне не нравится твой тон, — Юджин внимательно посмотрел на меня.

— Он мне самой не нравится, дорогой, — кивнула я. — Но что поделаешь, если мне страшно?

— Риск, конечно, есть, — Бержерак бережно поскреб ногтем кончик хоботообразного носа. — Но, думаю, минимальный. Документы подлинные, а кроме того, мы можем добиться практически стопроцентного сходства…

— Ну конечно! — не удержалась я. — Нарастить столь сложную конструкцию носа куда проще, чем довести его до человеческого состояния.

— Совершенно верно! — кивнул Кевин. — Точно так же, как забеременеть значительно легче, чем…

— Послушай, Вэл! — Юджин взял меня за руку и заговорил по-русски. — Я в курсе твоих приключений и понимаю, что после могилы в польском лесу и подземных катакомб Праги этот способ прорыва может показаться тебе слишком простым и, следовательно, опасным. Но ты не должна бояться, дорогая. Ведь и твои шустрые соотечественники ждут от нас чего-то экстраординарного и потому потрошат в аэропортах, на вокзалах, на автобусных станциях и международных шоссе все необычное и вызывающее подозрения. Специальные фургоны для транспортировки скаковых лошадей, багаж, в котором перевозится инвентарь сборной Чехословакии по хоккею, футляр для второй виолончели Пабло Казальса, который гастролирует сейчас в Праге… Поверь мне, родная, была еще масса вариантов, и те, что я только что назвал, не самые экзотические. Я отмел их все и остановился на этом. Конечно, аэропорт прикрыт наглухо, но психологически они ждут твоего появления совсем в другом месте. Особенно если учесть характер твоих предыдущих перемещений… Больше того, они уже почти не надеются перехватить тебя в Праге. Вариант с семейной парой представляется мне наиболее реальным, естественным и перспективным.

— Я согласна. Но как все это сделать? Ты же сказал, невысокая, нос картошкой…

— Ты все время на каблуках, дорогая, — лицо Юджина оживилось. — Оденешь мягкие тапочки. Кроме того, на глаз — это особенность нашего зрения — беременная женщина кажется более низкой, приземистой. Оптический эффект… Что же касается формы носа, высоты лба, цвета волос и прочего, то это уже грим…

— Опять грим! — прошептала я.

— Ты же сама жаловалась, что не можешь выйти ко мне без макияжа, — улыбнулся Юджин. — А сегодня вечером на тебе будет как минимум килограмм первоклассной косметики. Качество и исполнение гарантирует Кевин…

31

Швейцария. Женева

16 января 1978 года

Как и накануне, ровно в десять утра в цюрихском представительстве «Аэрофлота» зазвонил телефон.

— Слушаю?

— Господин Онопко?

— Я.

— Мы с вами встречались вчера…

— Я ждал вашего звонка.

— Вчера, помнится, мы так и не пообедали…

— Считаете, что пришло время наверстать?

— Похоже на то.

— Я готов.

— Опять в Женеве?

— Почему бы и нет?

— Сегодня?

— Согласен.

— Вы не забыли отель «Beau Rivage»? Тот самый, возле которого была убита императрица Австро-Венгрии?

— Я уже говорил вам, что не интересуюсь историческими параллелями.

— Тогда сделаем иначе. Напротив отеля расположен ресторан «Фондю». Можно встретиться там.

— Никогда не бывал в этом ресторане…

— Настоятельно рекомендую! — голос в трубке заметно оживился. — Я угощу вас грюйером.

— Что это такое?

— Расплавленный сыр в белом вине. Его подают на спиртовке в глиняном котелке, а внутрь опускают хлеб на длинной вилке. Объедение!..

— В котором часу?

— Если не возражаете, не будем отступать от традиции. В четыре.

— Договорились, — сказал резидент, положил трубку и нажал кнопку звонка в панели письменного стола. Увидев неслышно появившегося на пороге Игоря, Онопко бросил:

— В консульство. Срочно.

Игорь Колодников, которому Онопко полностью доверял, все делал основательно. За время их совместной работы в Швейцарии служебный автомобиль представителя «Аэрофлота» ни разу не останавливала за нарушение правил движения весьма придирчивая дорожная полиция, что, учитывая постоянные пробки на дорогах и гигантское скопление машин в деловой части Цюриха, являлось фактом примечательным. Приглядывая на первых порах за своим молодым телохранителем, Онопко убедился, что Игорь во многом похож на него самого и принадлежит к той редкой категории людей, которые практически не совершают ошибок. Удостоверившись в этом, Виктор Иванович во время поездок в автомобиле полностью расслаблялся, позволяя себе предаваться размышлениям, зачастую не имевшим прямого отношения к его служебным обязанностям. Это была поистине неоценимая роскошь для человека, ведущего двойную жизнь. Чем дольше Онопко жил на Западе, тем сильнее он ощущал свое внутреннее сродство с этим спокойным, сытым, благополучным миром, где не имели понятия об очередях, где не принято было громко разговаривать и размахивать руками и где вместо совершенно бессмысленных лозунгов на красном кумаче красовались пестрые, хорошо исполненные рекламные щиты, значительно более яркие, конкретные, а главное — проникнутые куда большей ответственностью за написанные на них слова. Иногда Виктор Иванович фантазировал, будто родился в Швейцарии, получил здесь образование, обзавелся семьей, купил виллу в Лозанне и стал добропорядочным гражданином этой безмятежной страны. Как правило, эти фантазии вызывали у Виктора Ивановича двоякое чувство: понимая всю их нереальность, Онопко в то же время ясно отдавал себе отчет в том, что прекрасно бы ужился здесь и в этом качестве. Вполне возможно, он потому и не испытывал классовой ненависти к этим вежливым, спокойным и неизменно подтянутым людям, что в глубине души сам был таким. Причем богатство, достаток швейцарцев трогали его меньше всего: Онопко никогда не знал материальных забот, а кое в чем мог даже дать фору многим преуспевающим швейцарцам. Внутреннее спокойствие и достоинство людей, среди которых он жил четвертый год, их умение в любой ситуации чувствовать себя полностью раскрепощенными и независимыми — вот что подкупало, а порой и просто очаровывало страдающего от комплексов резидента советской разведки, вот что составляло истинную ценность жизни, которая при всех его связях и власти была недоступна ему. Сам себе он напоминал тяжелый якорь поставленного на прикол корабля, настолько глубоко ушедший в вязкое, илистое дно, что извлекать его было бы не только бессмысленно, но и опасно…