Карта Магеллана - Наталья Николаевна Александрова

на настоящие сокровища… хоть одним глазком…

Я сделала сильный гребок и скользнула в люк.

Внутри было темнее, и я включила налобный фонарь.

Впереди мелькнул слабый луч света — это такой же фонарь Павла.

Я поплыла на этот свет, миновала две пустые каюты (впрочем, не совсем пустые — в одной плавала большая любопытная рыба, а в другой… в другой каюте обосновалось страшное создание с многочисленными извивающимися щупальцами.

Я не сразу поняла, что это обыкновенный осьминог.

Осьминог взглянул на меня большими выразительными глазами и тут же отвернулся, отплыл в глубину своей каюты.

Я подумала, что больше никогда не буду заказывать в ресторане блюда из осьминога…

Я плыла дальше, плыла на мерцающий свет налобного фонаря и наконец увидела Павла.

Равномерно работая ластами, он висел в невесомости моря над большим сундуком и пытался открыть его, дергая за большое кольцо на крышке.

Я подплыла ближе.

Павел не мог услышать меня, но он, должно быть, почувствовал колыхание воды и повернулся. Увидев меня, сердито сморщился и погрозил мне кулаком — мол, я же велел тебе ждать снаружи!

Я сделала успокаивающий жест, подплыла совсем близко и ухватилась вместе с ним за покрытое зеленым налетом металлическое кольцо на крышке сундука.

Мы дернули вместе — и на этот раз крышка сундука немного приподнялась…

Павел вставил между ней и стенкой сундука свой нож, нажал на него. Одновременно я потянула на себя крышку.

Сундук открылся.

Я думала, что ослепну от сияния золота и драгоценных камней, но увидела только груду каких-то тусклых, ноздреватых пластинок и комочков. Взглянув на Павла, удивленно развела руками: это то, что мы так долго искали?

Он кивнул и показал большой палец, а потом взял одну пластинку и поскреб ее ножом.

Шершавая корка слезла, как яблочная кожура, и из-под нее проступила гладкая, матово отсвечивающая поверхность.

Поскреб еще немного — и появилось гордое лицо в королевской короне… лицо какого-то давно забытого короля или даже императора, в чье правление чеканили эту монету.

Несомненно, это была старинная золотая монета, правда, блеск золота был приглушен туманной зеленью воды. А покрывавшая монету шершавая кожура — это отложения, оставленные морем за три с лишним столетия…

Значит, мы нашли его… нашли клад Лёвеншельда!

Я напомнила себе, что под водой нельзя кричать и смеяться от радости — нужно дышать равномерно, вдох на три счета, выдох на четыре…

Павел положил несколько монет в поясную сумку. Я последовала его примеру.

Тут он взглянул на часы и жестами показал на них.

Я взглянула на свои.

У нас оставалось воздуха только на двадцать минут, а ведь нужно еще сделать несколько остановок для декомпрессии, иначе может случиться приступ кессонной болезни…

Павел быстро поплыл назад по корабельному коридору, сделав мне знак следовать за собой.

Я старалась не отставать от него.

Мы доплыли до трапа, ведущего вверх, на палубу.

Павел развернулся наверх, сделал сильный гребок руками…

И в это время балка, поддерживающая часть переборки, надломилась и начала наклоняться.

Не знаю, почему она держалась три с лишним века, а сейчас сломалась — может быть, мы ее невольно потревожили. Я с ужасом смотрела, как толстая балка медленно, но неотвратимо опускается прямо на ноги Павла. Он пока ничего не видел, ничего не чувствовал, он плыл вверх, прочь из трюма…

Я попыталась предупредить его, но глубина моря — это мир вечного безмолвия, никакой крик не нарушит его…

Тогда я сообразила, что можно ударить чем-нибудь тяжелым по корабельной переборке. Павел может если не услышать, то почувствовать вибрацию от этого удара.

Я ударила по переборке рукояткой своего ножа.

Павел обернулся.

Он увидел опускающуюся балку — но уже не успел избежать удара.

Балка опустилась, прижав его ноги к переборке.

Павел рванулся вперед и вверх — но не смог вытащить ноги из ловушки…

Я подплыла к нему, попыталась сдвинуть балку.

Мне казалось, что под водой это будет нетрудно, ведь в воде все предметы гораздо легче, чем на суше.

Но балка каким-то образом заклинилась, и все мои попытки сдвинуть ее с места не увенчались успехом.

Павел сделал мне какой-то знак рукой.

Я повернулась к нему.

Он показал на часы, а потом — вытянул руку вверх…

Я тоже посмотрела на часы…

До критического момента, когда в баллоне кончится кислород, оставалось всего пятнадцать минут.

Я поняла, что Павел хочет сказать мне своими жестами: чтобы я оставила его и плыла наверх, к жизни, к свету, к воздуху…

Я помотала головой: ни за что не брошу его здесь, в зеленом сумраке смерти!

Снова и снова я пыталась сдвинуть злополучную балку, но она не поддавалась.

Я поняла, что только зря теряю драгоценное время…

Неужели мы нашли этот корабль только для того, чтобы умереть в его трюме?

Нет, нужно успокоиться и думать…

Легко сказать — успокоиться, когда часы отсчитывают остатки кислорода в баллоне, последние минуты твоей жизни!

Я снова нажала на балку — но она даже не шелохнулась.

До того, как кончится кислород, оставалось всего десять минут…

И тут из глубины трюма показались усеянные круглыми присосками щупальца, а за ними — большая голова и умные, выразительные глаза осьминога.

Неужели он приплыл сюда, чтобы посмотреть, как мы задыхаемся и умираем? А может, он собирается потом съесть нас — ведь осьминоги хищники?

Осьминог подплыл совсем близко к нам, и вдруг обхватил щупальцами злополучную балку, потянул ее…

Балка сдвинулась с места, освободив ноги Павла. Тот рванулся вперед и вверх, вылетев из трюма.

Мне хотелось поблагодарить осьминога, но как?

Кроме того, у нас осталось совсем мало времени…

Я поплыла следом за Павлом.

Он поджидал меня, вися над палубой корабля. Показал на часы (это было излишне, я и так то и дело смотрела на их циферблат) и сделал жест рукой — всплываем!

Мне можно было и не напоминать об этом.

Я заработала ластами, поднимаясь к поверхности.

Но скоро Павел предостерегающе махнул рукой — наступило время остановиться для декомпрессии, иначе кровь закипит и мы схлопочем кессонную болезнь, от которой можно и умереть.

Все во мне рвалось вверх, на поверхность, но я взяла себя в руки и зависла на месте, стараясь ровно дышать — три счета на вдох, четыре на выдох…

Вот наконец прошло необходимое время декомпрессии, и Павел сделал долгожданный знак — плывем дальше!

Я торопливо поплыла вверх — к свету, к воздуху!

Но скоро Павел снова подал сигнал остановиться — для второго этапа декомпрессии…

И еще раз…

Воздуха оставалось всего на три минуты, когда