Дмитрий Черкасов - Как уморительны в России мусора, или Fucking хорошоу!

— Жора, — хрипато выдохнул небритый партнер Виригина.

— А ты, небось, уже подпол[72]? — начальник ОУРа подмигнул приятелю, семь лет ходившему в майорах.

— Уже капитан, — вздохнул экс-майор Виригин. — Жора — тоже… А ты что, Георгич, ничего не слышал?

— Нет, — сочувственно сказал Соловец. — И давно?

— С месяц…

— Э-эх, жи-и-исть, — протянул Чердынцев и ощупал свой погон, на котором пока еще чудом держалась одна большая звезда между двух просветов.

— Пошли ко мне, — предложил Соловец. — Там всё и расскажете… Кстати, а чё вы у нас делаете?

— Батончик, урод недобитый, отправил, — хриплоголосый, пытавшийся бездарно подражать Жеглову в исполнении Высоцкого, Жора Любимов скривился, когда упомянул начальника «убойного» отдела ГУВД Анатолия Павловича Шишкина по кличке «Едрён батончик», присвоенной ему за привычку закусывать самогон и портвейн «сникерсами», «твиксами» и «баунти». — На новогоднее усиление. Поработайте, грит, на земле[73], а дальше поглядим, возвращать вас в Главк или нет… Дегенерат усатый. Ненавижу.

— Нам надо какое-нибудь раскрытие организовать. — грустно сказал Виригин. — Или два… Лучше всего — нейтрализацию преступной группы. Тогда хоть майоров обратно дадут. Может быть…

— Организуем, — беспечно пообещал Соловец, ни разу в жизни в глаза не видевший ни одной организованной преступной группы, если не считать сплоченной кучки своих подчиненных в частности и МВД в целом.

ГЛАВА 2

С УТРА ПРИНЯЛ — ВЕСЬ ДЕНЬ СВОБОДЕН

Несмотря на то, что Виригин и Любимов работали в одном отделе и даже считались напарниками[74], лишение их майорских званий произошло по совершенно различным причинам, хотя и связанным с неумеренным поглощением Максом и Жорой спиртосодержащих жидкостей.

В отделе полковника Шишкина оба оперативника были, в общем то, на хорошем счету.

Раскрытия они давали — разными способами, иногда весьма экзотическими, но давали, — если, конечно, не обращать внимание на то, что в качестве подозреваемых задерживались совершенно посторонние и не имеющие никакого отношения к расследуемым преступлениям люди, из которых потом с переменным успехом выколачивались «чистосердечные признания»; всегда подносили руководству презенты к памятным датам типа дня милиции; вовремя писали отчеты и протоколы, рисовали красивые графики и схемы, и вообще содержали бумаги в относительном порядке; с заявителями вели себя хоть и по-хамски, но не переходя рамок приличия — не били и не выбрасывали из окна своего кабинета на третьем этаже, как некоторые их абсолютно несознательные товарищи; во время осмотров мест происшествия и обысков в квартирах задержанных не наглели, прикарманивая лишь причитающееся им по чину — водочку с портвешком, деньжат немного, курево да приглянувшуюся мелочевку вроде зажигалки или мобильного телефона; со следователями и прокурорскими работниками вели себя почтительно, старались с ними не ссориться и «Едрён батончика» не подставляли; с коллегами по службе часто не дрались, а если и дрались — то тут же мирились…

Но два последовавших один за другим отнюдь не прекрасных ноябрьских дня кардинально изменили жизнь обоих майоров.

Первым накосорезил обычно спокойный Виригин.

В течение рабочего дня опер принял на грудь в общей сложности примерно литр розового портвейна и триста граммов экзотической самогонки из репы, канистру с которой принес знакомый сотрудник из отдела по борьбе с мошенничествами. Под вечер майор в гордом одиночестве направил свои стопы по одному адресу, где, судя по сообщению стукача, проживала дама, могущая дать ценные показания и пролить свет на обстоятельства давно и трудно расследуемого ГУВД убийства крупного торговца говядиной.

Бизнесмена замочили в его собственном автомобиле — бронированном по высшей категории «мерседесе» S-класса, — пальнув по нему подкалиберным снарядом из стадвадцатипятимиллиметровой противотанковой пушки, установленной в кустах напротив ворот дома коммерсанта. Куски немецкого седана вперемешку с обрывками костюмов барыги и его шофера потом собирали в радиусе полукилометра от места уничтожения "кабана[75]".

Убийство, конечно же, сразу попало в разряд «заказных», а в качестве основных подозреваемых были взяты под стражу повар и секретарь бизнесмена, и парочка наугад выбранных сотрудников мясоперерабатывающего комбината, принадлежавшего конкуренту убитого предпринимателя.

Дознание шло медленно и напряженно — арестованные отчего-то не хотели облегчить жизнь подчиненным «Едрён батончика» и сознаться в совершении заказухи, требовали адвокатов, орали о каких-то «процессуальных нормах» и вообще вели себя неадекватно по отношению к оперативникам, обзывая тех «козлами».

Повар так просто до того обнаглел, что, когда Любимов попытался его отлупить в своем кабинете, дал Жоре сдачи, приковал нокаутированного опера к батарее его же собственными наручниками, сунул в рот «убойщику» кляп из комка документов со стола, спокойно вышел из кабинета и удрал через окно туалета на первом этаже здания ГУВД, объявившись через месяц аж в Швеции, где получил статус «беженца».

На все запросы России об экстрадиции «беглого преступника» горячие скандинавские парни отвечали отказом и требовали предоставить доказательства его вины. Их, видите ли, не устраивали присланные Генеральной прокуратурой документы, где обвинение повара строилось на «внутреннем убеждении» следователя и оперов.

На эту тему главный законник страны, внешне смахивающий на хряка-производителя, даже поскандалил с невысоким и худощавым шведским послом.

Разговор на повышенных тонах происходил в Кремле, во время одного из многочисленных торжественных приемов, посвященных какой-то очередной экономической инициативе Президента. Генпрокурор наорал на посла, схватил того за грудки, но чуть не описался от испуга, когда в самый разгар выяснения отношений со шведом ему на плечо опустилась рука и голос главы российского государства спросил «Ну, и что у нас здесь происходит?».

Хрякообразный законник залепетал нечто невразумительное в свое оправдание, втянув голову в плечи и не оглядываясь, однако встрепенулся, когда вокруг неожиданно засмеялись.

Позади него стоял отнюдь не Президент, а один из эстрадных пародистов, бывший в то время молоденьким любовником дряхлеющей примы российской попсы.

Генпрокурор раззявил было пасть, дабы высказать актеришке всё, что он думает о таком безответственном поведении эстрадника. Но в последнюю секунду заметил уже настоящего Президента, с доброй улыбкой дедушки Ленина и чекистским прищуром Железного Феликса смотрящего на разворачивающуюся сцену, и перевел всё в шутку, громко поздравив пародиста с удачным розыгрышем и про себя пообещав устроить наглецу веселую жизнь…

Облом Генпрокурора негативно сказался на проводивших расследование операх — по указке из Москвы подчиненных «Едрён батончика» жестоко отымели за «недостаток собранных улик» и пригрозили лишить премиальных, если те за месяц не управятся и не представят «качественных обвиняемых», которые хотя бы не сбегут и которых можно будет довести до суда.

Дама, к которой поперся Виригин, училась с убитым бизнесменом в одном классе и как-то раз высказалась в том духе, что «не удивлена таким финалом жизни Борюсика».

Случившийся поблизости милицейский осведомитель сию фразочку запомнил и доложил своему куратору Максу, ожидая от последнего скромное вознаграждение в размере трех бутылок водки.

Но не дождался.

Выделяемые на оплату услуг "барабанов[76]" суммы пропивались оперативниками еще в начале года, так что к ноябрю о деньгах оставались лишь смутные воспоминания, и как-то материально поддержать своих добровольных помощников можно было только путем привлечения их в качестве процессуального лица при проведении следственных действий. Что Виригин и сделал, отправив осведомителя понятым на осмотр места двойного убийства, случившегося на складе ликеро-водочного завода и являвшегося обычнейшей бытовухой на почве ссоры после употребления крепкой алкогольной продукции — бригада грузчиков-аборигенов не сошлась во мнении с пришлыми экспедиторами насчет необходимости применения военной силы против Ирака и в качестве последнего аргумента убеждения оппонентов использовала ломы и снятый с пожарного щита топор.

Выгнать следственную бригаду и понятых с завода удалось только через месяц.

Тридцать дней те скрывались на территории, перебегая от одного штуцера к другому и воруя ящики со спиртным прямо из кузовов подготовленных к выезду в магазины грузовиков…

Путь Макса к однокласснице «Борюсика» был извилист и долог.