Невеста Василевса - Надежда Салтанова

лечить вздумала, так теперь за молодым телом пришла?! Тебя в дверь, а ты в окно! Стоило аптекаршей работать, коли к лупанарию душа лежит!

Он повернул голову к Галактиону:

— А ну живо иди работать, пока Стефан и тебя не отправил в лупанарий служить!

Нина, увидев ненавистного коновала да услышав такие слова, взвилась:

— Да кто тебе, грязному коновалу, позволил так со мной разговаривать! Кто ты такой на ипподроме, чтобы приказания тут конюхам отдавать! Ишь, криком решил взять! Думал, кроме тебя, тут и поскандалить некому?!

Демьян, пробормотав непотребное под нос, стал подниматься по деревянным скрипучим ступеням из лаза. Нина струхнула, сделала шаг назад. Не отводя от коновала глаз, тонко крикнула:

— Архип!

Охранник, уже подошедший на шум, с любопытством наблюдал за разыгравшимся перед ним представлением. Подошел неспешно, положил ладонь на рукоять короткого меча на поясе:

— Охолонь, почтенный. Императорскую аптекаршу Нину мне поручили проводить. Сиречь, находится она под защитой императорской стражи. — Он повернулся к Нине. — Поручение передала?

Та, все еще полыхая внутренне от злости, кивнула. Архип повернулся к выбравшемуся из лаза коновалу, неожиданно оказавшись едва не на голову его ниже. Отступил на шаг, не убирая руки с меча, почтительно пропустил Нину к двери. Коновал молча сжимал кулаки. Глаза его сузились, но он не проронил ни звука, провожая глазами аптекаршу. А она, кивнув Галактиону, неспешно прошла к двери, ведущей с ипподрома. Лишь очутившись на улице, перевела дух.

— Спасибо, тебе, Архип. Как бы я без тебя с этим грубияном справилась?

Она порылась в корзинке, достала монеты и протянула их стражнику. Тот помялся:

— Ты, почтенная Нина, не говори великому паракимомену, что я тебя на ипподром провожал, да про наследника…

— Подслушал? — ахнула Нина.

— Услышал, что вы наследника поминали, — поправил тот смущенно. — Мне от соправителя и великого паракимомена подальше бы держаться. Слыхал я, как многие знания к глубоким подземельям приводят. Я никому не скажу, что ты на ипподром ходила, ты уж тоже не говори, что я там был. Конюху бы тоже сказать.

Нина взяла его за руку, вложила в ладонь монеты:

— Не скажу. И Галактион не скажет о нашем разговоре никому. А от денег не отказывайся. Сказала же, что заплачу, я слову своему хозяйка.

До Нининого дома добрались молча. Архип вздыхал, но молчал. На подходе к аптеке Нина увидала Фоку и соседскую девчонку. Они стояли на крыльце, заговорщицки склонившись над чем-то. Попросив жестом Архипа остановиться, Нина бесшумно подобралась к ним:

— Что это тут вы делаете?

Фока резко повернулся, глиняный горшок выскользнул из его рук, звонко хлопнулся о каменные ступени и разлетелся осколками, обдав далматику Нины густой темной жидкостью. Она ошарашенно смотрела, как по кремовому шелку сбегают красно-бурые потеки. Девчонка ойкнула и кинулась прочь. В ее руке на бегу трепыхалась полотняная лента, разбрасывая капли краски на мостовую.

От ярости Нина даже сказать ничего не могла. Фока открыл было рот, чтобы просить прощения, но, взглянув в лицо хозяйки, молча кинулся в аптеку. Нина, очнувшись, подобрала подол и двинулась за ним. Схватив так кстати оказавшийся в углу веник, замахнулась на подмастерья. Он привычно забрался под стол, умело уворачиваясь от хозяйкиного оружия. А та тыкала и размахивала связанными прутьями, выпуская на обалдуя-подмастерья всю ярость, накопившуюся за день. От дверей послышалось довольное хмыканье. Нина резко обернулась. В дверях стоял Архип:

— Ты позволь, Нина, я его из-под стола выволоку да подержу. Ты и высечешь его хорошенько.

Аптекарше стало стыдно. Вся красная, небось распатланная, мафорий и платок сбились на сторону. Да еще и на бестолкового Фоку накинулась, будто он во всех ее бедах виноват. Она отбросила веник. Выдохнула длинно.

— Прости, Архип. Не должно мне было такое безобразие при тебе устраивать. Ты ступай, благодарствую, что проводил. Я со своим подмастерьем разберусь.

Тот пожал плечами, бросил взгляд на Фоку:

— Смотри, чтоб до увечья не дошло.

— Да уж не зверь, чай, не изувечу его.

— Да я про тебя. Подмастерье-то твой тебя уж выше почти на голову. Боязно тебя с ним оставлять. У этих парней, знаешь, силы много, а ума — сама видишь.

Фока высунулся из-под стола, под которым уже и правда едва помещался:

— Грех такое говорить. Я почтенную Нину не обижу. Она мою матушку выходила, меня, оболтуса, выучила. — Он выбрался и встал перед Ниной, будто ненароком задвинув ногой под стол веник. — Я виноват, Нина. Прости меня.

От бессилия и обиды за испорченную одежду у Нины в глазах появились злые слезы:

— Уйди с глаз моих долой, пока не оторвала тебе уши.

Он, пятясь, сделал шаг к двери. Архип придержал его за плечо:

— Ты зря его отпускаешь. Крыльцо тебе кто отмывать-то будет? Стража мимо пойдет, а у тебя под дверью будто барана зарезали. Тебе же штраф небось платить придется.

Нина, тяжело дыша, переводила взгляд с Фоки на стражника. Она злилась не то на Архипа, который вздумал ее поучать, как с собственным подмастерьем разбираться, не то на себя, что не подумала об изгвазданном крыльце. Вонзив ногти в ладони, она подняла взгляд на стражника:

— И то верно. Спасибо тебе и за охрану, и за совет. Подмастерье мой сейчас отправится крыльцо чистить.

Фока бросился, обходя Нину по дуге, за холстиной на задний двор. Архип, усмехнувшись, склонил голову и вышел.

Нина плюхнулась на скамью, разглядывая замаранную одежду. Вторая стола уже испорчена. Эту точно отстирать не удастся. Нина едва сдерживала слезы. В чем теперь во дворец ходить? Придется срочно заказывать новую. Да только на такую же у нее денег не хватит — это ж василисса ей подарила.

Фока, прижимая к груди холстину и бормоча: «Я сейчас, я все вычищу!», прошмыгнул к выходу. Вздохнув и перевязав платок, она поднялась, взяла с очага медный горшок с остывшей водой, подошла к двери и плеснула воды на каменные ступени. Брызги полетели на Фоку, размазывающего красно-бурый настой марены холстиной по крыльцу.

— С водой отмывай! Да шевелись! — сердито прикрикнула Нина.

Почувствовав чей-то взгляд, она подняла глаза. На улице стояли три женщины. У одной из них лицо было опухшее, глаза покраснели, видать, от слез. Она держала за руку мальчонку лет семи. Заплаканную Нина узнала — Фекла с соседней улицы. Она там в семье у одного важного скрибы[45] нянькой работает. Прибегала порой то за мазью от ушибов мальчишке, то за притираниями своей хозяйке. Две другие — служанки из соседних домов. Все трое уставились на Нину, на покрытую бурыми разводами одежу да на перепачканное крыльцо.

— Доброго тебе дня, Нина, — высоким голосом поприветствовала одна из них,