Сиреневый туман, любовь и много денег - Черкасов Дмитрий

Бекас сделал шаг в сторону похитителя, но в это время почувствовал сильный толчок в плечо и, обернувшись, увидел перед собой крепкого молодого парня еще более спортивного вида, чем первый, который тоже был одет в спортивный костюм. Второй спортсмен, улыбаясь, обнял Бекаса за плечи и, как бы невзначай отвернув его от машины, стал извиняться и спрашивать, не больно ли он, дурак невнимательный, толкнул уважаемого автомобилиста.

Бекас достал «беретту», ткнул ее «оглушительно» длинный ствол в мускулистый живот рассеянного пешехода. Улыбка тут же слетела с лица спортсмена, и вместо нее появилось выражение сильнейшей озабоченности.

Развернув его так, чтобы видеть машину, Бекас посмотрел на удаляющегося от них очень быстрым шагом парня с его дипломатом в руке.

— Позови его, — спокойно сказал Бекас. Пушка — сама по себе очень убедительный аргумент.

— Максуд! — позвал, наконец, спортсмен.

Максуд замедлил шаг, но не обернулся.

— Если он не вернется, ты уедешь отсюда в багажнике, — спокойно пообещал Бекас. Он устал нервничать и злиться. И теперь он был готов хладнокровно застрелить этого человека, несмотря на общепринятое мнение о несоразмерности кары. Но Бекас плевать хотел на общепринятые нормы, потому что… В общем, плевать хотел.

— Максуд, — повторил вор, теперь уже громче, — иди сюда, дело есть.

Максуд остановился, медленно обернулся и посмотрел на Бекаса и своего невезучего товарища, стоявших рядышком, как два приятеля. Бекас зловеще улыбался.

— Иди сюда, Максуд, — сказал он, и Максуд неторопливо побрел обратно.

Когда он подошел, Бекас, не отпуская спортсмена, спросил:

— Ну что, угорели, козлы?

На лицах воров читались сразу несколько противоречивых чувств.

Одним из них было желание тут же, не сходя с места, искалечить этого автомобилиста и тем самым превратить кражу в грабеж с применением насилия, другим — был понятный страх перед пистолетом, третьим — полное непонимание ситуации, а точнее — того, на кого же это они нарвались.

Видя это, Бекас решил развлечься.

— Вы хоть понимаете, во что вы, удоды шелудивые, влезли? — спросил он Максуда, который до сих пор держал дипломат в руке.

Удоды молчали, но что они сделали бы с Бекасом, не будь он вооружен, было ясно.

— Ты, недомерок, — сказал Бекас приземистому Максуду, — положи дипломат на капот, набери шифр и открой его.

И Бекас назвал шифр замков.

Удивленный Максуд выполнил требование, и через несколько секунд невезучие похитители увидели в открытом дипломате электронный пульт совершенно голливудского дизайна.

Поглазев на него некоторое время, они перевели глаза на Бекаса, и он произнес совершенно дурацкую, но абсолютно подходящую к случаю речь.

— Закрой дипломат и слушай. Я могу убить вас прямо сейчас. Прямо здесь, на улице, при свидетелях. У меня имеются такие полномочия. И никто никогда о вас не вспомнит, а ваши трупы сгорят в служебном крематории, и даже могил ваших не будет нигде. Понятно?

По лицам слушателей было видно, что у них сейчас только одно страстное желание — унести ноги подобру-поздорову.

Бекас продолжил:

— В дипломате находится передатчик, за которым следит спутник наведения.

Какого такого наведения, он сам не знал, но прозвучало красиво.

— В моих часах вмонтирован датчик, — продолжил он, вспомнив Тимура, — и если бы ты, баран, отошел от меня дальше, чем на сто метров, со спутника была бы послана команда на самоликвидацию прибора. И от тебя бы осталось мокрое место. Понял?

— Понял… — ответил внимательно выслушавший эту ахинею Максуд, и Бекас увидел испарину на его лбу. Приятель Максуда не потел, но тоже принял сказанное близко к сердцу.

На этот раз оскорбительный эпитет «баран» не произвел на воров никакого впечатления. Видимо, они поняли, что их статус в этой ситуации определяется именно этим словом.

— Не надо шутить со спецслужбами, — назидательно произнес Бекас и, видя, что злодеи разбиты в пух и прах и полностью деморализованы, убрал «беретту» в кобуру.

Оба неудачника стояли перед ним, как провинившиеся школьники, но Бекас знал, что они по-прежнему остаются хищными и опасными тварями, и при других обстоятельствах ему бы сильно не поздоровилось.

— Быстро поменяли колесо, после чего можете быть свободны, — приказал Бекас, и они бросились выполнять приказ, как два пит-стопщика из команды «Мак-Ларен».

Бекас смотрел, как они меняют колесо, и курил.

Через две минуты болты были затянуты, инструменты и спущенное колесо убраны в багажник, и он был закрыт. Дипломат продолжал лежать на капоте.

— Положи дипломат на место, — сказал Бекас, и Максуд бережно положил чемоданчик на правое сиденье.

— Свободны, — объявил Бекас.

Воры дружно развернулись и, не оборачиваясь, быстро и в ногу пошли прочь.

Бекас уселся за руль и поехал в проклятое Долготрубное.

«…пока нас всех не повязали! Плевать я хотел втакой момент на все эти бандитские разборки. Пошли вы все со своими Слонами, Тиграми и Ослами!..Ну и что, что этих шестерых уже убрали?! Эти не расскажут, так другие найдутся! Я категорически настаиваю на полной консервации работы „Зверинца" на неопределенное время!.. Что значит, следует взорвать в любом случае?.. Оставьте, Слон, на наш век денег хвати. Лучше быть, чем не быть! И, потом, исходя из новых обстоятельств, меня вполне устраивает существующая власть… А чтобы она и вас устраивала, я позаботился кое о каких материалах… Я не угрожаю, а предупреждаю, ведь мы коллеги, друзья, так сказать…»

Глава 14

ЛОХ ТОТ СОЛДАТ, КОТОРЫЙ НЕ ХОЧЕТ СПАТЬ С ГЕНЕРАЛОМ

Разобравшись с базой Салтыкова, Шварц со своей группой решил вернуться в Долготрубное, где они должны были присоединиться к Ворону, дежурившему в особняке, и приготовиться к возможному захвату офиса салтыковскими бандитами.

По дороге Шварц несколько раз звонил в офис, один номер был постоянно занят, а остальные не отвечали, как и трубка Ворона. Это начинало беспокоить Шварца.

— Что-то там не так, — сказал он сидевшему за рулем Валдису.

— А что такое?

— Да ни один телефон не отвечает, — с досадой ответил Шварц и набрал номер Кабачка. — Владимир Михайлович, в офисе какие-то проблемы. Никто не отвечает… Сейчас мы едем туда и разберемся на месте.

Тихоня, сидевший на заднем сиденье, закончил перевязывать Крюка, и теперь плечо легко раненного украшала аккуратная повязка.

— Ну, что сказал Кабачок? — поинтересовался Крюк, трогая повязку и морщась.

— Посоветовал нам быть осторожными, — ответил Шварц, и Валдае заржал.

— А ты не смейся, — сказал ему Шварц, — неизвестно, что там делается. Мне лично это все не нравится. Ворон не отвечает, и вообще…

Откуда им было знать, что Салтыков раскошелился на снайперскую винтовку с глушителем.

Карабас, бывший афганец и снайпер по жизни, не сумевший найти себе лучшего места в жизни, чем шайка беспределыциков, забрался на чердак дома, стоявшего напротив кабачковского особняка. Первым же выстрелом с расстояния около ста метров он, подтверждая свою высокую профессиональную квалификацию, застрелил Ворона как раз в тот момент, когда Бекас начал рассказывать о взрывчатке в игровых автоматах.

Разобрав винтовку, Карабас уложил ее в сумку и, никем не замеченный, убрался из дома. Отъехав на своем «Москвиче» подальше от особняка, он позвонил Салтыкову и доложил об успешной акции. Салтыков, только что получивший заряд бодрости от разговора со Шварцем, громящим малоховецкую базу, приказал снайперу оставаться на месте и ждать дальнейших распоряжений.

— Смотри, Карабас, в оба, — наставлял его перед заданием разъяренный «папа», — за каждого убитого тобой врага, получишь по две косых баков. За «Баклажана» — десятку!

Карабас, выслушав все это, поставил машину в полукилометре от офиса и пошел в ближайшее кафе. Там, заказав кофе и бутерброды, он уселся у окна, откуда была видна его машина, и стал глазеть на двух девушек в очень коротких и очень незаметных юбочках. Девушки делали вид, что умеют играть в бадминтон.