Лоуренс Блок - Взломщики — народ без претензий

— Я сам на тебя выйду, Роденбарр. Следующий раз я скажу тебе адрес, точное время, все, что нужно. И аванс получишь, штуку.

— Могу сейчас получить?

— При себе нету. Зачем таскать вечером крупные суммы? Все эти воры, грабители так и шныряют.

— Да, на улицах теперь небезопасно.

— Какие там улицы — джунгли!

— Кстати, адресок хорошо бы заранее знать, — предложил я. — И того малого, которого не будет дома, когда я приду его навестить. Лишнее время для подготовки не помешает.

— У тебя будет вагон времени.

— Да, но я подумал...

— Все равно у меня адреса при себе нет. И имени тоже. Разве я не говорил, что у меня память дырявая?

— А разве говорил?

— Могу побожиться, что говорил.

Я пожал плечами.

Значит, у меня память дырявая.

Позже в тот вечер я долго гадал, почему взялся за это дело, и пришел к выводу, что причин две. Первая причина уважительная. Верные пять тысяч плюс безопасность операции ввиду подготовленности, так сказать, почвы перевешивали все остальные соображения.

Деньги деньгами, но дело не сводилось только к ним. В облике и манерах человека-груши что-то говорило, что отказывать ему неразумно. Нет, я не испугался, что он устроит мне какую-нибудь гадость, если я посоветую ему проваливать ко всем чертям. Просто мне показалось, что лучше этого не делать.

И, само собой, я сгорал от любопытства. Кто он все-таки такой? Если мы не встречались с ним прежде, то почему мне так чертовски знакомо его лицо, и голос, и все остальное? Как он узнал про меня? И вообще какую игру затеял? Если он обыкновенный вор, угадавший во мне своего, то зачем мы кружили друг перед другом, как тропические птахи в брачном ритуале? Я вовсе не ждал, что найду ответы на все эти вопросы, но кое-что может и проясниться, если хорошо подумать. Кроме того, другой работы у меня на примете не было, а деньги в кубышке таяли. Кроме того...

Раз или два в месяц я захожу в закусочную на Амстердам-авеню между Семьдесят четвертой и Семьдесят пятой улицами. Владеет закусочной турок со страшными усами, и блюда там готовят сплошь турецкие, хотя не такие страшные. Так вот, опорожнил я там миску чечевичной похлебки — это было через два дня после первой встречи с новоявленным приятелем, — сижу себе за стойкой, жду, когда подадут фаршированные овощи. От нечего делать разглядываю коллекцию пенковых трубок в стеклянном ящике на стене. Этот усатый турок каждую весну уезжает к себе на родину и привозит оттуда чемодан трубок, причем таких, уверяет он, каких даже в магазинах Данхилла не купишь. Сам я трубку не курю, поэтому мне без разницы, но всякий раз, когда я бываю в этой закусочной, смотрю на трубки и стараюсь вспомнить, нет ли у меня доброго знакомого, который курит трубку, чтобы я мог подарить ему одну из них. И на память никто не приходит.

Так вот, сижу, жду и вдруг слышу знакомый голос:

— Мой старик курил пенковую трубку. Она у него единственная была. Он эту трубку на дню раз шесть раскуривал. Со временем она почернела, как пиковая двойка. Еще у него была специальная рукавица, которую он надевал, когда курил. Усядется, бывало, в свое любимое кресло и посасывает трубочку. А хранил он ее в специальной коробочке. Внутри коробочка была синим бархатом оклеена.

— Как в сказке: являешься нежданно-негаданно.

— Однажды трубка раскололась, — невозмутимо продолжал мой знакомец. — То ли он уронил ее, то ли стукнул обо что. Или просто от времени — не помню. Память плохая.

— Как решето.

— Хуже. И что забавно: он не стал покупать себе новую трубку. Ни пенковую, ни из верескового корня. Бросил курить — и все, как будто не баловался всю жизнь. Как вспомню старика, всегда одна мысль приходит на ум. Он, должно быть, думал, что с его трубкой ничего не может случиться. А когда она сломалась, понял: ничто не вечно под луной. А раз так, хрен с ней, с трубкой, и бросил курить. Завязал.

— Интересная история. Мораль?

— Никакой морали. Просто увидел трубки и вспомнил старика. Впрочем, не хочу портить тебе аппетит, Роденбарр.

— Уж подпортил.

— Я буду на углу, почищу ботинки. Ты ведь не задержишься?

— Думаю, что нет.

Он ушел. Я съел фаршированные овощи. Десерт я брать не собирался, но потом подумал: «Какого...» — и съел кусок приторной пахлавы с чашечкой густого, как деготь, турецкого кофе. Захотелось еще чашечку, но я побоялся, что не усну года четыре. Такая перспектива меня не устраивала. Я расплатился с турком и пошел на уголок, к будке чистильщика туфель.

Новый знакомец рассказал мне, что требуется, о Дж. Фрэнсисе Флэксфорде, рассказал больше, чем я хотел знать, но не дал ответа ни на один из интересовавших меня вопросов.

Я спросил, как его зовут. Он скользнул взглядом своих карих глаз по моему лбу и изобразил на лице крайнее разочарование.

— Сказать-то я могу, но что тебе это даст? И где гарантия, что это — мое настоящее имя?

— Нет никакой гарантии.

— Вот и я говорю: зачем усложнять. Все, что тебе нужно знать, — это где и когда взять шкатулку. Это мы только что прошли. Остается условиться, где и когда ты отдашь ее мне и получишь четыре куска.

— Считаешь, и это надо предусмотреть? Я-то думал, что буду заниматься своими делами, а в один прекрасный день я сижу в ресторане и вдруг слышу за спиной чье-то дыхание. Или, может, кто-то спустится ко мне в прачечную, где я стираю носки в стиральной машине.

Человек-груша вздохнул:

— Ты придешь в квартиру Флэксфорда в девять — девять тридцать. Смоешься оттуда до одиннадцати, самое позднее — до одиннадцати тридцати. Вытащишь шкатулку из стола — на это много времени не требуется. После этого ты идешь домой, принимаешь сто грамм, споласкиваешься под душем, надеваешь свежее белье и свежую сорочку. — «Убираешь инструмент, а с ним и случайную добычу, какая там попадется», — добавил я про себя. — Чтоб все чин чинарем. Спешить тебе некуда. Потом? Потом топаешь в приличное заведение, недалеко от твоего дома. На углу Бродвея и, кажется, Шестьдесят четвертой есть бар, «Ящик Пандоры» называется. Знаешь такой?

— Видел.

— Тихое место, спокойное. Подваливай туда, ну, скажем, в половине первого, займи кабинку подальше. Официанток там нет, выпивку в баре сами берут.

— Расписываешь так, как будто надо костюм надевать.

— Там тихо, по-домашнему, никто к клиентам не цепляется. Подваливаешь, значит, в половине первого. Может быть, придется подождать полчасика.

— И в час ночи являешься ты?

— Точно. Если что, жди меня до полвторого, потом отваливай вместе со шкатулкой. Но проблем не предвидится.

— Конечно, не предвидится, — согласился я. — А вдруг кто-нибудь захочет отнять у меня шкатулку?

— Господи, ну возьми тачку! Или ты собираешься тащиться пешком? В такой-то час? Постой, постой...

— Я ничего не говорю.

— Ты что, боишься, что пристукну тебя? Зачем мне это, сам посуди?

— Дешевле пристукнуть, чем платить.

— Из-за каких-то вшивых четырех штук? Побойся Бога! Да кто же тогда мне в другой раз поможет? Ну, возьми с собой пушку, если опасаешься! Только смотри, разнервничаешься, прострелишь себе ногу. Что за человек! Нечего тебе волноваться. Даю честное благородное. Ты мне шкатулку, я тебе четыре...

— Косых?

— Ну да, четыре косых.

— Или четыре куска?

— Я и говорю, четыре куска.

— Может, штуки?

— Ты что, издеваешься?

— Сколько у тебя названий для тысячи? Ты как ходячий словарь блатного жаргона.

— Я не так говорю, Роденбарр?

— Да нет, все правильно. Не бери в голову. Я просто завелся. Нервы.

— Это точно, — сказал он задумчиво. — Нервы.

И вот я сижу на диване у Рода Харта и смотрю на часы. Стрелка приближается к полуночи. Я смылся из квартиры Флэксфорда уже давно, но непохоже, чтобы я был в «Ящике» в половине первого. От тысячи долларов аванса осталось одно воспоминание, а остальные четыре вообще не светят. В час ночи мой безымянный приятель хлебнет своего виски и начнет гадать, почему меня нет.

Поломает-таки он голову...

Глава 5

Не знаю, когда я уснул. Вскоре после полуночи я почувствовал, что смертельно устал, и, кое-как раздевшись, свалился в постель. Я уже засыпал, когда мне вдруг почудилось, что рядом кто-то стоит. Глупости, сказал я себе, но вы знаете, как это помогает. Я с трудом разлепил глаза. Около кровати на низенькой подставке стоял филодендрон. Растение имело такое же право находиться в комнате Рода, как и я, если не большее. Пока я глазел на него, сон пропал, и голова снова пошла кругом от тревожных вопросов.

Протянув руку к кассетнику, я включил радио, переполз на кресло и стал ждать, когда кончится музыка и начнут передавать последние известия. Сами знаете, когда вам хочется послушать музыку, то каждые пятнадцать минут ее прерывают обзоры новостей. И наоборот. Когда человеку позарез нужна помощь полиции, или такси, или информация, ничего этого нет и в помине.