Наталья Александрова - Козел и бумажная капуста

— Да, конечно, — коротко ответил Вадим.

— Так вот, оно произошло.

— И что же это?

— Вадим Романович, — голос ее стал еще более смущенным, — я не хотела бы говорить об этом по телефону.

— Понял, — мгновенно отреагировал Вадим, — хорошо, выходите из дома через полчаса, мы подъедем к вам на машине.

Мы еле успели к назначенному времени приехать на улицу Матроса Бодуна. Елена Вячеславовна уже прогуливалась возле своего дома, нервно поглядывая на часы. Вадим открыл дверцу и усадил ее на переднее сиденье машины.

— И что же необычного с вами произошло? — подтолкнул он ее, видя, что женщина не решается начать.

Елена Вячеславовна покосилась на меня, и Вадим успокоил ее:

— Вы можете спокойно говорить при Ане, она в курсе вопроса и очень помогает мне...

Вот как оно оказывается! Это я ему помогаю! Я до сих пор почему-то думала, что все обстоит совершенно наоборот. Однако из тактических соображений я промолчала, а Елена Вячеславовна наконец решилась и начала рассказывать:

— Самое необычное, что со мной произошло, — мне подменили собственного мужа.

— Вот как? — Вадим явно обрадовался. — Он стал более внимателен к вам, заботлив? Я ведь говорил, что...

— Более внимателен? — Елена Вячеславовна желчно рассмеялась. — Да он стал приходить домой пьяным! При всех его недостатках такого с ним никогда не бывало! Ни разу в жизни! И даже... — Елена Вячеславовна понизила голос и оглянулась, будто проверяя, не подслушивает ли ее кто-нибудь посторонний, — я заметила на его щеке след губной помады! Если бы я не знала Сеню так хорошо, как я его знаю, я могла бы подумать, что у него появилась женщина!

«Интересно, а какое еще объяснение ты нашла этой помаде?» — подумала я в свою очередь.

— Но я, собственно, хотела рассказать вам не об этом... Самое удивительное — это то, что Сеня вдруг проявил необыкновенный интерес к моей родне.

На какое-то время она замолчала, и Вадим негромко кашлянул, как бы напоминая ей, что он по-прежнему здесь и что он — весь внимание.

— Так вот... сначала он пришел пьяный, пьяный и отвратительный, и вел себя ужасно, просто невыносимо хамски, всячески старался оскорбить и унизить меня... А потом, на следующий день, его как подменили — он принес коробку конфет, был ко мне подчеркнуто внимателен... но как-то очень назойливо, неприятно внимателен, как будто ему от меня что-то нужно. И все время заговаривал со мной, наводя разговор на покойную тетю Лиду и ее родственников — кто были ее родители, да кто были ее деды, и так далее... А ведь до сих пор он ни разу в жизни не поинтересовался никем из моей родни, а саму тетю Лиду на дух не выносил, даже слышать о ней не хотел, не то что когда-нибудь ее навестить! И вот, после этого, такой неожиданный интерес... Согласитесь, это более чем странно!

— Да, конечно, — подтвердил Вадим и переглянулся со мной.

— Ну, вот я вам и позвонила, — закончила Елена Вячеславовна в своей обычной неуверенной, как бы извиняющейся манере.

И тогда мы с Вадимом, то дополняя, то перебивая друг друга, рассказали ей всю историю — по крайней мере, как мы ее понимали. И про находку в старом сейфе, и про то, что именно из-за этого погибла ее тетя Лида... Конечно, об убийстве Павла мы говорить не стали — и без того для бедной женщины всего этого оказалось более чем достаточно. И фрагменты французского письма, найденного в корзине, Вадим подробно ей пересказал. На этом месте она особенно разволновалась:

— Ванечка — это наверняка дядя Лидии Андреевны, младший брат ее отца. И представьте, Сеня именно про него упорно расспрашивал! А ведь раньше он никогда не слышал о его существовании!

Вадим завел свою обычную песню:

— Елена Вячеславовна, успокойтесь, вам совершенно нельзя волноваться! — и начал считать ее пульс.

Она от него отмахнулась:

— Не до того! Как вы можете объяснить этот странный Сенин интерес?

Вадим посмотрел на нее испытующе — выдержит ли она горькую правду — и выпалил:

— Мне кажется, что ваш муж каким-то образом связан со злоумышленниками... с теми, кто убил вашу тетю Лидию Андреевну, и они поручили ему выяснить, о ком говорится в этом французском письме, кого в вашей семье могли называть «добрым ангелом» и «спасительницей Ванечки». Это он и пытается выспросить у вас...

Елена Вячеславовна слушала его с явным недоверием.

— Не знаю... — проговорила она наконец, — конечно, Сеня удивляет меня последнее время, стал совершенно другим человеком, но чтобы он связался с преступниками, убийцами...

— А все-таки, кого, действительно, имеет в виду ваш предок, когда пишет о «добром ангеле»? Ведь, насколько я вас понял, Ваня погиб во время Гражданской войны, никто его не спас... С другой стороны, это письмо написано до революции, значит, Федор Алексеевич подразумевал какой-то другой, гораздо более ранний случай, тем более что он называет сына «Ванечкой», как ребенка...

— Действительно, — ответила Елена Вячеславовна после минутного раздумья, — тетя Лида как-то рассказывала мне, что в детстве с ее дядей Ваней случился несчастный случай. Он с родителями и старшим братом жил летом на даче, в Териоках, и играл на берегу озера. Няня зазевалась, маленький Ванечка упал в воду и начал уже тонуть, но тут, к счастью, собака, сенбернар, бросилась вслед за ним в озеро и вытащила из воды, ухватив за рубашонку. Так вот, на эту собаку Ванечкины родители потом чуть ли не молились...

— Норочка! — воскликнула я, потрясенная собственной догадкой. — Элеонора Дузе!

— Совершенно правильно, — улыбнулась Елена Вячеславовна, — Норочка и была спасительницей и добрым ангелом.

— Поэтому ее диплом и висел у вашей тети на видном месте, рядом с семейными фотографиями!

— И вполне логично, — вступил в разговор Вадим, — что, когда Федору Алексеевичу понадобился пароль, который легко вспомнил бы каждый член семьи, но и в голову не пришел бы никому из посторонних — он вспомнил про эту замечательную собаку, про Элеонору Дузе.

— И вы считаете, что именно это хотел узнать у меня Сеня? — в голосе Елены Вячеславовны по-прежнему звучало легкое недоверие.

— По крайней мере, если он снова будет спрашивать вас об этом, я советую вам придумать какую-нибудь другую трогательную историю и назвать другое имя спасительницы... И самое главное, я очень прошу вас ни в коем случае не волноваться!

Утром Вадим уехал к себе в больницу, и я тоже решила пойти на свою работу. Не работать — упаси бог! — а порвать всяческие отношения с этой фирмой, высказать поганцу Олешку, своему распрекрасному шефу, все, что я думаю о людях, которые способны сдать женщину, свою сотрудницу, бандитам, да заодно и забрать у него свою трудовую книжку.

Когда я появилась в офисе «Латоны», секретарша Ленка вытаращила на меня глаза:

— Анюта, ты где же пропадала? Я уже не знала, что и думать! Домой звоню — не подходишь, на мобильник звоню — отключен...

— «Сам» на месте? — вместо ответа спросила я, мотнув головой в сторону директорского кабинета. — Хочу ему напоследок морду расцарапать, давно руки чешутся.

— Ой! — восхитилась Ленка. — Жаль, посмотреть нельзя. Подожди, у него сейчас какая-то шишка сидит.

Я подумала — не устроить ли скандал при «шишке», но решила, что это уже будет перебор и лучше подождать. Ленка по традиции налила мне растворимого кофейку, достала пачку сигарет, и в это время в офис вошел новый посетитель.

В первый момент я его даже не узнала и, только когда он поздоровался с нами высоким блеющим голоском, с удивлением поняла, что передо мной — пресловутый скульптор Афанасий Козлятьев, автор бесчисленных парнокопытных изваяний.

Но как он неузнаваемо изменился!

Вместо длинного грязно-серого свитера из козьей шерсти на скульпторе был аккуратный, хотя и не новый, светло-бежевый пиджачок в розовую клеточку; лицо его, хотя казалось грустным и растерянным, несколько округлилось и порозовело, а самое главное — он лишился основного своего украшения, реденькой козлиной бороденки, которой прежде невероятно гордился.