Марш-бросок к алтарю - Логунова Елена Ивановна

— Чаи гоняете?! — с ходу накинулся он на Никитина. — Дурака валяете?! А на вверенной территории черт-те что творится! Совсем с ума посходили?! Как иностранного министра встречаете?! Международного скандала захотели?!

— Никак нет! — вытянулся во фрунт сержант.

— А что случилось, Иван Сергеевич? — боязливо спросила буфетчица.

Федорцов без спросу цапнул чашку, залпом выпил горячий чай, задохнулся и молча махнул рукой в сторону палисадника. Сержант Никитин в три гигантских шага выскочил на порог и замер, глядя ввысь с открытым ртом. Подоспевшая Светлана Петровна мягко толкнула его в спину, продавила наружу и тоже застыла в глубоком изумлении.

На флагштоке, подсвеченный прожектором, развевался государственный флаг Беларуси, дополненный неожиданным и неприятным аксессуаром в виде небольшого траурного венка из еловых веток и ромашек, перевитых черной лентой.

— Господи, воля твоя! — перекрестилась буфетчица. — Это что же такое? Это откуда?

— Ладно еще — Белоруссия, там нас простят, а если бы это кто-то из дальнего зарубежья прилетал?! — страшно хрипя ошпаренным горлом, подал голос из зала политически грамотный подполковник Федорцов. — Одним таким намеком испортили бы едва налаживающиеся отношения с Евросоюзом за здорово живешь!

Сержант Никитин, ничего не говоря, с угрюмым сопением дергал веревку флагштока, спуская иностранный флаг вместе с траурным убранством.

Вторник

1

Встреча с двоюродным племянником породила в моей душе бурю чувств, но не все они были по-родственному теплыми. Наряду с нормальной человеческой радостью у меня возникло и нехорошее опасение. Юный Майкл Томпсон был поразительно похож на меня и еще больше — на моего брата Зяму! Такой же золотоволосый ангел с очаровательной мордашкой и невинным взглядом, какими были в свое время мы с братцем — по сути, те еще дьяволята! Я-то лучше всех знала, как обманчива эта прелестная «кузнецовская» внешность.

«Смотри в оба!» — предупредил меня внутренний голос, и я решила не спускать глаз с племянника до тех пор, пока не передам его под юрисдикцию старших родственников.

В такси по дороге к дому ребенок зевал, и я поспешила уложить его спать, эгоистично порадовавшись тому, что от ужина он отказался. Однако степень усталости юного родственника я явно переоценила. Поутру он проснулся первым.

Спросонья я не поняла, что за звуки доносятся из гостиной — совсем забыла, что все законные обитатели квартиры, кроме меня, несчастной, в данный момент обитают на природе. Мирное шуршание бумаги и скрип ножниц привычно проассоциировались у меня с бабулей, которая любит систематизировать газетные вырезки. И лишь увидев в прихожей маломерные кроссовки и незнакомую спортивную сумку, я вспомнила, что у меня гостит заокеанский родственничек.

— Майкл?

Завернувшись в халат, я пошла на звук, недоуменно гадая — что он там режет? Очень хотелось думать, что всего лишь упаковки печенья и чипсов.

Как бы не так! Ребенок сосредоточенно кромсал страницы семейного фотоальбома, который я перед сном листала, все больше убеждаясь в зловещем фамильном сходстве американского племянника с русскими дядей и тетей.

— О боже!

Златовласый ангел, болтая босыми ногами, сидел за журнальным столиком и любовался делом своих рук. Я приблизилась, посмотрела, оценила масштаб проделанной работы и не нашла в себе сил отругать дьяволенка, как следовало. Майкл исследовал фотографическую летопись нашей семьи за пятьдесят лет, нашел в ранних слоях фотоальбома превосходный портрет молодой Глафиры, вырезал его безупречным овалом, прилепил на бумажный лист и аккуратными печатными буковками по-русски подписал: «Баба Глафа». Доброе пожелание «Покойся в мире!» было написано по-английски, а сроки жизни — универсальными арабскими цифрами. Впрочем, время ухода бабы Глафы любящий внук обозначил только годом, оставив для точной даты пробел.

— Бабушка умер? Когда? — спросил меня этот милый ребенок, не удосужившись поздороваться.

Впрочем, мне не хотелось знать, каким в его понимании является доброе утро — уж не рассвет ли это Судного Дня?

— Твоя бабушка Глафира еще жива! — сердито сообщила я, убирая фотоальбом повыше на шкаф. — Хотя общение с тобой наверняка значительно приблизит ее к могиле!

— Где могила? — поинтересовался славный мальчик и встал, явно выражая готовность немедленно идти с визитом к бабушке на кладбище.

По-русски Майкл говорил односложно, с грамматическими ошибками и акцентом, но словарный запас имел, похоже, немаленький. Я вот, к примеру, затруднилась бы сказать, как по-английски будет «могилка»!

— Нигде!

— Кремация? — с пониманием спросил ребенок.

— Типун тебе на язык! Бабушка Глафира просто лежачая.

— В склеп?

— Да не в склепе она лежит, просто в постели! Глафира вчера сломала ногу.

— Катастрофа? — сочувственно скривился ребенок.

— Никакой катастрофы! Все наши родственники живы и очень хотят тебя видеть!

«Думаю, не надо им в этом отказывать», — настойчиво посоветовал внутренний голос.

Я тоже полагала, что во избежание катастрофического ухудшения моего собственного здоровья имеет смысл как можно быстрее отправить Майкла в Бурково. Авось папуля-полковник и сразу две бабушки, одна из которых педагог с сорокалетним стажем, как-нибудь приведут этого необычного ребенка к общему знаменателю.

Я сварила Майклу овсянку, посадила его завтракать и позвонила папуле, чтобы узнать, как здоровье жиклера. Папа помянул многострадальный жиклер недобрым словом и высказался в том духе, что ему прямая дорога в могилу, то есть на помойку.

— Значит, ты за Майклом не приедешь? — уточнила я главное.

— Не смогу, — вздохнул папуля. — Пожалуйста, Дюшенька, попроси поработать извозчиком кого-нибудь из своих друзей. Максимку, например!

Я налила Майклу чаю и позвонила Смеловскому.

— Дорогая, я бы с радостью тебе помог, но у меня через полчаса запись интервью! — напомнил Макс. — И ты, кажется, хотела участвовать в этом процессе?

— Ой, и правда! Ты же едешь пытать Алексея Гольцова! — я расстроилась.

Почувствовав это, мой добрый друг меня утешил:

— Насчет интервью не переживай, если захочешь, я потом дам тебе посмотреть рабочий материал. А вот насчет утренней поездки в Бурково ничем не могу помочь, разве что советом: бери такси.

— Так это же шестьсот рублей в один конец! — возмутилась я.

Майкл тут же отклеился от чашки и с живым интересом спросил, кому конец.

Я чуть не ляпнула — «моей спокойной жизни», но вовремя сообразила, что тогда милый мальчик неровен час побежит, опережая события, кроить изящным эллипсом мой собственный портрет, и прикусила язычок. А свою фотографию, украшающую комод в родительской спальне, от греха подальше спрятала в ящик.

Вопрос с транспортом для поездки на дачу решился благодаря Трошкиной. Она прибежала ко мне, едва продрала глаза — еще в пижаме и тапочках, чтобы сообщить сенсационную новость: оказывается, нехороших людей в черных масках в окружающем мире много больше, чем мы предполагали! Алка лучилась гордостью: вдвоем с помощником, личность которого она мне не раскрыла, подружка спасла Алексея Гольцова от нападения сразу двух замаскированных негодяев!

— Строго говоря, он спасся сам — бегством, — призналась она, отвечая на мои уточняющие вопросы. — Но мы ему помогли, устранив нападавших.

— И как же вы их устранили? — спросила я, покосившись на Майкла.

Он загляделся на Алкины ноги, обутые в белые тапочки.

— Строго говоря, они устранились сами — тоже бегством. — смутилась Трошкина.

— Ладно, подробности ты мне расскажешь потом, — решила я. — Сейчас скажи, твой гараж на месте?

— А что? — Резкая перемена темы подружку обескуражила.

— И машина в нем стоит, как стояла?

— А что? — Трошкина напряженно поморгала и нахмурилась, соображая: — Кузнецова! Ты что задумала? Это же Денискина машина. Да он мне голову оторвет, если узнает, что я подпустила тебя к его «Ауди»!