Слезы Вселенной - Екатерина Николаевна Островская

кафедрой, и Лидочка по наивности своей считала, что от ее начальника зависит все.

– А что вы такая грустная? – спросил Евгений Аркадьевич.

– Да у нас тут девочка училась… Кстати, она и ваша студентка – Влахова.

Внутри екнуло, Сорин напрягся и покачал головой:

– Не помню такую.

– Так она у нас только с этого года. Она прежде в Англии училась, и ее сразу на третий курс зачислили. Вы должны ее помнить. Симпатичная такая, шатенка.

Сорин пожал плечами, изображая провал в памяти:

– Здесь много симпатичных. А что случилось с этой Влаховой?

– Так она сегодня утром в деканат прислала эсэмэску. Мол, решила прервать учебу, потому что на нашем факультете она ничему новому для себя не научится и сама система образования в России отсталая. А потому решила продолжить обучение в Лондоне.

– Ну захотела и захотела, – отреагировал Евгений Аркадьевич, поражаясь находчивости своего начальника службы безопасности, – это ее личное дело. Нам-то что до этого?

– Так это же плевок во всех нас, в нашу систему образования, во всю российскую экономическую науку… – Лидочка помолчала, потому что мимо прошмыгнули две девушки, и перешла на шепот: – И во Владимира Захаровича, который душу вкладывает в каждого студента.

– Вы, случайно, не на обед спешите? – спросил Евгений Аркадьевич. – Тогда я хочу пригласить вас на бизнес-ланч.

Есть не хотелось вовсе, но пришлось возвращаться в «Асторию». Когда сидели за столиком, Сорин набрал номер телефона жены.

– С тобой ничего не случилось? – спросила Вероника и добавила тихо: – Я всю ночь волновалась, заснуть не могла.

– Прости. Ничего страшного не случилось, кроме того, что я вчера, перед тем как отправиться в китайский ресторанчик, еще раз заехал на факультет, потому что узнал, что защита моей докторской будет в этом году. От радости я забыл там свой аппарат. Но сегодня его забрал. Сейчас сижу обедаю с секретарем кафедры Лидочкой – ты должна ее помнить.

– Передавай ей привет. А как там лобстеры по-кантонски?

– В Милане были лучше. Но я там встретил одного университетского приятеля, и мы поехали к нему, потому что на меня подлец-китаец пролил кисло-сладкий томатный соус. Так что сегодня я купил новый костюм, не знаю даже, как он на мне сидит …

– Ладно, – произнесла доверчивая Вероника, – вернешься, я оценю твой выбор. А пока у меня полно дел в связи с завтрашним вечером. Надеюсь, ты уже не против того, чтобы у нас собрались гости?

– Вообще-то я возражаю, но уж раз ты решила…

– Спасибо, – сказала жена, и было слышно, как она чмокнула трубку.

Сорин закончил разговор и посмотрел на Лидочку. Спросил:

– На чем мы остановились?

– Какой на вас великолепный костюм! – весело воскликнула секретарь кафедры.

В конце дня Гончаров получил распечатки с камер видеонаблюдения за территорией, прилегающей к поместью Сориных. Как и говорил Копылов, время на снимках было проставлено до секунды. И сразу стало понятно, что с Евгением Аркадьевичем Пятииванову поговорить не удалось. А вот с Вероникой он беседовал три минуты четырнадцать секунд. О чем могли так долго говорить незнакомые между собой люди? Возможно, Степан выложил ей компромат на ее мужа. Но это вряд ли, потому что в положении, в котором оказался бывший друг Сорина, он бы не стал ничего выкладывать: денежки, как говорится, вперед. Но что-то он ей, видимо, выдал, а за три минуты четырнадцать секунд можно успеть сказать многое.

Глава двенадцатая

Поэтический вечер все-таки не отменили, несмотря на недовольство Евгения Аркадьевича. Он возражал, но не запрещал, прекрасно понимая, что уже потрачены средства. Да и деньги за проданные билеты придется возвращать, что ударило бы по репутации. Павильон был подготовлен: теперь в большом зале стояли бархатные кресла. На дубовых панелях стен сверкали электрические свечи в бронзовых бра. А на месте, где прежде стоял бильярдный стол, теперь радовала глаз любителей литературы круглая барная стойка, изготовленная из дубовых панелей. Бильярдный стол загнали в отгороженное пространство со стеклянной стеной, впрочем, прозрачную стену завесили зеленым бархатом, но так, чтобы можно было видеть, что происходит в общем зале; на стене в бильярдной установили экран, на который должны были транслировать все происходящее на сцене. Среди приглашенных были двое деловых партнеров Сорина, а также новый вице-губернатор, курировавший финансы. С ним Евгений Аркадьевич еще не был знаком лично.

В пятницу к Веронике приехал литературовед Чаплинский, чтобы проверить подготовку помещения и рассказать о том, каким он видит предстоящий вечер. Он явился с подарками, привез целую коробку с портретами русских поэтов. Вероника позвала управляющего поместьем Николая Левченко, и тот стал развешивать поэтов по стенам: Державин, Пушкин, Тютчев, Лермонтов, Фет, Блок, Есенин, Маяковский, Пастернак…

Одного поэта Вероника не узнала. Она показала на портрет и обратилась к литературоведу:

– А это кто? В очках… на школьного учителя похож…

– Это… так это… как его… – растерялся Чаплинский. – Знаю, конечно… Вот… вот на языке вертится… Но там же с обратной стороны написано.

Вероника попросила Левченко посмотреть, и тот крикнул:

– Николай Заболоцкий!

– Ой! – обрадовался литературовед. – Я только что и сам вспомнил. Мы же с ним один вуз оканчивали. Педагогический. Только он в начале двадцатых, а я в восьмидесятых. А он вам что, не нравится? Может, снять тогда?

– Пусть висит, – махнула рукой Вероника и посмотрела на Чаплинского: – Сколько я вам должна за портреты?

– Да ладно, – скромно улыбнулся литературовед, – чего уж там. Считайте, что это мой подарок вам. Я их, если честно, не покупал. Когда-то я сотрудничал с издательством «Советский писатель», и эти портреты висели там в коридорах. Ровно тридцать лет назад издательство приказало долго жить. Ну и по законам тогдашнего времени некоторые сотрудники решили сохранить издательское имущество у себя дома. Кто-то прихватил кожаное директорское кресло – я даже знаю кто: заместитель главного редактора. Другие сотрудники хапнули обычные офисные стулья, кто-то компьютер, кто-то зеркало из туалетной комнаты… Я пришел проститься с дорогим для меня местом, где, кстати говоря, когда-то была квартира Некрасова, и увидел полное разорение: нет ничего! Нет не только ничего святого, а нет ничего вообще! В коридорах висели портреты великих русских литераторов, которые на голых стенах казались тоже голыми. Вот я и забрал их ради спасения великой русской литературы.

– Давайте я вам все-таки заплачу за ваш бескорыстный подвиг, – предложила Вероника. – Всего десять портретов. За каждый десять тысяч рублей. Такая цена вас устроит?

– Путь будет так, – согласился Алексей Алексеевич.

Вероника решила перевести деньги через мобильный банк, а Чаплинский в это время ей говорил:

– Те поэты, которые